Владычица озера - Анджей Сапковский

– А чегой-то, – глаза Щука блеснули, отражая свет, как глаза большой рыбины в свете лучины на носу лодки, – чего, интерешуюшь, шудебно-храмошкой мудрец в армии найтить могет? Потому как ведь не по набору идет? Э? Ведь же кажный дурак знаеть, што храм ишключен иж контингенша и не обяжан рекрутов поштавлять. Да и то ишшо кажный дурень жнает, што кажный шуд швого пишарчука от шлужбы могет защитить и не объявлять. Дык как же энто получаецца, милшдарь чиновник?

– Иду в армию добровольцем, – объяснил Ярре. – Сам иду, по своей воле, не по контингенсу. Частично по личным побуждениям, но в основном из чувства патриотического долга.

Компания взревела громким гудливым, хоровым хохотом.

– Гляньте, ребяты, – проговорил наконец Щук, – какие шупроворечивошти порой в человеке шидят. Две натуры. Вот, парень. Кажалошь бы, ученый и бывалый, к тому ж, нешомененно, от рожжения не дурак. Жнать бы должен, што на войне творицца, понимать, кто кого бьет и того и гляди шовшем доконает. А он, как шами шлышали, беж принуждения, по швоей воле, из патеротичной обяжанношти, хотит к проигрываюшшей партии приштать.

Никто не прокомментировал. Ярре тоже молчал.

– Этакая патеротичная обяжанношть, – сказал наконец Щук, – обнаковенно больноголовым пришучна, хочь, может, и храмово-шудебным вошпитанникам тож. Но тута речь шла и о каких-то личных побуждениях. Шильно я любопытштвую, какие это такие личные побуждения у его?

– Они настолько личные, – отрезал Ярре, – что я не стану о них говорить. Тем более что вы, милсдари, и о своих побуждениях не очень торопитесь рассказать.

– Глянь-ка, – проговорил, нарушив минутную тишину, Щук, – ежели б какой-никакой проштак так шо мной жаговорил, то б он ш ходу по мордашам огреб. Но ежели ученый пишарчук... Такому прошшаю... на первый раж. И отвечу: я тожить до войшка иду. И тожить добровольцем.

– Дабы, словно какой больноголовый, пристать к проигрывающим? – Ярре сам удивился, откуда в нем вдруг взялось столько наглости. – Попутно обирая странников на мостах?

– Он, – захохотал Мэльфи, упреждая Щука, – все еще обижается на нас из-за засады на мосте. Перестань, Ярре. То так, игранка была. Шутковали мы. Невинная такая шутка-то! Верно, Щук?

– Ага. – Щук зевнул, щелкнул зубами. – Игранки такие, невинные. Жижнь тошклива, ошовеешь вконец. Точно навроде теленка, которого в жареж ведут. Потому токмо шуткой, либо игранкой ее шебе можно ражвешелить. Ты так не шшитаешь, пишарчук?

– Считаю. В принципе.

– Ну и порядок. – Щук не спускал с него слезящихся глаз. – Потому как иначе никчемной был бы иж тебя для наш компаньон, и лучче б тебе в Выжиму одному идтить. Да хочь бы и сразу.

Ярре смолчал. Щук потянулся.

– Я шказал, што хотел. Ну, ребяты, пошутковали мы, поигралишя, а теперича и передохнуть надыть. Ежели к вечеру хочим в Выжиму попашть, то ш шолнышком отправляцца будем.

***

Ночь была очень холодной. Несмотря на усталость, Ярре, свернувшись калачиком под опончей и поджав ноги чуть не до подбородка, уснуть никак не мог. Когда же наконец уснул, то спал скверно, его все время будили сны. Большую часть он не запомнил. Кроме двух. В первом сне знакомый ведьмак Геральт из Ривии сидел под нависшей со скалы длинной сосулькой. Неподвижный, обледеневший и до половины засыпанный валящим снегом. Во втором сне Цири на вороной кобыле, прижавшись к гриве, мчалась галопом между искореженными ольхами, пытающимися схватить ее кривыми ветками.

Да еще перед самым рассветом приснилась ему Трисс Меригольд. После прошлогоднего пребывания в храме чародейка снилась ему несколько раз. Сны принуждали Ярре делать то, чего он впоследствии очень стыдился.

Сейчас, надо понимать, ничего постыдного не случилось. Просто было очень холодно.

***

Утром действительно, едва взошло солнце, все семеро отправились в путь. Мильтон и Огребок, кметовы сыновья из данного контингенса, подбадривали себя солдатской песенкой:

Слышишь звон солдатских лат?

На войну спешит солдат!

Прочь, девчонка, кыш с дороги!

Уноси скорее ноги,

А не то прижму к груди!

"Жми, родименький, не жди!"

Щук, Окультих, Клапрот и примкнувший к ним бондарев сын Мэльфи рассказывали друг другу забавные истории и анекдоты, невероятно, по их мнению, смешные.

– ... а нильф и спрашивает: "Чем это тут так воняет?" А эльф ему: "Говном!" Xa-xa-xal – Ха-ха-хаааа!

– Ха-ха-ха! А такой слыхали? Идут нильф, эльф и краснолюд. Глядят, мыша летит...

Чем сильнее разгорался день, тем больше они встречали на большаке других странников, кметских телег, армейских подразделений. Некоторые телеги были загружены нехитрым скарбом, за этими банда Щука шла чуть ли не опустив носы до земли, будто гончие, подбирая что упало – то морковку, то картофелину, то репу, порой даже луковицу. Часть "добычи" предусмотрительно прятали на черный день, часть тут же поедали, не прерывая изложения анекдотов.

– А нильф, фуууу! И обделался по самые уши! Ха-ха-ха, ха-ха-ха!

– Хаа, хаа, хаа! О боги, не выдержу... Обделался! Хааа, хааа...

– Хеее, хеее, хеее!

Ярре ждал случая и повода, чтобы отделиться. Не нравился ему Щук, не нравился ему Окультих. Не нравились ему взгляды, которыми Щук и Окультих окидывали обгонявшие их купеческие возы, кметские упряжки и сидящих на фурманках женщин и девушек. Не нравился ему насмешливый тон Щука, когда тот то и дело заводил речь о целесообразности идти в добровольцы в тот момент, когда поражение и гибель очевидны и предопределены.

Запахло пашней. Дымом. В долине, среди ровных клеточек полей, рощиц и блестящих, как зеркальца, рыбных прудиков, виднелись крыши построек. Временами долетал далекий лай собак, мычание вола, крик петуха.

– Видать, не бедны эти деревушки, – прошепелявил Щук, облизывая губы. – Небольшие, но ишкушные.

– Здесь, в долине, – поспешил объяснить Окультих, – низушки живут и хозяивают. У них все искусно и ладно. Хозяйственный народец, карлички энти.

– Нелюди проклятые, – просипел Клапрот. – Кобольды чертовы. Они тут хозяйничают, а настоящему человеку из-за таких беда и нищета! Таким даже война не помеха.

– На вшакий шлучай, – Щук растянул рот в неприятной ухмылке, – жапомните, молодцы, эту деревушку. Ту, крайнюю, шреди бережок, у шамого лешу. Жапомните как следовает. Ежели когда-нить захоцца мне туда в гошти, не хотелошь бы плутать.

Ярре отвернулся, прикинувшись, будто не слышит, будто видит только большак.

Они шли. Мильтон и Огребок, кметовы сыновья из данного набора, затянули новую песню. Не такую армейскую, добрую. Немного даже как бы пессимистическую. Которую можно было – особенно после предыдущих намеков Щука – считать недобрым предзнаменованием.