В команде Горбачева: взгляд изнутри - Вадим Медведев

Разве можно расценить иначе, чем коварный прием, публикации известных авторов в популярных изданиях, в которых утверждалось, что подлинным инициатором и архитектором перестройки является Яковлев, а Горбачев лишь озвучивает его идеи. Или сообщение массового еженедельника о том, что в день демонстративного выхода Ельцина из партии Яковлев позвонил ему и сочувственно призвал держаться. Александр Николаевич потом мне сказал, что звонил не он Ельцину, а Ельцин ему. Существенная деталь! Но комментариев ни в том, ни в другом случае не последовало.

Вместе с тем в отношении Яковлева была организована кампания в консервативной печати, плелась хитрая паутина. Президенту подбрасывалась информация о его, якобы, сепаратистских действиях, подозрительных контактах, чуть ли не о подготовке отъезда из страны и т. д.

Настроение у Яковлева было тяжелым. Он сетовал на невнимание Президента к его советам и мнению. Не стал Яковлев членом Совета Безопасности — нового, только что сформированного органа. С некоторых пор произошли неприятные перемены в его отношениях с Крючковым, хотя еще не так давно они были самыми тесными. Каким-то образом это было связано с конфликтом вокруг Калугина.

По моим наблюдениям, в конце 1990 г. — начале 1991 г. наступило отчуждение или во всяком случае охлаждение у Яковлева с Болдиным. Впрочем, это касалось и моих, да и других членов Президентского Совета отношений с Болдиным: руководитель аппарата Президента стал на себя брать слишком много в решении не только организационных, но и политических вопросов.

Не без участия Болдина возникла неприятная ситуация с определением нашего нового статуса. Горбачев решил создать, как свою ближайшую опору, группу советников, привлечь в нее бывших членов Президентского Совета — Яковлева, Ревенко, меня, а также советников, которые и раньше были в этой должности (Загладив, Ахромеев). Яковлев и по своему политическому опыту, и по старшинству, и по сложившейся системе неофициальных отношений был бы естественным координатором советников, хотя я лично полагал, что группу советников не следует строить на иерархических началах, как обычное структурное подразделение аппарата Президента. Это искажало бы ее смысл.

В дальнейшем вокруг статуса советников была затеяна какая-то возня. Возникла идея сделать Яковлева старшим советником и руководителем группы. Потом пошел разговор о том, чтобы старшим советником назначить и меня. Когда Горбачев сказал мне, что хочет к моему титулу прибавить эпитет «старший», я ответил, что "не воспринимаю всю эту игру с титулами и эпитетами, тем более, когда идет речь о Вашем окружении, где не нужны никакие титулы. Разве дело в этом? Впрочем решайте, как знаете, Вам виднее".

11 марта решение было принято, в том числе и в отношении меня. Узнав о нем, Яковлев сказал мне в разговоре по телефону: "Рад, что не у меня одного такая ответственность. Ты выбрал дерево для себя, ведь в первую очередь будут вешать тех, кто рядом?" — спросил он. "Это не моя забота", — был мой ответ.

Вся эта история отнюдь не укрепила товарищеские отношения в ближайшем президентском окружении, что было так важно в тот момент. Конечно, всем нам надо было подняться над этими вопросами, хотя и болезненными, но рутинными. Мне, по-видимому, следовало занять более жесткую позицию в вопросе манипулирования должностями.

Негативно, не скрывая этого, воспринял ликвидацию Президентского Совета Шаталин. В сочетании с отказом Президента безоговорочно принять программу "500 дней" это толкнуло академика на путь демонстративных шагов и резких заявлений. Порой они носили демагогический и открыто антипрезидентский характер, хотя и сопровождались постоянными заявлениями о том, что он высоко ценит Горбачева и готов с ним сотрудничать.

В свое время я был причастен к привлечению Станислава Сергеевича к работе в президентских структурах, вначале неофициально, затем и в качестве члена Президентского Совета. Хорошо зная его научные работы, считал и считаю его талантливым ученым и яркой, своеобразной личностью, немало сделавшим для становления в стране оригинального и плодотворного направления научной мысли — экономико-математической школы. Наши политикоэкономические воззрения были близки, хотя лично мы были знакомы не так давно — с конца 70-х годов. Долгое время Шаталин не признавался официальными кругами и даже подвергался гонениям.

Высшим своим достижением он считал участие в создании программы "500 дней", всерьез предлагал себя для реализации этой программы в качестве руководителя правительства. Для человека эмоционального непризнание программы оказалось трудно переносимым. Со своей стороны я прилагал все усилия к тому, чтобы удержать его в команде Президента, способствовать достижению взаимопонимания, недопущению резких движений и демаршей. А когда они все-таки произошли (заявление о несогласии с Президентом, поддержка требований о его отставке, выход из партии), я прямо высказал академику свою оценку таких шагов, как неоправданных и опрометчивых. Впрочем, возможности для профессиональных контактов и сотрудничества оставались открытыми.

Почти одновременно по своей инициативе ушел из аппарата Президента и Петраков, мотивируя это тем, что его взгляды по экономическим вопросам расходятся с позициями Президента. Правда, эта отставка не сопровождалась громкими заявлениями и эффектами.

К началу марта Президент завершил формирование Совета Безопасности. По Конституции он должен был согласовать кандидатуры его членов в Верховном Совете СССР. Верховный Совет без затруднений дал свое согласие на назначение в этом качестве Премьер-министра и членов Кабинета. С некоторой заминкой Совет согласился с кандидатурой Бакатина, при втором заходе прошел и Примаков, Болдин вновь оказался за чертой. "Это они напрасно" — прокомментировал Болдин случившееся, и я уловил чуть скрытую, глухую угрозу: ведь он оставался руководителем аппарата Президента.

Кризис начала 1991 и новоогаревский процесс

Наступление 1991 года не предвещало ничего хорошего. Оно было ознаменовано вспышкой бюджетной войны между союзным центром и российскими властями, фактическим обескровливанием союзного бюджета после того, как российское руководство приняло одностороннее решение о сокращении отчислений в него на 100 миллиардов рублей.

Уже в первые месяцы перестали выполняться соглашения между республиками по вопросам бюджета, продовольственного снабжения, межреспубликанским поставкам. Народнохозяйственные связи, особенно межреспубликанские, оказались в состоянии глубокого расстройства. В ожидании реформы цен, которая в силу разных причин откладывалась и состоялась лишь в апреле, была полностью дезорганизована торговля продовольственными и промышленными товарами.