Любовь за вредность - Татьяна Герцик

— А что случилось?

Помявшись, я решила, что он имеет право знать, и призналась:

— Много болела в детстве. Ну и аднексит подхватила. После него долго лечилась, но столько образовалось спаек, что ничто не помогло. Ты сам видел, как мне бывает плохо…

Он с сочувствием кивнул, погладил меня по щеке и с недоумением спросил:

— Но тебе же не было больно, когда я тебя любил?

Как он красиво называет наш секс! Но на душе было так пусто, что даже смеяться не хотелось. Не дождавшись ответа, он решил принять молчание за знак согласия и удовлетворенно подытожил:

— Вот видишь? Так что же нам мешает остаться вместе и продолжить?

Чтобы не взорваться, я сжала кулаки. Он на самом деле не понимает или притворяется? Подняв взгляд, увидела, что он жадными, все более стекленеющими глазами смотрит на мой рот, и постаралась объяснить ему, в чем дело, пока он еще хоть что-то соображал:

— Любой брак строится не только на половом влечении, или, как ты называешь, любви, но и на общности интересов и главном — общих детях. Ты же сам говорил, что любишь детей и будешь хорошим отцом. Я не верю в счастливые бездетные браки. Видела некоторые. Влечение кончится, общих интересов у нас с гулькин нос, и с чем мы останемся через пару лет? Ты уйдешь, это обсуждению не подлежит, и я останусь одна. Так для чего мне промежуточный вариант? Чтобы было о чем сожалеть?

Он оставил мою горячую речь без ответа. Неожиданно спросил, поставив меня в тупик:

— Ты когда обследовалась в последний раз?

От резкой смены темы я никак не могла вспомнить когда и сердито бросила:

— Это к делу не относится!

Он уверенно сказал:

— Это как раз из той темы, не беспокойся. Ну так когда?

— Лет семь назад…

Евгений присвистнул.

— Сейчас все так поменялось, столько появилось новых методик, а ты даже не пробовала.

Я вздохнула. Где ему понять…

— Во-первых, на новые методики нужны деньги, и большие, а их у меня нет. Во-вторых, я и так настрадалась, больше не хочу. Знаешь, как болезненны процедуры, когда и без них все внутри болит? Я уж лучше буду жить так…

— Этого я не понимаю! Значит, ты лишаешь нас права на счастье только потому, что трусишь?

Я в отчаянии закричала:

— Ты просто не представляешь, как это больно! Я даже сознание теряла! Это невыносимо…

Он порывисто встал передо мной на колени.

— Милая! Ты нужна мне любая. Мне все равно, можешь ты иметь детей или нет. Но ведь ты отказываешь мне именно по этой причине, не так ли? — Он смотрел мне в лицо с таким искаженным горечью лицом, что я забыла про все другие возражения и кивнула.

Он с решительным видом поднялся на ноги.

— Завтра же мы сходим к хорошему врачу. Я спрошу у матери, кто в нашем городе лучше всех в этой области, и устрою тебя к нему. И пойдем мы вместе.

Устав сопротивляться, я обессиленно прошептала:

— И что это изменит?

Он сел рядом со мной и ободряюще положил руку на плечо.

— Многое. Во-первых, выясним, поможет ли лечение.

Он был так уверен в своей правоте, что я даже и говорить ему не стала, что от меня отказались несколько хороших врачей.

— Во-вторых, ты даешь мне слово, что мы снова будем вместе, если оно поможет…

Содрогнувшись, я застонала. Какое лечение? На обследование я еще соглашусь, но на лечение… Я снова вспомнила раздирающую боль, напрасные надежды и отрицательно закрутила головой. Но он твердо сказал:

— Больно не будет! И я буду рядом!

С недоверчивой гримасой я посмотрела на него. Хорошо говорить, но ему бы хоть ничтожную часть этой боли…

Он потянулся ко мне с пьяным выражением глаз, но я отшатнулась и ультимативно заявила:

— И никакого секса за это время!

Замерев на полпути, он скривился, но руки опустил. Я поднялась и холодно заявила:

— Ну, раз мы до чего-то договорились, я пойду.

Поняв, что все время лечения плохо будет не только мне одной, он покорно побрел за мной к выходу.

Подав мне куртку, мрачно заявил:

— Как ты любишь испытания разного рода!

Считая, что должна же в мире быть справедливость, я откровенно подтвердила:

— Да, страдать будем вместе!

Он хотел спуститься со мной, чтобы довезти меня до дома, но я отказалась:

— Я сейчас пойду к Иринке, она живет рядом. И не надо меня провожать — я хочу спокойно пройтись и все обдумать.

Он был вынужден меня отпустить, и я в самом деле пошла к Ирине.

Она была дома и привычно хлопотала на кухне. Мне обрадовалась, хотя я и появилась у нее без предупреждения. Я ожидала увидеть Алексея, но его не оказалось. Иринка немного смущенно пояснила:

— Понимаешь, мы договорились продлить период ухаживания. А вместе жить только после свадьбы. Он приходит ко мне, даже ночует иногда, но все-таки живет дома.

Меня позабавила романтичность подруги, и я ей даже слегка позавидовала. Мне бы так… Она усадила меня за стол и стала потчевать печеньем собственного приготовления. Я съела пару штучек, было очень вкусно. Она обрадовалась похвале, но рецепт предлагать не стала — все равно я никогда ничего не пеку. Болтая со мной, она то и дело поглядывала на часы, и я догадалась, что вот-вот должен появиться Алексей. Чтобы не встречаться с ним, стала прощаться. Бедная Иринка разрывалась между желанием встретить жениха в одиночестве и привычкой поболтать со мной досыта. Но я оделась и ушла, прекратив ее метания.

На следующий день Евгений договорился о моем лечении с ведущим профессором в этой области, и я пошла по мукам. Прежде чем попасть на прием, пришлось сделать уйму анализов. Не доверяющий мне Евгений лично сопровождал меня везде, не позволяя увильнуть.

Медсестры, привыкшие к нормальным пациенткам, не могли понять, почему я охаю и хватаюсь за живот, а одна из них, особо болезненно ткнувшая меня, даже заносчиво сказала:

— Еще никто не жаловался!

На что я с такой ненавистью посмотрела на нее, что она отшатнулась.

Мне очень хотелось сказать им, что я о них думаю, но приходилось терпеть, поскольку, начав, я не смогла бы остановиться. А базарные разборки устраивать я не могу. Противно. За компанию я ненавидела и того, кто заставил меня пойти на все это, но Евгений демонстрировал такую толстокожесть, что пробиться сквозь нее мне не удавалось. Его доброжелательность и благодушие меня донельзя раздражали. Мне стало немного полегче лишь после того, как, выйдя к нему после очередной пытки в красных пятнах и со слезами на глазах, я заметила болезненное подергивание в уголке его губ и страдальческое выражение покрасневших глаз.

Наконец подошло время визита к профессору. К своему удивлению, им оказался один из тех врачей, что пытался лечить меня много лет назад. Он меня тоже узнал и, покачивая головой, проговорил: