Почему я не люблю дождь - Андрей Петерсон

– Ну, понимаешь… В общем, могу я… – Ну никак ему не хотелось говорить. Мялся, тянул, но все-таки решился: – В общем, я могу с сомборой договориться. С твоей. И тебе ее ногу приделать… А твою… Ну, в общем, – поменять. Понимаешь?

– С сомборой? – Чего-то примерно такого Осси и ожидала, а поэтому особо и не удивилась. Вот только… – С моей сомборой? А что ж, там и моя есть?

– Конечно, – хмыкнул хилависта. – Чего ж ей не быть-то? Ты в зеркалах отражалась? Отражалась! Внутри зеркала была? Была! Значит, и отражение твое там осталось, и тень его. Так, что, конечно, есть!

– Да? – Все равно в голове это как-то не укладывалось. – Слушай, а по другому никак нельзя? Ну, в смысле: традиционным путем – кость, там, срастить или новую вырастить? Ну, чтобы как обычно было? Без сомбор…

– Без сомбор?! – Заорал хилависта. Да так заорал, что эхо по комнатушке шарахнулось, а пламя полудохлого факела заметалось так, будто готово было с места сорваться. – Подождать можно! Пока само срастется! Или пока ты не загнешься тут от боли! А там и я за тобой! Вот, что можно! – Ташур грохотал так, что удивительно было, как стены еще не полопались. Даже вода, похоже, испугавшись его ора потише капать стала.

– Ладно, ладно… Я поняла. Успокойся.

– Успокойся… – буркнул Ташур. – Сначала заведет меня, а потом – «успокойся». Такое хорошее настроение было, пока ты мне его не испортила…

– Ну, ладно… все… Ты лучше скажи: а она согласится? И как ты их менять будешь? Ноги – в смысле…

– Согласится – не согласится… Это моя проблема – не твоя! Да и все остальное тоже… Говорю тебе – все нормально будет! Договорюсь я с ней.

– А ей не больно будет? А…

– Все хватит! Мы так тут до конца времен проболтаем, а колбаса, между прочим, уже кончилась. Так что времени у нас осталось – всего нечего, понятно?

– Понятно, – вздохнула Осси. На самом деле понятно-то как раз ничего и не было, и вопросов на языке крутилось сотни две, а то и три. По этому поводу, да и не только… Вот только голова кружилась все сильнее, и леди Кай понимала, что еще немного, еще чуть-чуть и она просто элементарно грохнется в обморок, из которого то ли выплывет, а то ли уже и нет. – Ладно. Последний вопрос…

– Давай.

– А ты это раньше делал?

Хилависта уставился на нее, будто она какую-то несусветную глупость сморозила… А, в общем-то, и сморозила, как выяснилось.

– Ты, что – после того, как он тебя там лапой своей… совсем спятила? Где мне это делать и зачем? Да, и, если ты вдруг не заметила, – мне сомборы-то подороже будут, чем некоторые. Так что…

Чему Осси обязана, что ради нее хилависта готов был любимую свою сомбору расчленить и в жертву принести, девушка уточнять не стала. Во-первых, сил уже не было разговоры разговаривать. А, во-вторых, – не уверена была, что ответ ей понравится. Готов – и готов, и – слава тебе, как говорится, светлый Странник!

– А ты точно…

Договорить ей хилависта не дал:

– Точно! И я абсолютно уверен! И все будет хорошо! И даже лучше, чем было! Довольна? Все?

– Все, – вздохнула Осси. Силы у нее просто таяли и вот-вот должны были закончиться. – Давай! Пока не передумала!

– Давай, – хмыкнул хилависта. – Это ты давай! Раздевайся! Снимай все тряпки свои и ложись!

– Все? – На всякий случай уточнила Осси.

– Все-все… Чтобы ничего лишнего…

И Осси, превознемогая жуткую боль в сломанной ноге, и, то и дело закусывая губу и хватаясь за стену, начала стягивать комбинезон.

Дальнейшее лучше не пересказывать, ибо от количества произнесенных леди Кай запретных слов, сплетенных к тому же в самые невероятные сочетания, даже зеркальная поверхность хилависты подернулась мутноватой рябью.

За комбинезоном последовало белье и еще одна порция ругательств, ничем – ни количеством и ни качеством не уступающая первой.

– Ну, ты даешь! – Только и смог выдавить из себя хилависта, когда с раздеванием было покончено. После чего, критически осмотрев, открывшийся его глазам вид, усмехнулся: – А ты… ничего, так! Есть на что посмотреть!

От такой оценки Осси даже про боль забыла и стала просто пунцовой, а пузырь этот несчастный готова была голыми руками раздавить. Жаль дотянуться не могла.

А хилависта не спеша и с видимым удовольствием рассматривал голую девушку, с чувством и с пониманием обшаривая глазами стройную точеную фигурку. Взгляд его, почти физически опаляя жаром, переползал с красивых плеч девушки на глубокие впадинки ключиц, на часто вздымающуюся небольшую но идеальной формы грудь с острыми, торчащими не то от холода, не то от неловкого положения в котором оказалась леди Кай, сосками, и полз все ниже, ниже и ниже…

– О! – Взгляд его наконец остановился, а Осси была уже готова провалиться сквозь землю, сквозь плиты или что там еще было… – Ничего себе! Понимаю… – Хилависта почмокал языком, облизнул пересохшие от волнительного напряжения губы и вздохнул, – Эх… Жаль, что я не могу… – После чего снова замер, не отрывая глаз от стройных ног леди Кай, а точнее, – от того места, где природе было угодно их соединить.

Глубоко вздохнув, Осси закрыла глаза, чтобы не видеть эту наглую жирную морду, еще раз вздохнула, успокаиваясь, и еле слышно выдавила из себя:

– Ну, хватит… Давай уже!

– Да… – хилависта с огромным сожалением оторвался от созерцания явившейся ему ничем неприкрытой красы, но не удержался и бросил еще один взгляд. Попрощался, так сказать… – Да… А теперь ляж, и не дергайся. А лучше, вообще не шевелись.

Сказано – сделано. Осси опустилась на холодные мокрые плиты, но измученное болью тело, похоже, дискомфорта никакого при этом не почувствовало и только радо было, что его наконец перестали терзать и оставили в покое.

– На меня смотри!

И Осси стала смотреть на хилависту, который начал раскручиваться как волчок, делая это все быстрее, быстрее, и быстрее. И, похоже, что раскручиваться он умудрялся сразу в обе стороны. Во всяком случае зеркальные пятна по его поверхности плыли и слева-направо, и справа-налево. Причем те, которые слева-направо, были, вроде глубже, чем те, которые справа… А может наоборот…

Осси начала путаться.

Попыталась было сфокусировать взгляд, чтобы всмотреться и понять какие – куда и откуда, но потом, совершенно неожиданно ей стало все равно, и ее охватила вялая и сонная апатия, в которой без следа растворились и боль, и стыд, и страх, и любопытство. А еще немного времени спустя, так и не разобравшись в этой не самой простой проблеме, она погрузилась в темную и почти бездонную пучину наведенного сна…