Инквизитор и нимфа - Юлия Зонис

Вигн усмехнулся:

— Я сам себе и костюм, и какое хочешь удостоверение. И тебя провести могу.

Тетка подплыла и предложила им убираться вон. На лесенке Лукас развернулся, галантно предложил Лауре руку и спросил:

— Так ты как? Пойдешь, нет?

«Когда рак на горе свистнет», — хотела сказать Лаура, но неожиданно сказала совсем другое:

— А пошли.

Охранник — в костюме ящера, с ярко-алыми линзами и внушительным черепным гребнем — пропустил их без слова. Что уж там Вигн показал ящеру, какую картинку внушил — бог его ведает. Лицеист подтолкнул девушку в темноту, бурлящую странными формами и разрываемую вспышками строблайтов. Сам он куда-то исчез, и оторопевшая Лаура стояла, пытаясь хоть что-то разглядеть в этих черных дрожащих клубках. Она даже сделала шаг назад, но тут Вигн объявился и прошипел в ухо:

— Не дрейфь. Вот, я «буйки» достал.

— Ты что? Это же…

— Нет, не дурь. Просто электроды. Без них ты тут ни черта не увидишь, будет неинтересно. Погоди, дай прилажу.

Лаури ощутила, как ее висков и затылка касается холодное, скользкое. Касается, присасывается — и темнота сменилась тысячей цветов. Багровая и зеленая чешуя. Желтоватые клыки, щупальца, секущие воздух хвосты. Острые, гладкие, вообще никак не описуемые формы. Ксено, имитирующие жизнь других планет, жизнь, по большей части так и не найденную.

Лишь немногие из них повторяли облик известных животных или растений, остальные полностью отдались на волю фантазии. Мимо Лауры пролетел маленький фиолетовый джинн, тритон танцевал с наядой, волк обнимал овечку («БДСМ», — шепнул на ухо Вигн). Зеленый марсианский треножник колыхался размеренно и ритмично. Слева извивалась целая стайка существ, меняющихся с каждым тактом танца. Но больше всего было хищных, чужих и попросту страшных.

— Потанцуем?

В голове зазвучала музыка, или не музыка — щелкающие, свистящие, булькающие звуки сливались в странную гармонию. Лаури обернулась и увидела Вигна. За плечами юноши раскинулись белые крылья, а над головой навис скромный, как будто игрушечный нимб.

— Нравится?

— Тоже мне ангел.

— Я не ангел. Я архангел. Крылышки пересчитай. Так что, танцевать будем?

— Я не умею.

— Ничего. Это легко. Дай руку.

Не дожидаясь ответа, он взял правую руку Лауры и положил себе на плечо. Музыка сменилась чем-то медленным, томным: кларнет, фортепьяно и скрипки. У Лауры закружилась голова и вновь — совсем как четыре года назад — нахлынуло чувство хрустальной, прозрачной легкости.

Они были одни на вечернем катке. Падали крупные снежинки. За спиной расстилалась гладь озера, подернутая льдом. Каток освещали тусклые прожекторы, и никого, никого за снежной стеной, только скольжение и музыка, покалывающий щеки мороз и холодное дыхание залива.

— А ведь ты ундина, — улыбнулся тот, кто катился рядом с ней. — Русалка. Говорят, русалки — это души покончивших с собой от несчастной любви девушек. Ты несчастна?

Нет. Она была почти счастлива. Лаури так давно не каталась, ноги забыли лед — но все вспомнилось, как будто навсегда сохранилось тут, в хрустальной шкатулке. Скольжение, наклон, разворот, едва слышное чирканье коньков, крупный и легкий снег.

— Подожди, ты еще ничего не видела.

Лаури не поняла, как, но они очутились перед водной стеной, и ангел-Вигн настойчиво потянул ее в эту стену.

— Я не умею плавать!

— Русалка, не умеющая плавать? Глупости.

Девушка рассмеялась и кинулась в воду, и вода, расступившись, приняла их.

Где-то над головой качался солнечный шар: искаженное отражение, блики. Зеленоватую толщу пронизывали лучи, кругом мельтешили маленькие пестрые рыбки. Внизу колыхались поля водорослей.

— Что это? «Буйки»?

— Нет, это почти взаправду. Наполовину «буйки», но на самом деле просто галерея с невесомостью. Отталкиваешься от стенки и летишь. Смотри.

Он отдрейфовал чуть в сторону, туда, где виднелся красно-бурый, заросший ракушками бок скалы, оттолкнулся и поплыл вперед, разгребая воду руками-крыльями. Перья не намокали. В них отражалось искрящееся солнце. Лаури снова рассмеялась и оттолкнулась от скалы… хвостом? У нее был самый настоящий русалочий хвост — с раздвоенным плавником на конце, в ладной бирюзовой чешуе. Плыть оказалось легко. Кожу ласкали пузырьки, невидимые ленты теплого течения. Вперед, туда, где сверкают крылья подводного ангела! Она заспешила — и вырвалась в совсем уже странный мир, алый, кипящий, как жерло вулкана. Она пронзила потоки магмы, не жгучей, а только греющей — и вот уже новый мир, небо, перистые и грозовые облака, электрическая щекотка, блеск враждующих молний. Ангел подхватил ее. У ангела оказались теплые человеческие руки и глаза цвета мерцающей в разрывах туч синевы. Все выше и выше, и вот уже ближе стали острые огоньки звезд. Они надвигались. Двое летели или падали в черной бесконечности, прямо на раскаленное тело звезды, сплавляющей их собственные тела в одно целое, неразделимое, вечное…

Лаури поняла, что стоит на ногах. Ее окружали зеркальные стены, тысячи и тысячи отражений золотоволосого юноши со сложенными за спиной крыльями. Пока Лаури смотрела, крылья мигнули, вспыхнули и исчезли.

— Я отключил «буйки», — хрипло сказал Вигн. — Это Зеркальный лабиринт. Здесь может находиться тысяча человек, но видишь ты только себя и того, кто рядом. И нас не видит никто.

Лицо Вигна приблизилось, надвинулось, как лицо звезды. И было совершенно естественно потянуться вперед и вверх и коснуться его губ своими губами. Как будто так и должно быть, как будто это что-то правильное и единственно возможное. Губы оператора оказались горячими и неожиданно мягкими. Странно — твердое лицо и такие мягкие губы, и неровное, прерывистое дыхание…

Девушка не сразу поняла, что что-то не так. Лукас отстранился. Лаури вновь потянулась к нему, но он прижал ее плечи к зеркалу и смотрел… странно смотрел.

— Ты что? — выдохнула Лаури. — Что случилось?

Вигн опустил руки и отступил на шаг.

— Что ты делаешь?

— Бросаю тебя одну в страшном клубе.

— Что?!

— Бросаю. Тебя. Одну. Надо было бы по-хорошему все это заснять и скинуть Салливану на комм, чтобы он знал, чего его большая и чистая любовь стоит. Жаль, что мы коммы выбросили.

Лаура все еще не могла поверить в такое вероломство.

— Что ты несешь?

— Да бред всякий несу в основном. Кстати, насчет предков я тебе соврал. А ты и уши развесила. Живы они. Сидят в своей дурацкой гостиной и шоу по сетке смотрят, цыплячий карри кушают. Тысячу лет так просидят, не заметят.