Коварство и честь - Эмма Орци

Потом она завернулась в плащ и, взяв Бертрана за руку, поспешила к выходу.

Глава 31

Богоматерь милосердия

Тереза Кабаррюс, подобно разъяренному божеству, явившемуся святотатцам, появилась на улице Вильедо всего десять минут спустя. В квартире было полно народа: у двери — стражники, мебель перевернута, обивка вспорота, дверцы буфетов распахнуты, даже перина и белье сброшены на пол. Единственная лампа в приемной бросала свет на разгром в гостиной, вторая была укреплена на стене коридора. В спальне громко причитала и ругалась по-испански горничная Пепита, которую охранял солдат.

Посреди гостиной стоял гражданин Шовелен, внимательно изучавший какие-то бумаги. В углу примостилась нескладная фигура возчика Рато.

Тереза мгновенно обозрела трагическую картину и, гордо встряхнув головой, проплыла мимо солдат и встала перед Шовеленом, еще не успевшим заметить ее присутствие.

— У вас что-то перевернулось в мозгу, гражданин Шовелен? — холодно осведомилась она.

Он мужественно встретил ее взбешенный взгляд и иронически поклонился.

— Как мудро со стороны вашего друга рассказать о нашем визите, гражданка, — вкрадчиво начал он, с выражением, похожим на одобрение, глядя в ту сторону, где между двумя солдатами стоял Бертран Монкриф. Они не впустили его в дом и крепко держали за руки.

— Я пришла, — резко ответила Тереза, — как вестник тех, кто знает, как наказывать за подобные гадости, гражданин Шовелен.

Он снова поклонился, не скрывая улыбки.

— Я буду готов встретить их и счастлив видеть гражданку Кабаррюс. Когда они придут, мне, наверное, следует приказать им перепроводить прекрасную Эгерию в Консьержери? Или сделать это немедленно?

Тереза откинула голову и рассмеялась, но голос звучал жестко и неестественно.

— В Консьержери? Меня?!

— Даже вас, гражданка, — подтвердил Шовелен.

— На каком основании, позвольте спросить? — осведомилась она с уничтожающим сарказмом.

— По обвинению в сотрудничестве с врагами Республики.

Тереза пожала плечами.

— Вы безумны, гражданин Шовелен, — парировала она с полным хладнокровием. — Умоляю, прикажите вашим людям восстановить порядок в моей квартире и помните, что я посчитаю вас виновным в любом нанесенном мне уроне.

— Прикажете, — спросил он не менее спокойно, — положить эти письма и другие весьма интересные вещички туда, где мы их нашли?

— Письма? — хмурясь, повторила Тереза. — Какие письма?

— Эти, гражданка, — ответил он, поднимая пачку, которую держал в руках.

— Что это? Я никогда раньше их не видела!

— Тем не менее мы нашли их в вашем бюро.

Шовелен показал на маленький предмет мебели, стоявший у стены. Все ящички были выдернуты. И поскольку Тереза непонимающе смотрела на него, он с улыбкой продолжал:

— Эти письма написаны в разное время и адресованы мадам де Фонтене, урожденной Кабаррюс, нашей богоматери милосердия, как называют ее благодарные бордосцы.

— Но от кого они?

— От идеального романтического героя, известного под именем Алого Первоцвета.

— Это фальшивка, — решительно ответила она.

— Его почерк прекрасно мне знаком, и эти письма адресованы вам.

— Это фальшивка, — повторила она еще тверже. — Какой-то дьявольский трюк, который вы изобрели, чтобы погубить меня. Но поберегитесь, гражданин Шовелен, поберегитесь! Если вы вздумали помериться со мной силами, следующие несколько часов покажут, кто возьмет верх.

— Будь это состязание в силе, гражданка Кабаррюс, я уже был бы конченым человеком. Но на этот раз Франция бросила вызов изменнице! И эта изменница — Тереза Фонтене, урожденная Кабаррюс. Идет испытание силы между ней и Францией.

— Вы сошли с ума, гражданин Шовелен! Если в моей комнате найдены письма Алого Первоцвета, это вы положили их сюда!

— Эти показания вы можете дать завтра перед революционным трибуналом, гражданка, — сухо посоветовал он. — Там вы, без сомнения, объясните, каким образом гражданин Рато узнал о существовании этих писем и привел меня прямо сюда. Офицер Национальной гвардии, комиссар квартала и с полдюжины гвардейцев готовы подтвердить мои слова и добавить, что в стенном шкафу вашей комнаты мы нашли весьма интересную коллекцию, существование которой вы тоже сумеете объяснить.

Отступив, он показал на странную груду лохмотьев: рваная рубашка, потертые панталоны, грязное кепи, парик из пеньки, цветом ужасно напоминавший волосы угольщика Рато.

Тереза со страхом и недоумением все это рассматривала. Теперь она поняла, как велика опасность. Лицо и губы стали пепельными. Она прижала руку ко лбу, словно пытаясь отогнать кошмарное видение, и подавила вопль ужаса. Недоумение уступило место суеверному страху. Комната, лохмотья, лица солдат… все закружилось перед ее глазами, словно призраки завертелись вокруг в безумной сарабанде. И в центре этого адского котла была фигура Шовелена, похожего на уродливого карлика, кривляющегося и размахивающего пачкой писем, написанных на алой бумаге.

Она пыталась рассмеяться, бросить вызов Шовелену, но шею словно стиснули щипцами, и, на мгновение лишившись чувств, она пошатнулась и не упала только потому, что обеими руками оперлась на стоявший за спиной стол.

Что было дальше? Она почти не помнила. Шовелен отдал короткий приказ. Двое солдат встали справа и слева от Терезы. В этот момент по узким комнатам пронесся пронзительный крик, и Бертран Монкриф, бросившись между ней и солдатами, стал яростно драться, защищая Терезу своим телом, царапаясь и кусаясь, как дикий зверь, оберегающий свое дитя. Шум стоял оглушительный: вопли, команды, крики ярости и боли. Но тут раздался приказ «Огонь!». Треснул выстрел — и тело Бертрана Монкрифа соскользнуло на пол и осталось лежать неподвижно.

В глазах Терезы потемнело. Казалось, она смотрит в бездонный черный провал и падает, падает…

Тоненький сухой смех привел ее в чувство, возродил гордость, пробудил тщеславие. Она величаво выпрямилась в полный рост и снова напала на Шовелена, подобно неприкосновенному и разгневанному божеству.

— И по чьему слову против меня выдвинуты столь чудовищные обвинения? — процедила она.

— По слову гражданина государства, — холодно отчеканил Шовелен.

— Приведите его ко мне.

Шовелен пожал плечами и снисходительно улыбнулся, словно взрослый, готовый ублажить непослушного ребенка.

— Гражданин Рато! — позвал он.

Из соседней комнаты донеслось шарканье, хрипы и кашель, а потом и глухой стук сабо по накрытому ковром полу. Наконец в дверях появилась неуклюжая фигура в лохмотьях.