Рандеву с «Варягом» - Александр Михайловский

Первыми группы боевых пловцов подплыли к неподвижно стоящим японским канонеркам. Их задача была самой простой — пришлепнуть в районе котельного отделения на киль магнитную мину, выставить таймер и удалиться восвояси, присоединившись к штурмовым группам. Что и было проделано без каких-либо накладок. Что поделать, данная задача отрабатывалась подводными диверсантами не раз и не два.

Тишина и покой, японцы расслаблены и не ждут неприятностей. С бортов кораблей опущены трапы, а за «Ниппон-Мару» на буксире за кормой болтается паровой катер, на случай, если вдруг какого-либо специалиста надо будет срочно доставить на кабелеукладчик. У трапа «Ниппон-Мару» под керосиновым фонарем часовой. Он устал, его клонит в сон — скорее бы смена. То же самое и на кабелеукладчике, часовой у трапа скучает, всеми забытый. Но это ненадолго, до начала операции остались уже считанные секунды.

Негромкий хлопок, и часовой у трапа кабелеукладчика, перегнувшийся для того, чтобы через борт посмотреть на то, что там плеснуло в воде, бесформенным мешком повис на леерном ограждении. Секунда, другая, третья… На борт, никем не замеченные, поднимаются черные тени.

То же самое происходит и на «Ниппон-Мару». Задремавший на посту часовой погрузился в вечный сон. Смерть поднялась на борт корабля не по трапу, а по буксирному тросу катера. Матросы в нем тоже умерли и, кровяня темную воду, уже медленно опускаются на дно. Черные тени стремительно разбегаются по обоим кораблям, каждому, кому не посчастливилось попасться им навстречу — смерть. Но сейчас ночь, и кроме тех, кто стоит вахту, людей на палубах нет, а значит, нет и лишних жертв.

Дальше события срываются с места и своей стремительностью начинают напоминать внезапно налетевший тайфун. Внезапно со страшным грохотом взрывается канонерка «Хией». Столб огня и воды взлетает до небес. Устанавливавшие мину боевые пловцы чуть ошиблись и прикрепили ее слишком близко к носу — под артиллерийским погребом. Фейерверк получился знатный, к тому же привлекший к себе всеобщее внимание. Под «Иваки» мина взорвалась там, где надо, перебив килевую балку и разворотив котлы. Истошный вопль вырывающегося на свободу пара, хруст ломающихся конструкций — и канонерка исчезла с поверхности моря, как будто ее и не было.

Впереди прямо по курсу путеводной звездой вспыхнул прожектор приближающегося на полном ходу крейсера «Новик». Разбуженные взрывом, из трюмов «Ниппон-Мару», подобно муравьям, полезли расчеты установленных на палубе орудий. Но было уже поздно. Короткие очереди АДСов валили японских артиллеристов одного за другим, не давая им приблизиться к пушкам. На кабелеукладчике все прошло еще проще — несколько выстрелов, и на корабле осталась лишь безоружная машинная команда да пара надзирающих за работами иностранных мастеров. Все, что им оставалось делать — это лечь ничком на палубу и не возмущаться, во избежание лишних неприятностей.

Когда морской спецназ проник на «Ниппон-Мару», то, к их превеликому удивлению, выяснилось, что по левому борту лайнера швартовые концы уже были наготове, а кранцы вывалены. Скорее всего, причиной тому была роль судна снабжения, которую исполнял мобилизованный пассажирский корабль.

«Ниппон-Мару» беспомощно качался на волнах. Светя прожектором, крейсер «Новик» надвигался на него, как айсберг на обреченный «Титаник». Не зря кавторанг Эссен отбирал по всему Артуру самых бесшабашных и одновременно самых опытных матросов и кондукторов. Наверное, такой фокус, как ночная швартовка с ходу, не осмелится повторить никто и никогда. Никаких компьютеров, только железные нервы, отличный глазомер рулевого и его чувство собственного корабля, как продолжение своего тела. Вовремя отработанный «полный назад», «эффект присасывания» — и всё, контакт.

Как только борта соприкоснулись с «Ниппон-Мару», на «Новик» были брошены несколько швартовых. Еще секунда, и на палубу японского лайнера ринулись вооруженные трехлинейками матросы из штатной десантной роты. Всякие попытки японской команды оказать сопротивление оказались бессмысленными. Одно дело — попытаться «задавить мясом» десяток диверсантов, пусть и вооруженных мощным и точным оружием. И совсем другое — проделать то же самое, имея против себя сотню острых четырехгранных винтовочных штыков.

В сутолоке боя никто и не заметил, как одетые в черное бойцы покинули палубу «Ниппон-Мару». Мавр сделал свое дело, мавр может уйти. И только Николай Оттович Эссен, посвященный во все подробности операции, перекрестил черную ночную воду: «Храни вас Господь, храбрецы…»

Через несколько дней газеты, сначала в России, а потом и в Европе запестрели заголовками: «Лихое дело в ночном море», «Капитан 2-го ранга Эссен и поручик по Адмиралтейству Федорцов — герои захвата японского кабелеукладчика», «Русские взяли на абордаж „Японию“ и захватили Окинаву — это просто совпадение или символ?».

16 (3) ФЕВРАЛЯ 1904 ГОДА, УТРО.

КВЖД, СПЕЦПОЕЗД ПОРТ-АРТУР — САНКТ-ПЕТЕРБУРГ.

Капитан Александр Васильевич Тамбовцев.

Только что миновали станцию Цицикар. Остановка была короткой — всего полчаса для замены паровоза. И вот мы снова в пути, подгоняемые восходящим за спиной солнцем. Впереди нас ждет путь, длиной почти в одну пятую окружности земного шара, родной для меня Санкт-Петербург и Хозяин земли Русской, который, получив от нас раскладку по текущей политической обстановке, начал вести себя строго по пословице: «Заставь дурака Богу молиться — он и лоб расшибет».

Конечно, неприятно узнать, что так называемый союзник думает о тебе, как бы это помягче сказать, как о будущей жертве мошенничества. Понятна и естественная самодержавная ярость и монаршее возмущение от такого положения дел. Но разве нельзя сперва сделать невозмутимую морду кирпичом, провести расследование, ну а потом уже рубать шашкой всех подряд? Не понимаю я этого.

Но надо признать, что пинок «чуть пониже живота» Франция получила знатный. Того и гляди франко-русский союз будет денонсирован и Вильгельм исполнит свой «танец с саблями», о котором он давно мечтал. А России-то с этого какое счастье? Поспешил Николай Александрович, ох поспешил. Да и лишнее внимание к себе царь-батюшка привлек. С такими инициативами ему запросто можно повторить судьбу своего деда…

Стук в дверь купе прервал мои размышления. «Кого это там принесли черти?» — подумал я. Но вслух произнес вполне доброжелательно:

— Кто там?

— Александр Васильевич, к вам можно? Это я, ротмистр Познанский, — ответил за дверью голос нашего жандарма.

— А, Михаил Игнатьевич, проходите, проходите, — ответил я. — Скажите, чем, так сказать, обязан?

Жандарм сел напротив меня, сложив руки на столе подобно примерному ученику-первокласснику.

— Хотел, понимаете ли, Александр Васильевич, побеседовать с вами с глазу на глаз на разные интересные темы. Возникли, знаете ли, некоторые вопросы…

— Слушаю вас, Михаил Игнатьевич. — Я изобразил на лице глубочайшее внимание.

— Вы не возражаете? — Познанский достал из кармана портсигар.

Я отрицательно покачал головой.

— Лучше не стоит. Я, Михаил Игнатьевич, уже лет двадцать как бросил эту дурную привычку, и теперь табачный дым мне крайне неприятен.

— Ну, если так, то не буду. И сказать честно, завидую вам, ибо для меня эта дурная привычка кажется неистребимой, — жандарм убрал портсигар. — Теперь, Александр Васильевич, к делу, с которым я к вам пришел. Тут на досуге перелистал данные вами книжки о нашей, то есть, простите, вашей будущей истории. Ибо нашу историю вы вознамерились изменить самым решительным образом?

Я кивнул.

— Именно так, Михаил Игнатьевич, самым решительным образом. Нам, знаете ли, нужна Великая Россия, а не Великие Потрясения, в чем мы совершенно сходимся с господином Столыпиным. Расходимся мы с ним в методологии достижения величия. Выбранный им путь, слепо скопированный по западным образцам, который только приблизил Великие Потрясения.

— Хорошо, — кивнул Познанский, — про Столыпина там было как-то мельком. Его ведь, кажется, убили?

— Угу, Михаил Игнатьевич, ваши коллеги из охранного отделения, руками анархиста-террориста Багрова, работавшего на охранное же отделение под кличкой Аленский. Этот метод разборок на высшем уровне как раз входит у них в моду. Сипягин уже был, потом будет Плеве, великий князь Сергей Александрович, тот же Столыпин и, бог весть, сколько честных чиновников, жандармских, полицейских и армейских офицеров.

— Изнутри гнием, значит? — скептически заметил Познанский.

— А вы скажете, что нет? — переспросил я. — Вот возьмем, к примеру, вчерашнюю историю с нападением на разъезд. Вот кому это было выгодно, Михаил Игнатьевич, вы не задумывались?

— Конечно же японцам, — ответил жандарм.