Великий Сатанг - Лев Вершинин

По каменным тропинкам леса прошли мстители, мимо железных ворот, хранимых обезглавленными людьми Земли, крошащимися под дождем, и обильно умастили прибежище демонов тем, что дарит пищу огню.

И, высоко неся факел мести, вышел вперед Вещий.

– Слушайте, злые! — произнес он торжественно, и в пустых глазницах мерцало темное пламя гнева. — Разве докучали вам люди квэхва? Разве оскверняли мы пыль любезных вам развалин?.. Ничего вашего не взяли мы, разве лишь немного кореньев и плодов, да еще собак приютили, ибо необходимо мясо человеку!.. Небеса подтвердят: все взятое оплачено честно. Разве не дарили мы вам лучших щенков, толстых и тяжелых? Разве не бросали вам самые спелые из собранных плодов?! Вы же злом ответили на добро и сами пожелали войны. Так сгиньте же и будьте прокляты, как проклята на веки вечные ваша обитель, трижды неблагословенная Земля!

– Земля! Земля! Земля-а-а… — откликнулось эхо.

И запылал костер.

Затрещали, закорчились, вздыбливаясь и хрустко ломаясь, корявые ветви, стоном отозвалась земля, и с визгом лопались мохнатые кустарники. А старец смеялся, указывая на огонь пальцем, и громко извещал людей обо всем, что видят незрячие очи. Скулил и завывал лес, метались, не умея спастись, призрачные девы, истекали дымом пушистые карлики, тщась зарыться в горящую, спекшуюся землю, и козлорогий, вопя, скакал по угольям на обожженных, плавящихся копытах…

И люди миролюбивой идеи квэхва, не видя, внимали Вещему, и радостно было им, потому что наказаны демоны и не скоро посмеют, устрашенные, вернуться в обугленный лес.

Нет сомнений: когда вернется Кайченг, он одобрит хорошее дело, тем паче что совершившееся не повернуть вспять и того, что случилось, не изменить.

Если же найдет сделанное неверным, то разве поднимет руку на старца?

Покарав злых, люди ушли с места, ставшего запретным.

Никаким трудом нельзя заниматься более в день битвы с демонами. Следует вернуться в поселок, омыть лица студеной колодезной водой, а затем, собравшись за вечерним столом, молчать и слушать слово Вещего.

Так заведено издавна.

…Барал-Лаон лежал совсем близко от леса. Один из поселков людей праведной идеи квэхва, не самый большой, но и не из мелких. Тринадцать десятков борцов и тех, кто станет борцами, если не уйдет до зрелости в Темные Ущелья. Вполне достаточно для того, чтобы сила поселка устрашила чужаков, а слово поселка было достойно принято на Совете. Хороший поселок, ничем не отличающийся от иных. Длинный дом женщин и длинный дом борцов. Дом мелкоты, еще не достигшей возраста разделения. Просторный стол, за которым принимают пищу люди, собравшись вместе, как велят вековечные идеи квэхва. Колодец. Яма с дождевой водой, собранной впрок. Что еще? Еще — врытые в землю хранилища пищи. И, конечно же, псиный загончик, заботливо прикрытый навесом от непогоды. Оттуда вечно доносятся рык, визг, тявканье, но уши людей терпеливой идеи квэхва привычны к этому шуму и почти не замечают его. Пес — благословение Ю Джуга; пес дает мясо и жир, пес дает шкуру и кость. Пес предупредит, учуяв чужака, и отгонит дикого дворового кота, если решится тот подкрасться к поселку в одиночку. Без пса не выжить. Поэтому, забивая щенков для котла, надлежит испросить прощения у него, лопоухого, и воззвать к Великой Суке, к Кесао-Лату, описав ей злого врага, что пришел и совершил недоброе дело…

А вокруг поселка — земляной вал в человеческий рост, укрепленный тыном из металла. В прошедшие дни ходили люди квэхва в дальние руины, собирали необходимое и платили за взятое надлежащую цену. Там стал Одноруким могучий борец, великий охотник Крампъял, там лишился второго глаза Вещий. Зато вырос над валом густой частокол, переплетенный твердыми колючими веревками, и чужим не под силу одолеть на совесть воздвигнутую преграду. Те, кто пытался, убедились в своем бессилии. Вон их головы — скалятся костяными ухмылками на остриях, предупреждают заносчивых: нет сюда ходу; здесь, не обижая никого, обитают люди добродушной идеи квэхва!

Чужаки понятливы. Давно уже не набегают на поселок ни злобные жители руин, ловко мечущие камни издалека, но бессильно-трусливые в схватке, ни кожаные бродяги, твердо сидящие на спинах уродливо высоких безгорбых куньпинганов…

Если и бывают изредка, то — с миром, с меной.

Это хорошо. Так и предписывает миролюбивая идея квэхва.

Омыты были лица и очищены руки. И сели люди Барал-Лаона за общий стол, уже уставленный блюдами вареных клубней и чашками мясного отвара, приготовившись слушать Вещего.

В торце стола, на том конце, что ближе к входу в длинный дом борцов, восседает старец. Он уже подготовил себя к изречению Предания: синим и алым раскрашены щеки, повязкой укрыт высокий мудрый лоб, помеченный крылатым знаком — отметием гордой птицы токон, не живущей в неволе. Птица распростерла крылья, она хочет взлететь, но сетка морщин удерживает ее, и вся страсть, весь огонь полета изливается в тихой, исполненной веры речи Вещего.

– Слушайте и не забывайте, люди квэхва! Было некогда так: создав твердь небес и нежность земли, назвал сотворенное Дархаем великий созидатель Ю Джуга, и означало имя это «Страна, Не Знающая Злосчастья». Сказанное, немедля обретало силу каждое слово Ю Джуга, и было по воле его. Без краев раскинулся вширь и вдаль, без границ распростерся вглубь и ввысь счастливый Дархай, и вольно гуляли в вечно цветущих садах люди, явившиеся из мечты всеблагого Ю Джуга. Он же, поразмыслив, нарек пришедших из грез Лунгами, и значило прозвище это «Незлобивые». Воистину незлобивы были сыны и дщери мечтаний всевеликого, ибо не ведали зла, от явления на свет стремясь лишь к добру…

Каждое слово из тех, что лились из уст старца, было ведомо детям мудрой идеи квэхва, плечом к плечу сидящим за широким столом. Ибо из вечера в вечер, из луны в луну, год за годом повторялось предание, дабы не истерлась в памяти людской истинная правда и подлинная суть.

– Бесконечно долго было так, и не было иначе. Творя и переделывая мир, не мог оставаться всегда с возлюбленниками своими беспредельный Ю Джуга, однако и оставить их без надзора и присмотра не желал знающий все. Потому плюнул на ладонь себе великомощный, присыпал слюну щепоткой пыли предсущности, смял; и так возник под сияющим небом Дархая яростный Хото-Арджанг, чьим уделом стало с той поры надзирать за миром и покоем Лунгов. Но пылок был нрав назначенного бдить, и подчас увлекался он охотою на легкоперые облака, оставляя без защиты и охранения тех, кого призван был защищать. Тогда дунул на ладонь свою Ю Джуга, добавил в дуновение толику ясного звона; и так возникла среди вершинных снегов Дархая легкоустая Кесао-Лату, чьей долей определил всенеодолимый услаждать и наслаждать Лунгов в те дни, когда отвлекается от предначертанного Хото-Арджанг…

Тихо и внимательно слушали люди. Первый намек на сумерки уже явился дню, подгустив светлые тени, но прозрачность ветра пока что не желала отступать. Ничто не перебивало речи Вещего, кроме не замечаемого никем псиного подскуливания и подвывания. Да еще шуршали сандалиями те, кто нынче надзирал за котлами, расставляя на широкой столешнице необходимое для трапезы.

– И пока было так, ничто не могло смутить покой стократ преосвященной страны Дархай. И за пределами мира, далеко за сугробами сизых туч, злобствовали демоны, тщась и не умея разрушить то, что создано на благо и пребывает вовеки, по воле демоносокрушающего Ю Джуга. Но пришел день, когда воспылал Хото-Арджанг греховной страстью к Кесао-Лату и предложил ветроголосой взойти на ложе свое. И не преодолела зова неправедного лона Дева Небесных Снегов. Впустила она громоносное копье в алмазную пещеру, истекла потоком недозволенных наслаждений — и рухнули стены добра, обороняющие Дархай, ибо в непорочности Кесао-Лату заключалась тайна незримой преграды, к коей не в силах были подобрать ключ демоны…

Ни ветер не окреп, ни тучи не затянули спокойное небо, но сгустился вдруг предвечерний зной, уплотнился, стал вязким. Людские лица заблестели каплями испарины, и даже псы в загоне, прекратив ненадолго свою вечную возню, расползлись по углам, тоскливо поглядывая в посмурневшую гущу теней…

– Явившись из-за облаков, окропили черным зельем зла ясный лик сотворенного блага злые демоны, и нашлись у них подручники среди людей, ибо многие, уподобившись Хото-Арджангу, возжелали наслаждений для себя и презрели чаяния иных, нисколько не худших. И нет слов, чтобы высказать горечь полноты бед, сполна испытанных Дархаем. Но!..

Радостной усмешкой озарился лик сказителя.

– Проведал о злой беде великий Ю Джуга. И в славе своей, и в силе своей явился в сотворенный край, дабы искоренить зло. Сперва приказал встать пред очи свои достойным презрения подручным. И пришли в трепете. И не было им что ответить на гневный упрек, ибо виновны были они. Тогда сказал всеисправляющий жалкому Хото-Арджангу: не будь! И не стало мнившего себя божеством. Легкой карой было небытие и по заслугам, ибо всего лишь подчинился желанию своему преступивший приказ. Гнусно-злонравной же Кесао-Лату повелел надстоящий стать отныне и навсегда Великой Сукой, и рождать псов, и выкармливать их, и вновь оплодотворяться, и не знать перерыва в родильных муках, и не ведать сладости осознанной любви. И было это справедливо, ибо вожделение бешенолонной навлекло беду на возлюбленных детей Ю Джуга…