Грета Гарбо и ее возлюбленные - Хьюго Виккерс

Однако летом 1950 года, как, впрочем, и в предыдущие два года, визит Гарбо в Англию так и не состоялся. Сесиль чувствовал, что ему необходима смена обстановки, и поэтому решил навестить Таормину на Сицилии. Он направился в принадлежащий Трумену Кэпоту розовый домик на холме, поросшем оливковыми рощами. Неожиданно к нему пришло одно из редких писем Гарбо. У нее снова все валилось из рук. Она все еще проходила мучительно долгий процесс получения американского гражданства, при этом перепутала какую-то дату, и ей пришлось все начинать сначала. Ей до смерти надоела ее экономка, она скучает по Сесилю и призналась ему, что послала ему подарок от «Блисс Бразерс». Других новостей у нее не было. Она передавала привет для Дейзи Феллоуз и запечатлела на лбу Сесиля воображаемый поцелуй.

Сесиль получил это письмо, будучи в Таормине незадолго до своего возвращения в Лондон. Вот что он писал в ответ:

«Возлюбленная!

Человек, которого я пытался вспомнить в моем последнем письме, — человек тебе известный, это Дейзи Феллоуз. Ее яхта прибыла сюда однажды утром, когда мы купались, и в тот же вечер мы отправились туда на обед. Это было настоящее приключение — попасть в заливчик, где «Сестра Анна» стояла на якоре. Сначала надо было сесть в шлюпку, затем пересесть в моторную лодку. И все это в темноте, да и море было неспокойным. Забавно, но когда мы наконец оказались на борту, то застали там настоящую английскую атмосферу. Вся команда состоит из английских матросов, еда тоже типично английская в худшем смысле этого слова. Не думаю, чтобы Дейзи была в восторге от этого своего круиза, ей до смерти наскучила эта семейная вечеринка, и когда мы предложили, что всем пора на боковую, она была просто счастлива наконец-то избавиться от нас!

И хотя мы уже договорились насчет следующего дня, она послала нам в качестве прощального подарка совершенно непристойную картинку с каким-то женоподобным матросом, а сама уплыла дальше.

Твое нежное и восхитительное письмо пришло вчера вечером, и я читал его, сидя под олеандровым деревом на рыночной площади. Жаль, что тебя еще не скоро призовут к присяге, надеюсь по крайней мере, у тебя будет достаточно времени, чтобы выучить слова.

Я ни за что на свете не стану писать «Блисс Бразерс».

Неделя проходила за неделей, и Сесиль начал терять терпение.

«Мой дорогой мальчик!

Я не нахожу себе места: время проходит, а мы с тобой все еще сидим по обеим сторонам океана. Это ужасно неправильно и чертовски глупо, поскольку, как мне кажется, мы бы прекрасно ужились друг с другом. Житье в Нью-Йорке совсем не то, что следует, и ужасно жаль, что пройдет еще один год, прежде чем ты сможешь встретиться со мной у меня на родине, а заодно понять, что тебе здесь наверняка понравится. Однако я полагаю, что это такое редкое счастье — все эти радости и удовольствия, которые мы не должны, поддавшись жадности, стремиться выпить до дна. Пока что я постоянно думаю о тебе, и твое лицо, словно фотография, всегда у меня перед глазами в самых разных ситуациях».

Сесиль продолжил свою кампанию по расхваливанию Бродчолка.

«Мне нравится изредка приглашать к обеду кого-нибудь из близких мне по духу соседей и проводить время в неторопливой беседе. Я уже тебе рассказывал о некоторых из них. Я бы также хотел, чтобы ты познакомилась о семейством Дэвида Сесиля — тебе они наверняка понравятся, — а также с необузданным зверем по имени Огастес Джон, — совершенно героической натурой. Таким образом, ты получила пример мирного течения моей здешней жизни.

Мы еще так и не получали вестей от блаженных братьев, но, черт побери, я не остановлюсь, пока не добьюсь от них того, что мне положено».

Однако напрасно Сесиль пытался узнать какие-нибудь новости о Гарбо. Он не получал никаких известий ни от нее самой, ни из газет. Вскоре Битон совершил поездку в «Кларенс-Хаус», чтобы сфотографировать принцессу Анну.

«Младенцев всегда трудно фотографировать, даже в самые удачные моменты, однако это был один из худших моментов, и крошке хотелось одного — чтобы ей дали поспать. Ну кто станет винить ее в этом? Мне не позволили взять с собой никакой игрушки, чтобы она таращилась в объектив, и поэтому нам пришлось изображать из себя певчих птичек, греметь ключами, хлопать в ладоши и прыгать. И чем больше мы изображали из себя идиотов, тем больше это утомляло крошку. Лишь капля глицерина на кончик языка, казалось, помогла нам добиться нужной реакции. Однако мне удалось поймать один замечательный кадр, который, я надеюсь, ты видела в своей местной газете, хотя, наверно, ни за что не догадалась, что это моя работа. Я имею в виду фото принца Чарльза: светловолосый мальчик целует младенца — чудесный снимок».

В октябре Сесилю удалось дозвониться до Гарбо. Он застал ее страдающей от сильной простуды. Ему предстояла очередная поездка в Америку. 30 ноября Битон отплыл из Англии и прибыл в Нью-Йорк 5 декабря. Он надеялся встретить рождество вместе с Гарбо.

«Я душой и телом стремлюсь быть как можно ближе к тебе», — писал он.

По мнению Сесиля, Гарбо должна была заинтересовать новость о кончине шведского короля;

«Приспущенные флаги. Повсюду траур. Трубачи трубят скорбную весть — король Густав мертв. Милый старик, похожий на архиепископа с картины Тинторетто, — он то в панаме играл в теннис, то сидел дома за вышиванием. Это печальная утрата, тем более, приятно думать, что, как поговаривали некоторые, он тоже был неравнодушен к мальчикам!»

До отъезда в Америку Сесиль на несколько дней вырвался в Париж. Он посетил лес Фонтенбло, где наслаждался яркими красками осени. Он посидел у постели Дианы Купер. А еще он отправился на обед с Мерседес, предупредив Гарбо, что они наверняка «немного посплетничают о ней». Позднее Битон докладывал Гарбо, что о ней говорила Мерседес:

«Наш обед удался на славу. «Черное-с-Белым» без шляпы, в бордовом костюме под неизменным плащом а la «разбойник с большой дороги». Вид у нее довольно бодрый, она исполнена уверенности и всяческих планов. Немного раздражена тем, что в это время она не в Нью-Йорке; однако, скорее всего, стеснена в средствах. По-видимому, здесь дешевле. Мы действительно посплетничали о тебе, и я был довольно удивлен тем, что она якобы лелеяла надежду, что в один прекрасный день мы с тобой поженимся, а затем заявила, что теперь уже слишком поздно. Неужели? Подумать только, что эта огромная блондинка, которую «предпочитают джентльмены», теперь является хозяйкой твоей постели.

Сесиль пришел в восторг, обнаружив, что в Лондоне его ожидает письмо от Гарбо. Она все еще застряла в Калифорнии, ожидая, когда же, наконец, ее призовут к присяге, и поэтому надеялась, что в лучшем случае будет свободна только к концу месяца. Вкратце суть не послания сводилась к следующему: Гарбо истосковалась по Сесилю и всей душой желала снова его увидеть.