Дориан Дарроу: Заговор кукол - Екатерина Лесина

— Вы ведь Минди? — осведомился джентльмен. — Минди Беккет, американка, о которой все говорят.

Что говорят, не уточнил. Ну да оно и понятно: ничего хорошего про Минди не скажут.

— Мне, наверное, пора возвращаться, — Минди оперлась на его руку. Возвращаться совсем не хотелось. В саду хорошо. Тускло светят бумажные фонарики, словно звездочки, в ветвях запутавшиеся. И настоящие звезды мигают в ответ. Небо чистое, ясное, луна воздушным шаром зависла…

— О да, вас несомненно хватятся. Уже хватились. Тот милый юноша, который уделял вам столь повышенное внимание, разочарован. Вы обещали ему танец, но вдруг исчезли.

— Уолтер?

— Уолтер. Мистер Уолтер Баксли. Игрок. Повеса. Разгильдяй. Человек без чести.

— Вы… вы кто такой? — Минди остановилась и руку убрала. А джентльмен, тихо рассмеявшись, поклонился:

— Простите. Забыл представиться. Доктор Дайвел. Во всяком случае здесь я известен под этим именем, хотя не стану отрицать, что оно фальшиво. Фальшивое имя для фальшивого мира. По-моему, вполне справедливо. А вы как думаете?

Минди не знала.

— Вы писатель? Или актер? — спросила она, пытаясь загладить неловкость.

— Писатель. И режиссер. В некотором роде. Еще немного художник. И самую малость ученый.

А еще врун и клеветник!

— Вы чудесны. Еще более чудесны, чем я предполагал, — он глядел сверху вниз, что редко кому удавалось. Разве что папеньке. И ведь глядел без насмешечки или там презрения. — Вы не успели освоить ту науку лицемерия, которой все здесь владеют в совершенстве.

Он коснулся щеки, и Минди отодвинулась: прикосновение было неприятно.

— Не стоит бояться. Не меня, милая Минди. Я желаю вам добра и только добра.

Ха, все ей добра желают, только пожелания эти кривые какие-то. Нет, надо возвращаться. Минди оглянулась, поразившись тому, как далеко находится дом.

— И потому прошу: будьте осторожнее.

…и не гуляйте по саду с сомнительными личностями. Это не только неприлично, но еще и опасно. Вон как щерится. И клыки у него здоровущие.

— С неосторожными девушками часто случаются неприятные истории. Пойдемте, я провожу вас.

И снова прогулка, уже к дому, который сиял вдали, словно огромный костер. Юбки шелестели по влажной траве, похрустывал гравий под ногами, а холодный голос доктора Дайвела очаровывал.

— Женщина в этом мире не принадлежит себе. Отцу, брату, супругу… кому угодно, но не себе. Ее передают из рук в руки, как ценное имущество, вещь, с которой можно сделать все, что угодно. Осторожнее, здесь ямка.

И Минди аккуратно переступала через ямку.

— К примеру, можно забрать приданое себе. Потратить на собственные прихоти и невозможные прожекты, а супругу запереть в доме. В лучшем случае. В худшем — вовсе от нее избавиться. К примеру, объявить сумасшедшей. Отправить на лечение. А спустя год-два похоронить… Правда, чудесная статуя? А была бы еще чудеснее, если бы скульптор, копировавший ее с оригинала, не стал скрывать великолепие тела под одеждами.

Минди рассеянно пожала плечами. На статую ей было плевать. Она стояла, смотрела, но видела только расплывчатое белое пятно. И таким же пятном было лицо доктора Дейвила. А он все говорил и говорил.

— Наша медицина во многом весьма способствует сокращению продолжительности жизни. Чаще всего в результате вопиющей безграмотности врачей. Но в отдельных случаях… в отдельных случаях кажущаяся безграмотность позволяет скрыть убийство. Я вас не напугал?

— Н-нет.

— Жаль.

— Почему? — Минди высвободила руку и, забежав вперед, остановилась. — Давайте. Говорите прямо. Чего вы хотели?

— Предупредить, — с легким поклоном ответил доктор Дейвил.

— О чем?

— О том, что Уолтер после свадьбы скорее всего упрячет вас в некое заведение, славящееся консервативностью подходов в лечении.

— Но я не больна!

— Вы порывисты и эмоциональны, а это свидетельствует о скрытой нервозности, каковую, безусловно, постараются убрать. И убирать станут со всем тщанием…

Ветер, скользнув по саду, ожог щеку горячим языком, кинул в лицо смесь цветочных ароматов и исчез, будто и не было. Лишь широкие листья вяза слабо шелохнулись.

— Тогда… тогда я просто не выйду замуж за Уолтера! — ответила Минди, выдохнув с облегчением.

— Не уверен, что у вас получится, но даже если так, то вы выйдете замуж за кого-нибудь другого. И не думаю, что он так уж сильно будет отличаться от Уолтера Баксли.

— Но по закону я…

— В Королевстве действуют законы Королевства, — доктор Дейвил достал портсигар. — И вы об этом знаете. Вы не глупы, в противном случае я не стал бы тратить на вас свое время. Поверьте, у меня и без того предостаточно забот. И упреждая ваш ответ: сомневаюсь, что вам позволят остаться старой девой. Вас прислали… или услали?

Щелкнула зажигалка, и в саду запахло табачным дымом. Папенька тоже курил, не спрашивая разрешения. Папенька никогда и ни у кого не спрашивал разрешения. Папенька и вправду услал Минди, потому что появилась Сиби.

— Вы не падаете в обморок. И слез я не вижу. Это хорошо.

Врезать бы ему. И убежать. И найти тетушку. И заглянув в глаза, задать вопрос, ответ на который известен: Минди придется выйти замуж.

Если Минди откажется, то… то Сиби сама отыщет жениха, и папеньку уговорит. Она же хитрая, как змеюка, и лаковая, точно одна из здешних леди. Будет шептать про будущее и про счастье женское, и еще много про что, пока папенька, одурев от шепота, не пригрозит Минди лишением денег.

— Вас предали однажды. Предадут и еще раз. Быть может не один и не два, — сказал доктор Дейвил, стряхивая пепел в мраморную чашу фонтана.

— И что мне делать?

— Искать друзей. Вот, — в его руке появилась карточка. — Если вам захочется поговорить, приходите.

— Зачем вы это делаете?

Карточку Минди спрятала в ридикюль.

— В фальшивом мире слишком мало настоящего. Пытаюсь беречь. Увы, получается не всегда. А теперь, если позволите… — отвесив очередной поклон, доктор Дайвел исчез.

Если бы не запах сигарет и окурок, плавающий вместе с золотыми рыбками леди Баксли, Минди решила бы, что никакого доктора Дайвела и не было.

Леди Фэйр отчаянно сражалась с мигренью. Несколько раз она доставала флакон с ароматической солью, но тут же прятала, уговаривая себя потерпеть. Всякий раз пальцы касались проклятой записки, которую следовало бы выкинуть, а лучше — сжечь.

Прикосновения эти отзывались в висках, поднимались к макушке, растекаясь по ней вязкой, мучительной болью. Та свивалась в клубок, оседая в затылке. Голову не повернуть.