Урга и Унгерн - Максим Борисович Толмачёв

покачала головой. Жест этот предназначался мне, я взял себя в руки и, застегнув кобуру, вскочил с места и выбежал в прихожую. Наскоро натянув сапоги, я вышел во двор и быстрым шагом двинулся к туалетной кабинке, которая находилась в самом дальнем углу усадебки. Закрывшись в деревянном домике туалета на засов, я некоторое время стоял, привыкая к вони, исходившей от дыры в полу. Края ее были покрыты смерзшимся говном и наледью из мочи и плевков вперемешку со смятыми папиросными окурками. Я достал из кармана бумажный конвертик с порошком из размятых кристаллов метамфетамина. Принял, вытер нос, смахнув остатки порошка в ладошку, выждал еще минуту, собираясь с мыслями, после чего распахнул дверь и направился к дому.

На пороге, несмотря на мороз, в одной гимнастерке стоял есаул Макеев и нервно курил. Когда я приблизился, он как-то вымученно улыбнулся и предложил мне папиросу. Не знаю зачем, но я ее взял и прикурил.

– Макарка меня с ума сведет, – пожаловался Макеев. – На прошлой неделе он задушил свою жидовку Шейнеман. Красивая девка была. Представляешь, в тот день, как и сегодня, играла песня Вертинского. Ну, та, про кокаинетку, я ее теперь слышать не могу, жутко становится. Зачем он это делает, а?

– Как задушил? – Неприятный холодок пробежал по моей спине.

– С дурацкими своими хохоточками задушил! Я, конечно, не видел, как он это делал, но мы с Веселовским выносили по его приказу тело. Она совсем маленькая была и легкая, как ребенок. А на шее узел затянут из шелкового шарфика. Он, значит, шарфиком ее удавил… Мы вынесли ее во двор, чтобы закопать. – Макеев указал папиросой в сторону деревца, под которым был небольшой пригорок из свежей земли. – А Макарка себе самогону налил, стоит и напевает по памяти последний куплет из этой самой песенки. Представляешь, мы яму копаем, а он опять и опять напевает этот куплет и не трясется, как обычно, а стоит, будто нормальный человек. Жутко все это. Теперь вот Дуся эта появилась, знаете, как она на покойную Шейнеман похожа?… – Макеев часто заморгал, и мне показалось, что этот здоровый мужик вот-вот разревется.

Я бросил недокуренную папиросу и вошел в дом. Нужно было срочно что-то предпринять, спасти Дусю от этого страшного человека! С порога услышал возбужденный голос Макарки:

– Сюрприз, господа! Прошу за мной! Сюрприз!

Не снимая сапог, я поспешил в зал, где был накрыт стол. Офицеры собрались в дальнем конце комнаты перед входом в спальню. Они стояли в оцепенении, не решаясь войти внутрь. Из спальни раздавался жуткий хохоток Макарки и возгласы: «Сюрприз, господа!» Я спешно подошел к собравшимся, некоторые из них со странным выражением на лице уже двинулись прочь. Они казались трезвыми и были при этом бледны. Все отводили глаза в сторону, и я почувствовал, что случилось нечто страшное. Оказавшись в дверях, увидел Макарку, который с блаженной улыбочкой сидел на краю широкой купеческой кровати. На одеялах в неестественной позе лежала Дуся. Руки и ноги ее были раскинуты в стороны, а на шее затянут плетеный толстый шнур от портьеры. Офицеры расходились в молчаливой спешке. За спиной у меня раздался стон Макеева, он стал повторять: «Боже мой! Боже мой!» – схватился за голову и бросился вон из комнаты, задев по дороге замолчавший патефон. Игла скользнула по пластинке, издав неприятный звук, и из невидимого рупора томный и далекий голос вдруг запел:

Так не плачьте ж, не стоит, моя одинокая деточка, 

Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы. 

Лучше шейку свою затяните потуже горжеточкой 

И ступайте туда, где никто вас не спросит, кто вы.

Сипайло все улыбался, глядя на меня. Я стоял и не мог сдвинуться с места. Все гости спешно покинули дом, и мы теперь были тут втроем. Я, Сипайло и Дуся, улыбнувшаяся мне несколько минут назад так ласково и кротко…

– Кирилл Николаевич, что же вы стоите! Входите скорее сюда, – приглашающе махнул мне рукой Сипайло.

– Кирилл Иванович, – механически поправил я его и начал медленно расстегивать кобуру.

– Разве не Николаевич? – нарочито удивленно произнес Макарка, и тут я заметил в его руке наган.

Этот наган был направлен мне в грудь.

– Не спеша отстегните ремень с кобурой и бросьте его сюда! – скомандовал Сипайло.

Я увидел, что зрачки его расширены до предела. Очевидно, он тоже принял кристаллы, которые выкрал у меня при нашей последней встрече.

Я повиновался. Отстегнул ремень. Бросил. Стоял и смотрел, как Сипайло поднялся, отшвырнул ногой под кровать ремень с моей кобурой и, продолжая целиться мне в грудь, дал знак выйти в зал. Я вышел и сел за стол. У меня не было сил стоять. Это притом, что мозг мой под действием метамфетамина уже довольно активно работал. Сипайло вошел следом и, усевшись напротив меня и не выпуская револьвера, свободной рукой налил в стаканы самогон:

– Помянем не чокаясь! Хорошая была девка, ладная! – Макарка резким движением опрокинул в рот содержимое стакана и приказал мне сделать то же самое.

Я выпил. Вкуса и градуса при этом даже не почувствовал.

– Так вот, Кирилл Николаевич. Я знаю про вас кое-что. А точнее, знаю достаточно для того, чтобы по прибытии в Ургу Унгерн приказал вас казнить. И не просто расстрелять, конечно, а со всеми ужасными экзекуциями.

– О чем вы говорите, Сипайло?

– Сипайлов! Называйте меня Сипайлов! – Он начал трястись в нервных конвульсиях. – Я знаю, что вы никакой не Иванович! Вы Николаевич! Кирилл Николаевич Ивановский, известный агент Колчака. И псевдоним ваш я знаю! В архивах из ставки Колчака вы проходите как начальник отдела контрразведки под прозвищем Случайный!

Это было неожиданно, но я оставался спокоен. Наверное, кто-то в дивизии сумел меня опознать. Кислое дело, но шанс выкрутиться, пожалуй, еще есть.

– Да, вы правы, отчество мое Николаевич. Я сменил его на Иванович, чтобы большевики не навредили моему отцу. Но преступного тут ничего нет. Да, я был агентом Колчака, но Колчака расстреляли, и теперь я свободен от своих обязательств перед ним. Не думаю, что барон что-то имеет против колчаковских офицеров, их в дивизии немало, насколько мне известно.

– А то, что брат у вас большевик, тоже хотели от меня скрыть?

Как эта гнида про брата догадалась? Макарка действительно многое знал обо мне.

– Да, есть у меня брат, не знаю, с чего вы взяли, что он большевик. Я его несколько лет уже не видел и писем от него тоже не получаю. Может, он и