Он тебя проспорил - Лана Пиратова

рассказывает. Только злится на тебя. Родители Шейназ постоянно спрашивают о тебе, сынок. Ведь скоро свадьба. Ты помнишь?

— Я не женюсь на ней, — сжимаю кулаки и стискиваю зубы.

Мама взмахивает руками.

— Как так? Ты что? Все уже договорено. Отец не разрешит.

— Мне плевать, — бурчу зло. — Я не хочу жениться на Шейназ. Я не люблю ее.

— А кого ты любишь? — неожиданно спрашивает мама.

Я замолкаю. Я не признавался себе в этом чувстве. И никогда не думал о Лисенке в таком контексте.

Я не знаю, что такое любовь к женщине.

Единственная, кого я люблю, — моя мама.

Остальных женщин я только трахал. Для чего еще они нужны?

— Арман, она стоит того? — задает еще один нелегкий вопрос мама.

Упираюсь ладонями в глаза.

Сука. Как сложно.

Мама задает такие вопросы, от которых я бегу. Ответы на которые больнее самых сильных ударов.

Мама заставляет меня думать. Думать о Лисенке в другом ключе. Зачем? Не хочу.

— Мам… — произношу слабо, но она останавливает меня.

— Если она стоит того и ты так… — запинается. Смотрит мне в глаза. — Что ты чувствуешь, сынок?

Маму не обманешь. Она сразу поняла то, в чем я боюсь признаться даже себе.

— Мне плохо без нее, мам, — говорю, опустив голову и обхватив ее руками.

Мама молчит. Дает мне выговориться.

— Я много сделал плохого. Но я… Я не хотел. Не знал. Я думал все будет иначе. Понимаешь? Обычно…

Поднимаю голову и смотрю на нее. И, видя ее добрые любящие глаза, начинаю рассказывать. Все. Почти все. За некоторые моменты мне так стыдно, что я не могу рассказать их матери. Хотя знаю, что она поймет и примет меня любого.

Чем больше я рассказываю, тем больнее становится мне. Но и тем легче.

Я испытываю неимоверное облегчение от освобождения. И понимаю, что мне просто необходимо было выговориться. Рассказать кому-то.

Маме…

И больнее всего рассказывать о решении отца. О том, что Лисенок должен стать его женой. Эта часть дается мне особенно тяжело.

Выговорившись, я закрываю лицо руками. Нет, я не плачу. Но внутри меня рвет на части.

— Странно, — первое, что произносит мама. — Очень странно.

Поворачиваюсь к ней.

— Дженаб уже получил разрешение на брак с другой женщиной. И это точно не девушка из России.

— Откуда ты знаешь? — взволнованно спрашиваю я.

— Ну, Арман. Таковы порядки. Он должен известить своих жен. Да, он собирается жениться. Но точно на другой женщине.

Молчим. Каждый думает о своем.

— Это какая-то игра. Он что-то задумал, — тихо произносит мама.

— Я заберу ее, — говорю твердо и встаю.

— Подожди, — мама берет меня за руку и тянет вниз. Опять сажусь. — Тут надо по-другому. Тебе нужно лететь в Оман.

— Я не женюсь на Шейназ, — повторяю упрямо и хмурюсь.

— Об этом ты должен сам сказать ей и ее родне. А еще получить согласие султана.

— А если она не согласится? Или ее родственники?

— Они поймут. Я общалась с Шейназ. Она более продвинутых взглядов, чем наше поколение. Но ты должен сам решить этот вопрос, Арман. Отцу нужен этот брак. Это не только возможность для него самого, но и для тебя. После брака с Шейназ тебя окончательно признают.

— Мне не нужно их признание, — цежу сквозь зубы.

— Теперь — да, — улыбается мама. — Я понимаю это. Но и отца так подставлять нехорошо. Надо решить это, сынок.

— А она? Лиза?

— Ты должен поговорить с ней перед отлетом. Возможно, улетишь ты с другими планами.

— Нет!

— Поговори с ней.

— Как?! Отец запретил и он не даст нам такой возможности. Он следит за каждым ее шагом.

— Найди возможность, — слова мамы вселяют в меня уверенность. — Ты мужчина. Ты должен решить ваши проблемы. Не она.

65. Лиза

Мне кажется, я потеряла какой-либо интерес к жизни в тот момент, когда Антон, глядя мне в глаза, сказал, что проспорил меня.

Я долго не хотела верить, но какая-то часть умерла во мне. Я уже не могла по-прежнему смотреть на людей. И на себя.

И, прежде всего, я обвиняла себя. Ведь я согласилась пойти к Арману. Сама согласилась.

Сейчас, оглядываясь в прошлое, я кажусь себе такой дурой. Никакая любовь не стоила этого. Не стоила того, что пришлось мне испытать.

Но, как оказалось, и любви-то не было. Да, и есть ли она вообще.

Когда мне позвонили из больницы и сказали, что какой-то мужчина в полуобморочном состоянии назвал мой номер телефона, я испугалась. У меня не было никаких предположений, кроме Антона.

И, приехав в больницу и обнаружив там под системами, с перевязанной головой, Армана, я отшатнулась. Но он вдруг открыл глаза и попытался протянуть мне руку.

Врач кивнул мне, намекая, что я должна подать ему свою руку в ответ. И я подала.

Я чувствовала слабую хватку Армана. Это была не та хватка, что прижимала меня к стене и не давала уйти. Он как будто цеплялся за меня как за спасительную соломинку.

Еле ворочая языком, он облизал губы и произнес голосом настолько слабым, что я даже не узнала его:

— Лисенок…

Так называет меня только мама и он. Арман.

— Прости меня, — прошептал он следом. — Прости…

Я видела, что каждое слово давалось ему с трудом. Он опять облизал губы.

— Ты простишь? — увидев его глаза, я поняла, что не смогу сказать «нет». — Лисенок… Пожалуйста… Ответь…

На меня в тот момент давило все: Арман, балансирующий на грани жизни и смерти. Эти капельницы и въедливый запах лекарств. Врач, укоризненно смотрящий на меня. Так, как будто это я была виновницей всех бед Армана.

— Не волнуйся, Арман, — тихо сказала я. — Поправляйся.