Игра без правил - Андрей Воронин

– Не ори, – спокойно сказал Французов и неторопливо сел, спустив ноги на бетонный пол. – Набери лучше номер Кутузова. У нас с тобой договор. Ты его нарушаешь. Я посылаю тебя в жопу. По-моему, это вполне логично. Если ты хочешь, чтобы я красиво завершил твой вонючий финал, дай мне поговорить с женой. Насколько я помню, мы договаривались именно так, и до сих пор проблем с этим не возникало. Что случилось теперь?

Учти, если я с ней не поговорю, никакого финального боя не будет.

– Ты забываешься, капитан, – надменно сказал Стручок. – Условия здесь диктую я, и вопросы задаю тоже я. Я плачу деньги, я обо всем забочусь – в общем, я здесь все.

– Вроде Господа Бога, что ли? – спросил французов.

– Что-то вроде этого, – криво осклабился Стручок. – По крайней мере, твоя жизнь полностью в моих руках, так что не дрыгайся и быстренько переодевайся, публика уже почти вся собралась. Пошевеливайся, капитан, если жизнь дорога.

Французов вдруг распрямился как пружина, и Стручок, не успев даже сообразить, что происходит, обнаружил, что его держат за горло, причем очень твердой рукой.

– А вот мы сейчас посмотрим, какой ты Бог, – сказал капитан, немного усиливая нажим.

Хряк и обалдевший от неожиданности охранник, толкаясь в дверях, ворвались в камеру. Охранник лязгнул затвором автомата, но Французов быстро повернулся к ним лицом, держа перед собой Горохова, как щит, и сказал, глядя прямо в расширенные зрачки Стручка:

– Скажи своим козлам, чтобы не рыпались.

– Чтоб ты сдох, паскуда, – прохрипел Стручок.

– Раньше сдохнешь ты, – сказал Французов. – А прежде чем сдохнуть, еще успеешь увидеть свою глотку у меня на ладони. Редкостное зрелище. Ты будешь одним из немногих, кому это когда-либо удавалось.

Замерший в нерешительности Хряк прислушивался к этому диалогу, испытывая сильнейшее искушение отдать охраннику приказ стрелять в капитана прямо сквозь Стручка. Останавливали его только две вещи: во-первых, охранник мог не послушаться – его микроскопические мозги вряд ли могли переварить мысль о том, чтобы выстрелить в босса, а во-вторых, он подумал о деньгах, которые непременно пропали бы в случае невыхода Французова на ринг. Он тоже сделал ставку, и немаленькую, конечно же на Французова, выступавшего в роли темной лошадки. Ставки на капитана были невелики. Посещавшая "Олимпию" публика ходила сюда ради кровавых шоу, а чертов десантник даже не пытался ломать комедию, он просто бил, и его противник падал на спину, не успев сказать "мама". Иногда, видимо для разнообразия, Французов бил так, что противник вместо спины падал на живот, но ни один поединок с его участием не продлился более двух минут.

Это была простая, без украшений и завитушек, боевая мощь, и Хряк, который сам был не дурак подраться, откровенно побаивался своего подневольного подопечного.

Капитан без усилий вышел в финал, и только толстосумы, пришедшие сюда посмотреть, как ломаются кости и по всему рингу разлетаются кровавые сопли, могли не понимать, кто выиграет заключительную схватку. Собственно, Хряка и Стручка это вполне устраивало, надо было только держать в строгом секрете имя бойца, на которого они поставили свои деньги, но было одно "но": если Французов по какой-то причине не вышел бы на ринг, ему автоматически засчитывалось поражение, и тогда – прощайте, денежки! Конечно, здраво размышляя, Хряк теперь готов был выложить за смерть Стручка вдвое больше поставленной на Французова суммы, но, в конце концов, Стручок никуда не денется.

Немного позже его безвременную гибель можно будет организовать не торопясь, вдумчиво и аккуратно, а денежки, как известно, любят счет и на дороге, как правило, не валяются.

Поэтому Хряк демонстративно положил свой пистолет на пол и, оттолкнув в сторону охранника вместе с автоматом, шагнул вперед. Он еще не знал, что будет говорить, но что-то сказать было необходимо, и он открыл рот, надеясь, что кривая вывезет и слова придут сами собой.

– Юрик, – сказал он, – братуха, не горячись.

– Таракан запечный тебе братуха, – сказал Французов. Он был совершенно спокоен, и это не нравилось Хряку больше всего. Он уже видел это выражение на лице капитана, обычно оно предшествовало тому самому единственному удару, после которого на ринге появлялось бесчувственное тело.

– Не пори горячку, капитан, – быстро заговорил Хряк. – Ты же понимаешь, что живым мы тебя отсюда не выпустим, по крайней мере сейчас. А мертвый ты своей ба.., жене не поможешь. Я тебе клянусь, что никто из нас ее пальцем не трогал, она жива и здорова. Мамой клянусь, слышишь?

– Мамой он клянется, – презрительно сказал капитан. – Ты хоть помнишь, урод, как она выглядит, твоя мама? Ты же, наверное, не в курсе, жива она или померла давным-давно.

– Ты мою маму не трогай, – бледнея от злости, сказал Хряк. – Если хочешь знать, она со мной живет, и, если ты хоть слово еще про нее скажешь, я не посмотрю, что ты крутой, что ты фаворит и что Стручка за глотку держишь, – возьму автомат и покрошу в винегрет к едреной фене!

– Э, э, э, – прохрипел Стручок, – поаккуратнее! Я тебе покрошу!

– А ты молчи, козел, – сказал ему Французов и снова обратился к Стручку. – Ладно, оставим маму в покое и вернемся к моей жене. Если она цела и невредима, то почему вы не даете мне с ней поговорить?

– Отпусти Стручка, – сказал Хряк, мучительно пытаясь придумать что-нибудь убедительное, – мы тебе все объясним.

– Еще чего, – сказал Французов. – Что мне, в самом деле, жить надоело?

– Слушай, – доверительно обратился к нему Хряк, – не валяй дурака. Я на тебя бабки поставил, я лично, понял? И вот он, – Хряк через плечо ткнул большим пальцем в охранника, – тоже. Кто же в свои баксы станет из автомата пулять? Сам подумай, ты же грамотный мужик.

– Ладно, – сказал Французов. – Звучит убедительно, за копейку вы все удавитесь. А ты, – обратился он к Горохову, снова сдавливая его горло и перекрывая тому кислород, – больше не хами. Вежливость – основа взаимопонимания.

Он небрежно отшвырнул Стручка в угол и брезгливо вытер руки о джинсы, испещренные бурыми пятнами еще с той веселой ночи в "Атлете". Стручок с грохотом обрушился на пол, перевернув по дороге стул, на котором стояла посуда с остатками ужина.

Капитан вернулся к своей кровати и уселся на нее, выжидательно разглядывая Хряка.

– Ну, – сказал он таким тоном, каким, наверное, разговаривал у себя на плацу или где он там еще спускал три шкуры с рядовых необученных, – я слушаю.

– Ты не нукай, – окрысился Хряк, – я тебе не твоя десантура.

– Это уж точно, – заметил Французов. – Так что у вас произошло? Телефон испортился, мастера ждете?

– Кутузову пришлось срочно перебазироваться, – сказал Хряк первое, что пришло в голову, потому что отступать дальше было просто некуда. – На него менты вышли, ну и покатила такая масть, что либо линять, либо… Ну сам понимаешь – заложница и все такое…

А там, где он затихарился, телефона нет.

– Бред собачий, – сказал капитан. – Нипочем не поверю, что во всей вашей шараге ни одного мобильника не найдется. А если даже он там без телефона, то откуда такие подробности?

– От верблюда, – проворчал Стручок, с помощью охранника выбираясь из угла и брезгливо стряхивая с себя недоеденные капитаном спагетти. – Все тебе расскажи, всех тебе сдай… Знаешь, кому все рассказывают?

Тому, кого через минуту собираются пришить. Ты это запомни. И еще запомни: еще одна такая выходка, и я тебе все расскажу – и про себя, и про всех нас, и вообще про все, что захочешь.

– Мозоль на языке натрешь, – сказал капитан. – Срань господня, хозяин жизни… Персона грата, мать твою. Ты меня не пугай, не такие пугали. В следующий раз, когда войдешь без стука, проломлю кулаком башку, и вся недолга. А твою долю от выигрыша вот Хряк с ребятами поделят, да и мне, глядишь, отстегнут что-нибудь сверх нормы. А?

Хряк едва удержался от смеха, наблюдая одновременно за Стручком и охранником. Стручок, как и следовало ожидать, был вне себя, а вот охранник вдруг приобрел непривычно задумчивый вид: очевидно, мысль о том, чтобы поделить Стручковы бабки, сильно задела его за живое, поскольку доля обещала быть немалой.

Горохов слепо зашарил рукой по левой стороне груди, как сердечник в самом начале приступа. На самом деле, конечно же, он нащупывал не сердце, а рукоятку пистолета, но ярость его была так велика, что он никак не мог залезть под лацкан пиджака, все время попадая пальцами в наружный карман, где у него, как у всякого культурного человека, лежал носовой платок. Очевидно, последний выстрел Французова угодил точно в цель:

Стручок вовсе не был настолько наивным, чтобы рассчитывать на такие старорежимные вещи, как верность и товарищество.

Видя, что события снова принимают нежелательный оборот, Хряк предусмотрительно вклинился между спорщиками, что стоило ему немалых моральных усилий. Он все время чувствовал спиной нацеленную точно между лопаток девятимиллиметровую погибель. "ТТ" – это вам не "Макаров", тем более что на такой дистанции вполне хватило бы и "браунинга", а у Стручка, по всеобщему мнению, были-таки не все дома.