Спят курганы темные - Максим Дынин

Ночь с 10 на 11 августа 2014 года. Снежное.

Князев Слава, беженец. А теперь и бездомный

Квартиру маме дали в двух шагах от больницы – мне вручили ключи и сообщили адрес, пояснив, как туда пройти. Дом был не ахти – то, что родители именуют – именовали – «хрущобами», но все же лучше, чем ничего…

Сама квартира, судя по всему, ранее принадлежала стороннику новой власти. Трызубы на стенах, портрет Бандеры в одной комнате, Шухевича в другой, а на кухне – «мапа Украины», на которой я, к своему удивлению, увидел и Поволжье, и Кубань, и Кавказ, и еще много чего… Особенно мне понравилась надпись сверху – «Die Ukraina für den Weltfrieden». Немного немецкого я знаю и смог понять, что это означает «Украина за мир во всем мире» – и изображение стилизованных запорожцев, нападающих на территории, которые на «мапе» еще оставались у москалей[62].

Я снял и «мапу», и портреты, и трызубы – после того, что мне довелось видеть в последние дни, я не хотел видеть ничего украинского, хотя еще полгода назад спокойно учился в украинской школе в Марике. Впрочем, она таковой оставалась и после того, как в городе провозгласили ДНР… учителя-то никуда не делись, и мы точно так же учили «творы» Леси Украинки, Ивана Франко и, естественно, Тараса Шевченко, тогда как русский язык был факультативом. Так что по-украински я, ежели что, смогу объясниться – да и «Кобзаря», в отличие от «Евгения Онегина», читал и даже могу кое-что продекламировать. Могу, но не хочу.

В квартире были две комнаты – одна большая, ее я сразу же выделил маме, и одна совсем крохотная, ее присмотрел себе. В ней была койка, на которую я еле влезал – но вряд ли она мне понадобится так уж надолго, небольшой шкаф и узенький стол. Ну что ж, для меня хватит – тем более вещей у меня не было. В шкафу я нашел кое-какое постельное белье и постелил и себе, и маме, повесил в ванной полотенца и решил сходить в магазин – деньги мне мама дала, но сначала решил включить холодильник и, увы, заглянул в него. Там оказались какие-то заплесневелые продукты, я их первым делом выбросил в мусорное ведро, снес его в баки во дворе и основательно помыл холодильник.

Я уже возвращался из магазина, как услышал:

– Славка! Славка!

Я обернулся и обомлел – рядом с соседним домом стояла Вика.

– Викуля! – И я аккуратно положил на землю пакеты и распахнул объятия. – Ты еще здесь, не в России?

– Мама тут приятеля встретила. Он нас убедил, что сейчас в Россию опасно – стреляют по дороге. А когда станет можно, он нас сам и отвезет, – улыбнулась она.

– Айда ко мне!

– Пока не могу, меня мама ждет. А давай встретимся сегодня вечером!

– А давай! – согласился я, хотя мне и вспомнилось, чем именно Вика хотела заниматься со мной во время первой нашей встречи. Было, конечно, волнительно, но мне было мучительно стыдно от одного воспоминания. Эх, что бы сказала мама, если бы она об этом узнала…

– Мама сегодня вечером уходит к… тому самому знакомому, так что часов в десять можешь приходить. Тогда ее точно уже не будет. Первый подъезд, квартира семь.

– В десять? А не поздновато? Мама вряд ли отпустит. Впрочем… – и я взглянул на дерево, росшее у окон нашего временного пристанища, находившегося на третьем этаже, – что-нибудь придумаю.

Вечером в половину десятого я сказал маме, что иду спать, а без десяти десять как можно тише открыл окно. Оно все равно чуть скрипнуло, и я задержал дыхание, но мама вроде ничего не заметила. Подождав минуты три, я схватился за толстую ветку и перебрался к стволу, а затем спустился на землю и поторопился на цыпочках в соседний подъезд.

Вика ждала меня у двери, крепко обняла и потащила на кухню, где меня уже ждал чай с сушками. Пил я степенно, размеренно – наверное, потому что знал, что меня ждет в ближайшем будущем. Поэтому же я помыл чашки, хоть она и говорила, что, мол, подожди, я потом все сделаю.

И только я уселся с ней на диван, как услышал близкий свист, а затем взрыв. И еще один. И еще.

– Тикаем! – закричал я, и мы – хорошо еще, на сей раз так и не успели раздеться – поскакали вниз по лестнице, на улицу. И первое, что я увидел – это то, что вместо дома, где нас с мамой поселили, была груда дымящихся развалин.

– Мама! Мама! – заорала Вика. – Она во втором подъезде!

– Моя в первом, – глухо ответил я и побежал к дому. Кто-то пытался разобрать завалы, и я начал помогать, не замечая, как по моему лицу текут слезы, а потом как я рыдаю в голос. Потерять сначала отца, а теперь и мать… И бедная Вика!

Скоро прибыл экскаватор, нам приказали отойти, и началась уже серьезная работа. Начали со второго подъезда, и тетю Женю и ее неизвестного мне приятеля откопали первыми. Вика бросилась туда, крича в голос, а я побежал за ней, обнял ее и начал молча гладить ее по голове. Она сначала вырывалась, потом обмякла, уткнулась мне в грудь и начала всхлипывать, а я продолжал ее гладить и одновременно тупо смотрел на все происходящее, ждал с ужасом, когда же наконец выкопают мою маму, и проклинал про себя всех тех, кто развязал эту войну – Яценюка, Порошенко, Турчинова, Тягнибока, Кличко, Нуланд, Штайнмайера… всех не перечислишь – имя им легион.

10 августа 2014 года. Окрестности Саур-Могилы. Сауровка.

Капитан Березнюк Владимир, батальон «Азов»

Ненавижу эту чертову Саур-Могилу! Столько здесь моих побратимов полегло, столько украинских патриотов отправилось к Перуну… А теперь еще эта идиотская история с какими-то коцаными пиндосами – и почти полное уничтожение группы Васюры из-за них.

То ли дело Мариуполь – после захвата города мы неплохо в нем порезвились. Именно там на пойманных сепарах, которых мы препроводили в «библиотеку», многие из нас, в том числе и я, учились американской технике «усиленного допроса». Жаль, двое у меня подохли, прежде чем я наконец-то понял, как именно следует проводить «условное утопление». Но это было только начало…

Именно я предложил Андрюхе Билецкому заняться рэкетом. Был у меня опыт, знаете ли… И очень скоро все игровые автоматы в городе начали платить «Азову» регулярную дань – не забывая отстегивать и мне чуток… Те же заведения, хозяева которых платить