Современницы о Маяковском - Василий Катанян

— Значит, я должен добавить словесный материал и вылить воду? — спрашивал Маяковский.

Но грандиозность темы революции пятого года не допускала ограничения клубной сцены — в четырехстенном и небольшом помещении, и Маяковский с согласия редакции взялся переработать меломиму для стадиона, для площади, для летней постановки на воздухе.

Хотя годовщина московского восстания приходится на зиму, Маяковский решил не придерживаться "именин", так эта пьеса, как он называл ее раньше, превратилась в "массовое действие с песнями и словами". Показательную постановку собрались осуществить в Парке культуры и отдыха в Москве. Действовать должны были драматические и физкультурные кружки клубов.

Маяковского это очень увлекало. Установка на цирк, на стадион, на массовое зрелище соблазняло его. Он говорил, что сделает еще такую вещь для Парка культуры и отдыха к съезду партии. Я спросила — примет ли он участие в осуществлении постановки? Он сказал:

— Обязательно, если бы даже не пустили — через забор перелез бы и вмешался.

Художник и режиссер начали писать постановочные планы и делать эскизы декораций.

Наконец редакция поручила мне съездить к Маяковскому, чтобы тут же, при мне, он сделал исправления и подписал рукопись к печати.

Я приехала к нему в Гендриков переулок. Маяковский рассеянно посмотрел рукопись, перепечатанную на машинке, подправил восклицательные знаки, но делать исправления отказался. Мы сидели в столовой, и он был очень мрачен.

— Делайте сами, — сказал он.

Я засмеялась:

— Ну как же это я вдруг буду исправлять ВАШУ пьесу?

— Вот возьмите чернила и переправляйте сами, как вам надо.

Я стала зачеркивать ненужное нам, заменять слова, каждый раз спрашивая:

— А можно здесь так?

Он отвечал односложно. Или — "все равно", или — "можно". Я не помню буквальных выражений, но его настроение, мрачность и безразличие я помню ясно.

Лиля и Ося были в отъезде. Даже домработница приходящая ушла домой.

— Вы можете не уходить, а остаться здесь? — спросил он.

Я сказала:

— Нет, не могу.

— Я хотел предложить вам даже остаться у нас ночевать, — попросил он.

Но я торопилась по своим делам. Мы попрощались, я уехала.

Он остался один в пустой квартире.

Я пишу это, и горькие слезы текут у меня по лицу.

Я отвезла рукопись в редакцию, выпускающий сделал на ней пометки синим карандашом, и в тот же вечер мы отправили пьесу в типографию.

Дата этого события — 10 апреля 1930 года.

15. XI. 52.

Наталья Рябова Киевские встречи

ПОСВЯЩАЕТСЯ ЛИЛЕ ЮРЬЕВНЕ БРИК

Наталья Федоровна Рябова родилась в Киеве в 1907 году. Окончила музыкальный техникум и экономическое училище. Ею составлен указатель имен и названий для 13-томного Собрания сочинений Маяковского (М., 1961).

Настоящие воспоминания печатаются впервые по рукописи, хранящейся в ЦГАЛИ (Фонд Л.Ю. Брик).

1924 год. Январь.

Было морозно и очень солнечно.

На Крещатике, когда шли брать билеты на лекцию Маяковского, нас обогнал человек в черной барашковой кубанке и очень новых галошах. Эти новые галоши мы сразу заметили, и они привели нас в очень веселое настроение. И вообще, мы были веселы: мне и подруге едва исполнилось по 16 лет.

— Смотри — Маяковский! — сказала я подруге.

Маяковского представляли себе по-провинциальному: с очень поэтической наружностью и непременно с кудрями. Назвала я этого человека в новых галошах Маяковским просто для того, чтобы еще над чем-нибудь посмеяться.

Человека в новых галошах мы увидели опять, когда входили в Пролетарский дом искусств (б. Купеческое собрание).

Теперь он шел нам навстречу, смотрел на нас и улыбался.

Билеты мы брали входные и очень расстроились, так как номера на наших билетах были 1 и 2. Боялись, что на лекции будет мало народу, лекция должна была быть в тот же день, а было уже часа два.

Выйдя из здания, увидели опять человека в новых галошах, подымающимся на Владимирскую Горку. Галоши весело поблескивали на солнце.

На лекцию пришли рано. По еще пустому залу прогуливался один мой знакомый с кем-то большим в светлом бежевом костюме, с волосами бобриком. Знакомый был приятелем моего отца, часто бывал у нас в доме, и меня удивило, что поздоровался он со мной прямо надменно. Впрочем, оставшись один, бросился к нам.

— Вы знаете, с кем я ходил? Это Владимир Владимирович Маяковский!

Разочарование наше было великим: где кудри?

Зал наполнился и переполнился быстро. Публика в основном — интеллигентская молодежь, киевские поэты, театральные работники из молодых.

Маяковский начал с лекции. Сразу завладел аудиторией. Все ловили каждое слово, как зачарованные. Во втором отделении читал стихи. Начал с того, что снял пиджак. В зале пронесся шум удивления.

Стихи принимались восторженным ревом и бурей аплодисментов. Можно сказать смело, что зал Пролетарского дома искусств никогда не видел такой восхищенной и не сдерживающей своего восторга аудитории. Особенно бурно радовалась, конечно, молодежь.

По окончании вечера Маяковский вышел из артистической в начинавший уже пустеть зал.

— Пройдем мимо один раз, — сказала подруга.

Обнявшись, пошли быстро, стараясь не показать, что идем глядеть на него. Препятствие — стоит разговаривает с молодым режиссером Глебом Затворницким. Затворницкого боялись, так как он ходил в наших поклонниках. Остановившись в нерешительности, все же решили пройти. Шли еще быстрее, чем раньше. Маяковский сделал большой шаг в сторону и преградил нам путь.

— Шли к нему, а меня испугались?

Я ответила дрожащим голосом:

— Нет, его испугались, шли к вам!

Засмеялся.

— Правильно, он и в перерыве ко мне вас не допускал, а надо бы было поздороваться: мы ведь с вами знакомы!

Я: — Нет, откуда же?

— А днем, когда за билетами ходили, только тогда у вас чулки были коричневые, а теперь черные.

Только теперь я поняла, кого мы видали на улице. Ответила глупо:

— А у вас галоши новые, мы видели!

В дальнейшие свои приезды в Киев Владимир Владимирович всегда сообщал мне, что купил новые галоши и как будто даже один раз стоял за ними в очереди. Позднее я узнала, что Маяковский вообще никогда не носил галош. По каким-то причинам Маяковский был в галошах, когда я это заметила и об этом ему сказала. Дальше покупки новых галош при приездах в Киев превратились, по-видимому, в игру.

— Стихи понравились?

Я начала что-то несвязно, восторженно лепетать. Меня прервал Затворницкий: