Эпоха последних слов - Дмитрий Тихонов

— Понятно, — медленно проговорил вельможный гном. Голос его напоминал скрежет давно не смазанных ржавых шестеренок. Постоянное курение крепчайшего табака не проходит даром. Хотя подземные жители обеспечили себя металлическими ногами, почему бы при нужде и вправду не справить пару железных голосовых связок?

— С кем имею честь? — спросил Вольфганг, через силу удерживая улыбку на лице.

— Гудбранд Щедрая Шахта, — проскрипело в ответ. — Квартирмейстер передового отряда армии Владыки Крома.

— Прошу в шатер…

— Не стоит. Зачем терять время на пустую болтовню? Моей задачей было встретиться с вами и известить о приближении основных сил. Сейчас мне необходимо как можно быстрее осмотреть территорию вокруг и выбрать места для расположения нашего лагеря.

— О, конечно. Вставайте, где пожелаете.

— Разумеется.

Гном уже повернулся, чтобы пойти прочь, но потом вновь взглянул на Вольфганга:

— Как называется город, который видно с холмов?

— Награ. Правда, теперь там одни развалины.

— Следует ли ожидать оттуда угрозы?

— Мы уже осмотрели руины. Там никого нет.

— Награ. Что означает это слово?

— К сожалению, мне неизвестно.

— Ясно. Еще один вопрос. Когда вы планируете выступать на Заставные Башни?

— Завтра ранним утром, чтобы добраться до стен крепости к закату.

— Хорошо. Наши воины успеют отдохнуть. На этом все.

Гудбранд Щедрая Шахта развернулся и неспешно зашагал прочь. Сопровождающие последовали за ним. Пневмоступы ритмично поскрипывали, и, несмотря на то, что с точки зрения любого человека или эльфа гномы выглядели почти комично, Вольфганг ни на секунду не усомнился в их полезности для общего дела. Подгорные жители сильны не рукопашным боем. Он знал, что подходящая армия везет с собой немалое количество разнообразных технических приспособлений: пушки, турели, целые ящики гром-столбов и другие изобретения, предназначенные для безжалостного уничтожения противника.

— Погодьте! — воскликнул вдруг Роргар. — А у вас эль есть?

— А как же! — отозвался один из телохранителей квартирмейстера. — «Кружкоед», «Зацепиво» и даже бочонок «Слепого Рагнара».

— Мужики, я с вами! — Скалогрыз сорвался с места и в пару широких прыжков нагнал сородичей. Те не были против. Вольфганг проводил их взглядом, хмурясь и кусая губы. Хотел бы он обладать таким же умением сохранять беззаботность перед лицом любых испытаний и опасностей. Хотя, если подумать, Скалогрыз находился в самом завидном положении: никакой ответственности, но почета и внимания — не меньше, чем его более высокому товарищу. Мечта любого пещерного бородача, не иначе.

Рыцарь прошел мимо равнодушных эльфиек в шатер. Здесь было пусто, прохладно и темно — дневной свет лился внутрь только через входной проем. Он опустился на колени, закрыл глаза, стиснул зубы, сдерживая крик. Ему хотелось орать от ужаса, бросить все и бежать прочь, не разбирая дороги. Хотелось упиться гномьим пивом до беспамятства и проспать неделю, не соображая, кто он и что происходит вокруг. А происходило самое страшное — то, чего Вольфганг всегда боялся. Он вел других на смерть.

За спиной опустился полог шатра, отрезая солнцу доступ. С легким шорохом затянулись толстые шнурки, удерживающие ткань на месте.

— Слишком темно, — сказал рыцарь.

— Я знаю, — ответила Элли. — Но мне кажется, так лучше.

— Почему?

— Наши народы всегда презирали друг друга. Тысячелетия оставляют неизгладимые следы. — Ее руки мягко опустились ему на плечи, горячее дыхание обожгло шею. — На свету мы — дети своих народов, этого не изменить…

Влажные губы коснулись его уха. Вольфганг почувствовал, как отчаяние и тоска отступают, пусть на время, тают в ласковом тепле тела эльфийки. Возможно, она была старше его на пару столетий, но вряд ли это имело хоть какое-то значение.

— А здесь нет ни Перворожденных, ни людей. Только ты и я…

— Верно! — Вольфганг улыбнулся и, обернувшись, притянул ее к себе. Больше они не тратили сил на разговоры.

В конце концов Рихард понял, что скован. Его окружал непроглядный мрак, конечности пропитала вязкая слабость, и от одной только попытки пошевелиться сознание меркло, а к горлу подступала мерзкая, тягучая тошнота. Голова раскалывалась от тупой боли, тисками сжимавшей череп, впивавшейся изнутри в глазные яблоки. Рот и губы по сухости могли сравниться с пустошами Карраз-Гула, а каждый вдох давался с немалым трудом, наполняя нос застарелой вонью нечистот. Очередное испытание. Он уже начал привыкать к ним.

Когда, собравшись с силами, Рихард попытался поднять руку, чтобы дотянуться до лица, ее остановил холодный обруч, охватывающий запястье. Звякнула цепь. Больше он не двигался. В подобном состоянии даже младенец смог бы удержать его на полу, а про железные оковы говорить нечего.

Когда сознание слегка прояснилось, и страх отступил, Рихард принялся размышлять над своим положением. Последним, что он помнил, были стрелы, пронзающие тело, прибивающие его к земле, как гвозди — доску. Помнил оглушительно-голубое небо над головой, прямо перед глазами. Помнил последнюю связную мысль — про нож, пронзивший шею какого-то бородача. Помнил брата, сражающегося с бритоголовым бандитом. Бандиты, да. На дороге у трактира «Медвежий двор» они угодили в засаду. И все, потом — темнота. Были еще какие-то образы, смутные, невнятные, размытые: пещера, полная костей и барабанного боя, широкая песчаная тропа, окруженная буйной ярко-зеленой растительностью, ветхий мост, висящий над пропастью и ведущий в широко распахнутую клыкастую пасть каменной обезьяны. Каменной обезьяны, надо же. Должно быть, сильная горячка с ним приключилась после ранений, раз такое пригрезилось. Сны выдались богатые и яркие, и он был бы не прочь вспомнить их — чтобы хоть чем-то занять мечущийся в боли и тревоге разум, — но холод реальности уже стирал последние следы чудных видений.

Пару раз Рихард пробовал звать брата, однако голос его, вырывавшийся из пересохшего горла, получался настолько тихим, что он сам едва различал его. Мысль о том, что Вольфганг мог погибнуть, даже не приходила ему в голову: брат был жив и находился не так уж далеко — в этом раненый рыцарь не сомневался. Сердце не могло ошибаться.

Он несколько раз проваливался в густое бесцветное забытье, в котором не нашлось места снам и воспоминаниям. Просыпался медленно, рывками выбираясь из пустоты на стук далеких тяжелых капель. Это был единственный посторонний звук здесь — вода капала размеренно, неспешно. То ли в этом же помещении, то ли за тонкой стеной.

Иногда Рихарду приходило в голову, что те, кто поместил его сюда, в слепую темноту, пристально наблюдают за ним, скрытые завесой черноты. Он ощущал на себе холодные, безразличные взгляды. Временами ему даже казалось, будто рядом, всего в нескольких шагах, кто-то движется — неспешно, равнодушно. Ни шагов, ни шелеста одежды или дыхания, ни колебаний воздуха. И все же они там были. Бесшумные, бестелесные, словно тени.

— Эй, кто там? — простонал он однажды, не надеясь на ответ, и не получил его.

Время шло. Рихард не смог бы даже приблизительно определить, сколько часов или дней минуло с тех пор, как он впервые пришел в себя. Постепенно юноша привык и к гулкому стуку падающих капель, и к присутствию загадочных существ. Все это сливалось с мраком, и сам он становился его неотъемлемой частью. Чередование забытья и яви не имело значения: беспомощность, слабость и темнота смыли границу между ними. Иногда он и сам не знал, бодрствует или спит.

А потом наверху, над ним, раздались шаги. Его обостренный слух легко уловил их — несколько мужчин торопливо прошли этажом выше, свернули куда-то, на несколько секунд исчезли и снова возникли — на этот раз сбоку. Спускались. Судя по всему, они направлялись сюда.

Угрюмо скрипнув, начала тяжело открываться дверь. Рихард закрыл глаза, но даже сквозь опущенные веки свет факелов причинял боль. Подкованные подошвы сапог гулко ступали по голому камню. Слишком гулко, слишком громко — юноша застонал, стиснул зубы.

— Смотри-ка, в сознании, — произнес чей-то высокий, глухой и неприятный голос. — Очухался…

Тут же в нос рыцарю ударил густой мерзко-сладкий запах гниющей плоти. Неужели притащили с собой мертвеца?

— Верно, ваше светлейшество, — второй, низкий, мягкий, но полный странных отзвуков — будто глубоко внутри хозяина этого голоса одновременно с ним говорили еще несколько человек. — Эй, дружок! Хватит жмуриться.

Рихард осторожно приоткрыл глаза. В нем не осталось влаги даже на слезы, и нечему было защитить его от безжалостных лезвий тусклого факельного пламени. Над ним возвышались две фигуры: одна высокая и худая, вторая — приземистая и грузная. Чуть поодаль стояло еще несколько человек — именно они и держали факелы. Больше ничего различить Рихард пока был не в состоянии.