Великий Сатанг - Лев Вершинин

Вяло кивнув, он проследовал в экипаж, уселся на мягкое сиденье, задернул шторы и аккуратно уложил на колени большой портфель из тисненой крокодильей кожи, украшенный тускло золотящимся, полустертым изображением вздыбленного медведя.

– Трогай! — приказал офицер кучеру, и юношеский голос сорвался, выдав глубоко спрятанную обиду.

И шестеро вороных красавцев ходко рванули с места, вынося экипаж с бетона посадочной полосы на асфальт трассы, ведущей к центру столицы.

Мелькали кварталы, оставались позади запущенные скверы, немногочисленные прохожие таращились вслед вихрем пролетающей карете. А прибывший дремал, так и не отдернув шторки. Не на что было глядеть. Тот Гедеон, который помнился, исчез безвозвратно. А современные виды вовсе не интересовали господина Председателя Совета Единого Ормузда. Даже не глядя, мог он сказать, что увидит там, за окошком.

Пыль. Бетон. Угасшие фонтаны. Кладбища автомобилей.

Снова пыль. Постовые с бердышами на каждом углу. Хмурые лица.

И опять — пыль.

Все, как дома…

Впрочем, узорная решетка дворцовых ворот распахнулась без скрипа. Масла пока еще хватало. Дворцовая охрана раздвигала алебарды и козыряла, почтительно пропуская президентский экипаж. И мраморная лестница, ведущая к парадному входу, была чисто подметена и свежевымыта.

Если бы собрались еще подкрасить фасад…

Почти не глядя на группку встречающих, старик с наивной молодцеватостью взбежал по мрамору ступеней, опережая сопровождение, прошел по анфиладе затемненных комнат, безошибочно узнавая дорогу, — и полуобшарпанные, некогда обильно позолоченные двери кабинета гостеприимно распахнулись перед ним.

– Добро пожаловать, коллега!

Кабинет Его Превосходительства пожизненного Президента Демократического Гедеона выходил окнами в дворцовый парк, но, хотя стояла теплая, солнечная погода, окна были плотно закрыты и полузавешены тяжелыми бархатными портьерами.

Дряхлому, болезненно расплывшемуся старцу, заполнившему собою инвалидное кресло, было холодно, и свет, судя по всему, неприятно резал ему глаза. В кабинете царил приятный полумрак, именно такой, который одобрял и любил господин Председатель. Обстановка строга и скупа — ничего лишнего. Единственная роскошь: на большом столе, меж двух бронзовых канделябров — коробка компьютера с надлежащей периферией.

Прибывший отметил это не без зависти; последняя персоналка Ормузда вышла из строя полтора года назад, и с тех пор даже он, лидер нации, не мог позволить себе подобного облегчающего труд излишества.

– Ну что же вы, коллега? Проходите, располагайтесь. Не угодно ли чаю с дороги?

Голос, исходящий из груды жира, растекшейся в инвалидном кресле, был приятен и до боли знаком. Да и кто, кроме старого приятеля, мог бы хозяйски распоряжаться в этом кабинете? И все же вошедший медлил.

– Право же, коллега, это я! — Туша весело хихикнула, и лишь ухо старика сумело различить в смешке тоскливую горечь — молодежи подобного не понять. — Честь имею представиться, коли уж не узнаете: Мигель Хуан Гарсия дель Сантакрус де Гуэрро-и-Карвахаль Ривадавия Арросементе, с вашего позволения, сеньор, пожизненный Президент здешних мест с окрестностями, к вашим услугам!

После двух инсультов у него еще были силы шутить.

И гость, на миг утратив самообладание, почти бегом преодолел разделяющие порог и кресло пять шагов и, сломавшись пополам, обнял паралитика.

– Дон Мигель! Боже, мог ли я подумать?

Он всхлипнул — искренне, без притворства. И хозяин кабинета, уловив неложность сочувствия, позволил себе расслабиться и всхлипнуть в ответ.

Простительная, понятная слабость.

Всего лишь секундная. И — наедине.

– Спасибо, коллега. Зато вы — молодцом. Поделились бы секретом, что ли?

Президент уже взял себя в руки. И гость вдруг позавидовал калеке. Потому что спросил себя самого: смог бы я так? И честно ответил самому себе: нет!

– Так что ж, может, все-таки чаю?

– Не откажусь, коллега. Дорога, признаться, была утомительна…

Чай возник мгновенно, словно по волшебству, хотя дон Мигель, не подав видимых знаков, всего лишь мигнул. Порядок в гедеонском дворце был железный. И Председатель Хаджибулла вновь позавидовал воле Президента.

– Итак, нас всего лишь двое.

– К сожалению, дон Мигель.

– Молодежь… она не понимает.

– Увы…

Старики многозначительно переглянулись. Встреча эта, первая на высшем уровне после Катастрофы, замысливалась не так, совсем не так, и предварительная работа была проведена на совесть. Кто же мог предугадать, что ни Президенты пяти планет, осколков Демократической Конфедерации, ни лидеры четырех обрубков Единого Союза не откликнутся на серьезные, взвешенные и подкрепленные доводами предложения?..

– Вы упомянули, что я готов предоставить заложников?

– Разумеется, дон Мигель. Ни в какую. Кстати, вашему внуку очень нравится у нас на Ормузде…

– Правнуку, коллега, правнуку!

– О, даже так? От души поздравляю…

Обвислые плечи Президента чуть колыхнулись, изображая пожатие.

– Пусть их! Все равно их ресурсы не столь существенны. Главное, что откликнулись вы, дружище.

– Мог ли я не откликнуться, дон Мигель? Наши… э-э-э… коллеги, — Хаджибулла слегка усмехнулся, и вислые усы дрогнули, — они, знаете ли, из нынешних. Им простительно не понимать. Мы-то с вами — иной коленкор…

– К сожалению. Итак, к делу!

С душераздирающим скрипом над подлокотником воздвиглась механическая рука, и чашка с подостывшим чаем оказалась точно у губ Президента.

– Прекрасный напиток. Между прочим, с наших, гедеонских плантаций. Рекомендую захватить с собой фунтов двадцать, в качестве дара доброй воли, скажем так. М-да. Так вот… похоже, в свое время мы с вами что-то недодумали, коллега?

Гость медленно опустил веки.

Он не раз размышлял об этом. Тогда, двадцать лет назад, все казалось кристально ясным. Всеобщая неразбериха, разброд и шатания, крах морали. И ко всему — безответственность лидеров, возомнивших себя объединителями Галактики и готовых во имя этой дурацкой идейки попрать все национальные идеалы. Союз, его Родина, и Конфедерация, Отчизна дона Мигеля, стояли на краю пропасти. И то, что было задумано и претворено в жизнь, казалось единственно верным выходом из кризиса.

Побочные эффекты? Чушь! Они тоже были учтены и последствия просчитаны. Временный развал? Пусть! Элементы разрухи? Пусть! И пускай даже кретины помоложе поиграют в планетарные суверенитеты! Все равно: пять-шесть лет самостийности планет покажут и олигофрену необходимость восстановления держав. Но на иной основе. На основе дисциплины, морали и абсолютного порядка. И, конечно же, на базе паритета…

Не вышло. А жаль.

– О, коллега, еще как жаль! — отозвался паралитик, и Председатель Хаджибулла сообразил, что последние слова произнес вслух. — Не вышло. И знаете почему?

Это прозвучало неожиданно жестко, с оттенком превосходства. Дон Мигель не сомневался, что уж ему-то ответ известен, и был уверен на все сто, что известен ему одному. Он ждал отрицающего взгляда, виноватой улыбки, недоуменных вопросов. Он полагал себя всеведущим и упивался своим всезнанием.

И зря.

– Знаю, — ответил Хаджибулла.

– Вот как? — Президент, кажется, не поверил; вопрос прошелестел скрытой усмешкой. — И каков же ваш вариант?

На миг гостю захотелось не делать хозяину больно. Ответ можно было смягчить — тоном, формулировкой, недоговоркой, наконец. Но Председатель сам был стар и хорошо знал, что старости вредно, когда ее щадят чересчур.

– Земля! — безжалостно сказал Хаджибулла.

И дон Мигель обмяк в кресле.

– Вы правы, коллега, — произнес он после долгого молчания уже другим, несколько севшим голосом. — Но если не секрет: что вам известно? И откуда?

Гость отставил в сторону чашку и откинулся на жестковатую спинку, собираясь с мыслями.

Не стоит играть в пинг-понг с доном Мигелем. На карту поставлено слишком многое. Человечество, сколько еще осталось его, вырождается, и это факт, прекрасно известный им обоим. Преждевременная смертность. Волна за волной, все шире и шире — эпидемии самоубийств. Рост сумасшествия. Падение рождаемости, причем в геометрической прогрессии. И самое страшное: выжившие растут дебилами. Не полными, нет, но интеллектуально ограниченными. А вот и дети уже тяготеют к клинической дебильности. И объяснений этому нет.

Вернее, не было до сих пор.

– Я отвечу, — кивнул Председатель. — Но сперва позвольте вопрос: как насчет высшего образования на Гедеоне?

Рука-рычаг дрогнула от резкого разворота кресла, и на пижамные брюки Президента пролилось немного мутной жидкости.

– Крах! — коротко и горько ответил дон Мигель.