Магия губит (ЛП) - Эндрюс Илона

— Есть способ рассчитать вероятность люпизма, — сказал Кэрран. — Так называемый Lyc-индекс. Средний оборотень имеет показатель около десяти единиц вируса в крови. Я не знаю точно, как определяются единицы, Дулиттл может объяснить это лучше меня. Это значение колеблется по мере того, как уровень вируса повышается и понижается в теле оборотня. Напряженный, взволнованный оборотень показывает в районе двенадцати единиц, оборотень после полученных в сражении травм может достигать семнадцати или восемнадцати. Но у всех по-разному. Например, Дали показывает шестнадцать единиц в состоянии покоя и двадцать две, когда взволнована. Ее регенерация действительно высока.

Я учту это на будущее.

— Так же у каждого есть свой коэффициент сдвига. Люпы не могут сохранять человеческую или животную форму, — продолжил Кэрран. — Они не могут полностью обернуться. Здесь все усложняется. Считается, что нормальный оборотень в форме животного или человека имеет коэффициент сдвига, равный единице. Когда оборотень начинает менять форму, меняется коэффициент. Предположим, ты хочешь сместиться от человека к животному. Ты превращаешь двадцать процентов своего тела в животное, а остальное остается человеческим. Твой коэффициент сдвига равен двум. Тридцать процентов — трем. И так до девяти. Когда ты обращаешься на сто процентов, то возвращаешься к единице. Понимаешь?

— Да.

— Индекс-Lyc определяется путем умножения коэффициента сдвига на единицы вируса и на время, необходимое для полного смещения. Возьмем Дали. Она может полностью обернуться менее чем за три секунды. Ее индекс-Lyc равен единице, умноженной на шестнадцать, умноженной на ноль целых пять сотых. Получаем ноль целых восемь десятых. Все, что меньше двухсот семидесяти, безопасно. Более тысячи — гарантия люпизма. Дали в ближайшее время не обернется люпом.

— Какой индекс у Джули?

Кэрран внимательно посмотрел на меня.

— Джули колеблется от тридцати двух до тридцати четырех единиц. Ее коэффициент сдвига шесть целых пять десятых, и она находится в нем уже шестнадцать часов.

Господи, черт возьми, мне нужен калькулятор.

— Двенадцать тысяч четыреста восемьдесят, — ответил Кэрран. — Мы прекратим считать через час, если не будет значительных изменений.

В двенадцать раз превышает предел люпизма. Мой разум изо всех сил пытался это осмыслить. Я понимала, что он говорил — все ясно, прямо здесь, но я просто не могла заставить себя поверить в это.

Осознание поразило меня как удар.

— Когда ты узнал?

Его голос стал хриплым.

— Как только Дулиттл определил уровень вируса в крови. Мы добрались до Крепости за сорок пять минут. Она начала трансформацию минимум за пятнадцать минут до этого. Я знал, что, если она не обернется в течение первого часа, ее шансы уменьшатся на три четверти, если только показатель вируса не снизится до двадцати.

Мое сердце колотилось, как будто я бежала на полной скорости.

— Я слышала, что первые преобразования занимают часы.

Он кивнул.

— Это случается, когда показатель вируса не велик. Если во время заражения в организм попало недостаточно вируса, или что-то его сдерживает, мы можем получить человека с пятью единицами вируса в крови, находящегося на двадцати процентах смещения в течение одного часа. Пять на два на шестьдесят — всего шестьсот. Затем вирус прогрессирует, и человек полностью оборачивается.

Я хваталась за последнюю соломинку.

— А как же Андреа? Во время вспышки ее обращение заняло несколько часов.

— В теле Андреа был предмет, сдерживающий вирус. Как только они вытащили его, ей потребовалось полчаса, чтобы восстановить баланс и изменить форму.

Черт.

— Тогда зачем вообще нужны успокоительные препараты? — Дулиттл, должно быть, сделал это не просто так. Должно быть, у него был проблеск надежды.

Кэрран протянул ко мне руку и накрыл мою руку своей ладонью.

— Это не для нее. Это для тебя. Дулиттл тратит все свои силы на то, чтобы она жила и чувствовала себя комфортно. Он дает тебе время смириться с этим. .

Я смотрела на дорогу через лобовое стекло. Они ждали, пока я не сдамся и не соглашаюсь избавить ребенка от страданий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Кэрран продолжал говорить:

— Когда я занес ее в замок, она была завернута в одеяло, так что никто, кроме нас двоих, Дулиттла и Дерека, не знает, насколько она плоха. Парень ничего не скажет. — Его руки крепко вцепились в руль, костяшки пальцев побелели. Лицо было спокойным, голос абсолютно ровным и размеренным, почти успокаивающим. Он, должно быть, ожидал, что я в любой момент развалюсь, потому что запер все свои эмоции внутри, утверждая абсолютный контроль над собой. — Джули не больно. Она спит. Ты можешь не торопиться. Я знаю, как много она для тебя значит. Ты о ней заботилась. Иногда это может быть очень тяжело. Если станет слишком тяжело, я здесь. Я помогу ей, если я буду тебе нужен.

— Пожалуйста, останови машину.

Он остановился. Окраины Атланты первыми сдались под натиском магии. Руины окружали дорогу с обеих сторон. Длинный отрезок шоссе оставался безлюдным.

Я вышла из машины и направилась к полуразвалившимся обломкам какого-то старого здания, опаленного изнутри, с черными стенами, покрытыми сухим безжизненным плющом. Я не знала, куда иду. Мне просто необходимо было встать на ноги, поэтому я расхаживала взад и вперед, от стены к стене.

Кэрран последовал за мной и остановился у дыры в стене. Он ничего не говорил. Ничего и не нужно было говорить.

Я мерила шагами пустую территорию. Ведь должен же быть какой-то выход. Смерть — это конец, но Джули все еще жива.

— Я все еще продолжаю думать, что приди я на двадцать минут раньше, ничего бы этого не произошло. Как же я хотела бы. . — Мои ладони сжались в кулаки.

— Убить Лесли снова?

Я посмотрела на него и увидела отражение своей ярости в его глазах. Он хотел разорвать Лесли на части. Он не раз представлял это в своем сознании. Она стала врагом, Хранителем и в его голове, и в моей.

Я сделала разворот на одной ноге, обернувшись к стене.

— Лесли могла кусать меня до посинения. Я бы отделалась лишь легкой лихорадкой, но это был бы конец. .

В моем мозгу загорелся огонек. Я остановилась. Моя кровь съедала Lyc-V на завтрак и оставляла вампиризм на десерт.

Кэрран был прав. Джули висела на волоске. Прямое переливание моей крови может убить ее.

— Что? — Спросил Кэрран.

Но моя кровь может уничтожить Lyc-V. Это возможно, потому что Роланд уже делал это раньше. Я ломала голову. Я знала общую суть истории, но в моей памяти не сохранилось ничего конкретного. Мне нужно было точно знать, что сделал Роланд. Где же я об этом читала? Нет, подождите, я не читала, я слышала. Закрыв глаза, я могла воссоздать в памяти размеренный женский голос, произносящий эти слова.

Элайджа. Верно. Хроники Элайджи Неверующего. Хроники нельзя было записать, их следовало читать по памяти. Кто в городе может знать о них? Кто. .

Раввины. Храм моя лучшая надежда.

Я подошла к Кэррану.

— Можешь отвезти меня в Храм?

Он поднял руку, показывая мне ключи от машины.

*** *** ***

Кэрран проехал по улице, направляясь в Храм. Справа по дороге торчали останки домов, не более чем развалины из кирпича и камня. Позади них бушевала Юникорн-Лейн, словно рана на теле Атланты, истекающая чистой магией даже в разгар технологической волны. Там среди разваливающихся небоскребов охотились отвратительные твари, дикие, голодные, изуродованные самой магией, которая их же и породила. Они слонялись по отравленным сточным водам и поедали свою зараженную добычу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Юникорн-Лейн вволю резвилась меж разрушенных строений, оставляя за собой длинные желтые волоски мха. Те блестели на открытом металлическом каркасе уничтоженных магией домов, питаясь железом и сочась едкой слизью, предвещая скорое наступление эры Единорога. Храм находился совсем рядом, в конце улицы, раввины охраняли его, чтобы обеспечить безопасный доступ в синагогу. Улицу защищали фонарные столбы, каждый из которых был украшен мезузами, маленькими оловянными футлярами с выгравированной буквой Шин. Каждая мезуза содержала пергамент, на котором начертаны священные слова из Торы. Городской совет десятилетиями пытался сдержать Юникорн-Лейн. Но она продолжала расти, расширяясь, как раковая опухоль, несмотря на все, что на нее сбрасывал город. Однако здесь раввины спокойно сдерживали ее без всяких фанфар и напалма.