Судоверфь на Арбате - Владимир Александрович Потресов

венчика не было, а остатки орнамента говорили о том, что черепок не слишком старый. Однако Саша тщательно завернул его в бумагу, затем в носок и спрятал на дно кармашка рюкзака.

На следующий день он опять надолго исчез. Не дождавшись его, я пошел в деревню и тут обнаружил Сашу в компании двух дедов. Все трое так увлеклись, что совершенно не заметили меня.

— …А там дальше, за островками, деревня Любица, — рассказывал дед с клочковатой седой бородой. — Называют ее так вот почему. В давние времена берегом озера проезжал со своей дружиной молодой князь. Было-то это поздней осенью, случилась непогода, и князь тяжко захворал. Воины-то что: поместили его в избу к крестьянину, стало быть, а у того была красавица дочь. Короче, выходила она молодого князя, и они полюбили друг друга. Во-о-от…

Дед вдохновенно уставил вдаль свою бороду:

— Не хотелось князю уезжать от девушки, но ратные дела звали его в путь. Обещал князь вернуться, да не сдержал слова. На обратном пути даже не заехал к своей спасительнице, а остановился в другой деревне. Там он повстречал новую красавицу и забыл о своей первой любви.

С тех пор стали называть первую деревню Любицей, а вторую, ту, что севернее, на берегу Теплого озера, — Изменкой. Сейчас Изменки нет — там эстонское село Мехикорма… Но все равно все Изменкой называют.

— Да не так было, — перебил другой дед, гладко выбритый, с маленьким морщинистым лицом, — ты его, Санька, не слушай — не помнит он ничего. А Изменкой село так называлось потому, что там измена какая-то была, ну вроде, как сейчас говорят, подкуп. Давно это очень было. Ну и те люди, что подкуп совершили, должны были бежать. Переплыли они Узмень и обосновались на нашей стороне, вон там, за Желчой, у больших пней. Деревня там, Пнево называется.

Старики заспорили, Саша только вертел головой и помалкивал. Вспомнили деды и Караева «в белом таком пинджаке с блестящими пуговицами и очках», — он тоже стал местной достопримечательностью, во всяком случае, в разговоре он котировался, может быть, лишь чуть пониже Александра Невского. Бородатый дед рассказал о том, как Караев прилетал к ним в деревню на вертолете и при посадке разметал два стога, а стадо, что паслось на некотором расстоянии, разбежалось. Потом три дня собирали. Тогда бритый решил не ударить лицом в грязь и изложил такой случай: «У Караева в «испидиции» такая машина была: хочешь, по земле едет, хочешь, под водой плывет, хочешь, по воздуху летает. Вот он на этой машине к Вороньему-то острову подлетел, нырнул и нашел Вороний Камень и всех погибших в те далекие времена воинов».

Первая история имела, как говорится, место, а вторая была просто фантастична. Правда, случай с вертолетом произошел не в Подборовье, а в Волошне — но это не имело большого значения, каждое село и деревня чувствовали себя сопричастными к поиску.

События относительно недавних дней уже становились легендарными. Я еще немного постоял, так и незамеченный, и пошел к Авдотье за вечерним молоком.

А край этот порубежный буквально наводнен сказами и легендами про храбрых князей и их доблестных воинов, коварных вероломных рыцарей в железных шлемах с рогами, чудесных зверей и птиц, помогающих в борьбе с иноземными захватчиками, и даже про славный Камень, который восстает прямо из озера в трудную для страны годину, чтобы преградить путь врагу…

Что же касается Изменки — кто ее знает… Может, так оно все и было, бежали лихие люди с той стороны, поселились на восточном берегу. В экспедиции вели мы раскопки в Пневе: очень древнее село оказалось — жили тут уже в IX веке.

— Знаешь, — предложил как-то Саша, — давай на лодке сходим к Вороньему острову.

— Давай, конечно, — немного удивился я, — но ведь у тебя и здесь неплохо клюет…

— Да нет, я хочу посмотреть то место, где был легендарный Вороний Камень, где произошло Ледовое побоище.

Вышли рано. Долго пришлось обходить мелководье Подборовского мыса, пересекать широкий простор устья Желчи. Слева на фоне леса белели домики Подборовья, а дальше — сплошные камышовые заросли.

Весла равномерно постукивали о столбики-уключины.

— Это что, все Пириссар тянется? — Саша указал на большой остров справа.

— Он самый. В старину его Жолочек называли — он был у самого устья Желчи.

— Так что же это получается? Коли Желча от нас слева, а бывшее ее устье справа, значит, все вот это, — Саша указал на мирно плескавшееся озеро, — была суша?

— Как раз здесь была «река», — я показал на ничем не примечательную часть озера.

Саша положил весла и с некоторым недоумением вглядывался в воду.

— Трудно представить, — сознался он.

Вскоре вдалеке показалась песчаная гряда — остров Городец. Совсем рядом справа обозначилось пространство, сплошь заросшее камышом и ивой. Это островок Станок, а за ним такой же — Лежница.

Семь с половиной веков назад пройти из Чудского в Псковское озеро можно было только через узенький пролив между этими островами. Назывался он — Большие Ворота.

Вот здесь естественным маяком и надежным стражем возвышался над проливом Вороний Камень. Это был высокий холм из древнего девонского песчаника с крутыми обрывистыми склонами, местами поросший кустарником и травой.

Лодка остановилась в Больших Воротах. Здесь чувствовалось течение, которое сносило нас назад.

— Вот это Вороний, — показал я на небольшой, заросший камышом островок с домиком бакенщика, — а как раз под нами — остатки обнаруженного экспедицией укрепления.

— Глубоко?

— Не очень — метра два-три.

Саша выбросил за борт якорь, который тут же коснулся дна, и нырнул сам, окатив меня целым фонтаном брызг.

Вскоре он появился, отплевываясь и отдуваясь, затем нырнул снова.

— Вода мутная — ничего не видно, — сказал он, отдышавшись. — А это тебе, кусочек Вороньего Камня.

На его ладони лежал маленький осколок красно-бурого девонского песчаника…

Вечером от многочасовой гребли с непривычки болели спина и плечи, на ладонях