Лёха - Николай Берг

— А катушки? — спросил Лёха.

— Катушки на обочину сразу. Связисты черт знает, где лазят. Картинка привычная. Ну, уж если докопаются — тогда артиллерию попрошу знак подать — начинаем стрельбу и отходим в лес.

— Ладно. Что лучше подходит: «Химмельдоннерветтер» или «Рундпфунгерпфенгер'? Еще можно «Готтентотенмуттерэрмордер» или «Нигилистендинамитентеатеркассефербрехен» - невесело пошутил артиллерист.

— Лучше б что покороче. А то пока ты это выговоришь, нас уже перестреляют как гусей.

— Ладно. Как скажу громко «Цум бефель!» - так значит огонь. Черт, патронов у нас для внятного огня — фиг да нифига.

— Ну, мы не по шассе идем, тут публики не густо тоже. В общем — какие вопросы?

— Эта каска жутко тяжелая. Шея уже устала — пожаловался Лёха.

— Сё не каска. Сё шапка–невидимка. Заслужил — носи — посоветовал ему Середа, а бурят с Семёновым коротко хохотнули, хотя немецкие стальные шлемы и впрямь были куда тяжелее советских.

— Всё, пошли — сказал красноармеец и гуськом по травянистой обочине тронулись дальше, на восток.

Боец все время напряженно думал — не глупость ли они делают. А ну как на своих нарвутся? Стреляли же по ним из лесу. С другой стороны по дороге идти было куда быстрее и легче, чем по здешним лесам. В которых черт ногу сломит. Сплошные болота, будь они неладны.

Хотя как только кончится эта дремучесть и пойдут дороги пооживленнее такой маскарад не сработает, потому как — до первого патруля или до первой же пары фельджандармов. Что такое комендантская служба и служба тыла Семёнов знал неплохо, доводилось видеть. А раз так, понимал, что и у немцев всяко не хуже, просто не хватает у них сил на то, чтобы все контролировать. И отлично они обживут захваченные районы. Это пока еще неразбериха такая. Толком не успели наладить.

Знакомый запах, который вынес теплый ветерок, заставил бойца завертеть головой. А вслед за этим запашком кто‑то странно захрапел совсем недалеко от дороги. Зашипев не хуже Жанаева, боец перехватил пулемет наизготовку и глазами показал товарищам, что пойдет — глянет. Те поняли с лету — бурят сдернув с плеча винтовку, тут же присел на колено, поглядывая назад и в сторону хрипа, Середа так же устроился с пистолетом в руке, но таращился он по ходу движения, немного помедлив, то же сделал и Лёха.

Стараясь как можно тише продвигаться в придорожном кустарнике, Семёнов двинулся не прямо на шум, а чуток забирая в сторону. Запах стал ядренее и вскоре боец увидел, откуда он прет, этот так надоевший за последние дни запашок. В подлеске, перекосившись, стояла обычная телега, от которой густо перло сладковатым тошным душком. Впряженная в телегу тощая, изможденная лошадка, встряхнула головой и, потянувшись к Семёнову, коротко заржала, зафыркала губами. Боец закинул пулемет на ремень, тут никакой опасности не было — да и лежащие на телеге тела были в знакомой, родной форме. Боец похлопал лошаденку ласково по шее, негромко позвал своих товарищей. Вскоре все четверо стояли рядом с телегой, бурят тут же ловко и умело помог приятелю выпрячь лошадку, потому как тоже с первого взгляда понял, что телега эта свое отъездила — переднее колесо у нее развалилось вдрызг и транспортное это средство намертво застряло, зацепившись за старый пень. Лошади деваться было некуда, и она сильно пострадала от голода и жажды, да и передняя нога у нее была поранена.

— Все вокруг объела, докуда дотянуться смогла — объяснил Лёхе Семёнов, что тут произошло. Жанаев тем временем со знанием дела осмотрел рану на ноге кобылки и кивнул головой на вопросительный взгляд сослуживца. Не страшная рана, лошадь конечно заморенная, но вполне вылечить можно. Середа в отличие от двух знатоков сельского хозяйства больше заинтересовался теми, кто лежал на телеге.

— Это раненые наши — сказал он настолько очевидное, что бурят недоумевающее глянул на него. Разумеется, наши. И ясен день, что раненые. Бинты сразу видны были, белое в лесу издалека заметно. Жанаев враз понял, что вот застряла тут невесть откуда приехавшая телега с пораненными красноармейцами, лошади повезло — выжила, а те, кого на телегу положили — нет, померли они, может от ран, а может и от голода с жаждой. Причем один — тот, у которого голый густо волосатый торс сплошь забинтован и на животе повязка густо пропиталась уже высохшим, коричневым — помер давно, лицо у покойника было черно–чугунного цвета, вздутое с вывернутыми негритянскими губищами, а вот боец посередине выглядел куда свежее, помер, наверное, пару дней тому назад. Может, если б раньше пришли… Да ничего бы не смогли, чего уж самому себе врать — ног у покойника не было по колени считай, культи забинтованные. Война, что поделаешь. Потому Жанаеву раненые были неинтересны, им уже ничем не поможешь, а лошадке помочь надо.

— Не повезло ребятам — печально заметил артиллерист.

Лёха кивнул, удивляясь тому, что ни Семёнов, ни бурят не проявили товарищеского сочувствия. Открыл, было, рот, хотел что‑то сказать, но Семёнов с бурятом как раз выпрягли лошаденку и та на заплетающихся ногах уверенно пошла куда‑то вглубь леса, ковыляя так, чтобы не беспокоить раненную ногу.

— Пошли с кобылой, явно она воду чует — сказал Семёнов, и, подхватив волочившиеся по земле вожжи, пошел рядом с лошадью. Лёхе с артиллеристом волей–неволей пришлось идти следом.

Менеджер Лёха

— Вот не думал никогда, что, читая Гаршина, все такое своими глазами увижу — тихо бурчал на ходу Середа.

— А кто это — Гаршин? — думая о своем рассеянно спросил Лёха.

— Известный русский писатель, прогрессивный, революционер считай. Лягушку–путешественницу читал?

— Смотрел — рассеянно ответил Лёха, имея в виду известный мультфильм, потом спохватился, не ляпнул ли чего, но артиллерист не обратил на оговорку никакого внимания. И чтобы не заметил чего идущий рядом, менеджер тут же спросил сам:

— И при чем тут лягушка–путешественница?

— Она не при чем. Тут такое дело — Гаршин, видишь ли, в войне с турками вольноопределяющимся участвовал, в бою заколол египтянина, да и сам на пулю нарвался. А дело было в зарослях, густые кусты вокруг, драка там получилась свирепая — вот его и нашли только через четыре дня. И все это время он пролежал рядом с мертвым турецким солдатом, который довольно быстро разлагался на жаре. Вздувался, подтекал, пузырями покрывался. Вонял опять же — как вот эти наши. И все это — руку протянуть. И не отползти от него, сил нет.

Лёха промолчал. Ему было не по себе, неприятно удивили спокойные Жанаев и Семёнов, только бегло глянувшие на покойников и тут же все внимание обратившие на лошадиную полудохлятину. В то же время Лёха чувствовал, что эмоции эти какие‑то тупые. Умом он не мог представить — а что делать‑то надо? Столько трупов за короткое время он видел только в игре «Метро». Но в игре то были виртуальные, хоть и старательно прорисованные картинки, а тут — живые люди. Тот же Петров. Живой, потный, радующийся тому, что скоро притащит танкистам топливо — и красно — голубые брызги, выметнувшие из его спины… И все, нет токаря Петрова. И не будет. И не похоронили. Так и остался валяться в лесу. Как десятки добитых пленных — по обочинам и в кюветах. Как десятки убитых гражданских. Лёха не знал, как определить то, что с ним происходило. Словно он покрывался скорлупой, черепаховым панцирем, только прозрачным. Отсюда — из реального мира смешным казались адреналиновые виртуальные битвы. Почему‑то вспомнилось, что в том же «Метро» главный герой то и дело снимал с гнилых трупов противогазы и натягивал себе на морду — и вместо того, чтобы брезгливо передернуть плечами, потомок грустно усмехнулся. Хорошо разбирались создатели игры в том, что такое подгнившие мертвецы. Сюда бы их, для знакомства. Потом почему‑то вспомнил комикс про ходячих мертвецов — зомби, так там и того более, персонажи обмазались содержимым вспоротого брюха у гнилого мертвеца, чтоб казаться для зомби своими. Но пошел дождь — и моментально смыл. Фантазеры, мля, идеалисты. Тут вон мылись, мылись — а запашок после закопанных танкистов так и остался. Менеджера замутило. Потом он представил себе, как умирал от жажды тот раненый, что лежал посередине, между уже померших товарищей и затошнило сильнее. А его компаньоны шли себе впереди, сопровождая ковыляющую коняшку и ухом не вели. Привыкли что ли? Или просто грубые натуры? В том времени, из которого в этот ад кромешный Лёха и попал, объяснение было бы простым — дескать, это не люди, а быдло, грубое, бесчувственное, не креативное, лишенное по своей примитивности истинно человеческих эмоций и не способное сопереживать ближним. Тут же это объяснение было не годным, фальшивым и натужным. Тогда почему? Рационализм жителей сельских районов? Практичность?

— И никто не узнает, где могилка моя — потерянно бурчал Середа. Даже странно — когда их гнали в колонне пленных, во время побега — молодцом держался парень. И когда мчали азартно в чужих карнавальных нарядах — тоже орлом глядел, как немца‑то именинного лихо облапошил! А тут что‑то скис, вид потерянный какой‑то. Сам Лёха тоже себя чувствовал не лучшим образом. Пытался разобраться в себе — и не получалось. Чем‑то именно эти погибшие подействовали на нервы. Непонятно почему — но вот именно эти. Даже не гражданские.