Кара-курт - Анатолий Чехов

— Так точно, товарыщ старший лейтенант, перед единоплеменниками, — отрапортовал Вареня´.

— Вольно, вольно. Теперь и я вижу, добрый у нас пограничник Курбан-Вареня´. Далеко ли направляетесь?

— Едем помогать майору Веретенникову, — сказал Самохин. — Полковник Артамонов определил к нему нашего Вареню´ на стажировку под присмотр Сулейманова. Мне предписано срочно явиться в политотдел.

В это время по соседней улице, расположенной террасой выше, пропылила крытая агитмашина с кузовом-фургоном. В кабине — майор Веретенников, у открытой двери кузова — Сулейманов. Машина остановилась неподалеку, повернув динамики в сторону главной улицы.

— Вон твой объект службы. — Кайманов указал Варене´ на агитмашину. — Доложи майору как положено.

— Усэ будэ, як найкраще, — заверил его Вареня´. Лихо откозыряв, неуклюжей походкой направился к агитмашине.

— Боюсь, дали маху мы с этим Варене´й, — проводив его взглядом, сказал Кайманов. — Только из-за крайней нужды в кадрах такого лоботряса переводчиком взяли.

— Без него не обойтись, — отозвался Андрей. — Мне с населением беседовать, разъяснять политику, попробуй это сделать без Сулейманова или без Варени´. Сегодня в городе, завтра по окрестным аулам поедем...

— Вместе отправимся, — подхватил Кайманов. — Думаю, наш друг Клычхан тоже не откажется с нами поехать, — взглянув на внимательно слушавшего их курда, добавил он. Тот молча приблизился и, когда Яков перевел ему, о чем разговор, с готовностью закивал головой.

— Обязательно поедем! — сказал он. — Много людей соберем! Пусть все знают, что теперь дает нам Советская власть!

— Власть как была ваша, так и осталась ваша, — поправил его Кайманов. — Мы просто будем разъяснять людям, зачем пришли кызыл-аскеры.

С той стороны, где остановилась агитмашина, донесся знакомый голос Сулейманова, во много раз усиленный динамиком. Как пояснил Яков, Сулейманов передавал текст ноты Советского правительства Иранскому правительству, обращение советского командования к народу.

Самохин, откозыряв Якову, сел в «эмку», а Кайманов подумал, что обращение к народу передавалось, а самого народа пока что, за исключением шнырявших по улицам мальчишек, не было видно. Наверняка основательно поработала фашистская пропаганда. Надо было не только разъяснять смысл прихода советских войск, но и устранить то недоверие, которое породили гитлеровские наговоры.

«Эмка» скрылась за поворотом улицы. Кайманов с Галиевым и Клычханом направились дальше, отыскивая хотя бы одного человека, с кем можно было бы поговорить.

Снова потянулись пыльные окраины города, глинобитные кибитки, дувалы, тандыры в виде огромных, перевернутых вверх дном чугунов, с закопченной дыркой наверху — своеобразные приспособления для выпечки чурека — хлебных лепешек.

На одной из самых кривых улочек, такой, что и улицей ее не назовешь, все трое еще издали увидели вывешенный над убогой мазанкой красный флаг.

— А вот и живая, да еще революционно настроенная душа, товарищ старший лейтенант, — сказал Галиев. — Все-таки приятно видеть красный флаг в чужой стране.

Они остановились перед украшенной красным флагом кибиткой. На пыльной улице играли черные от загара и грязи мальчишки. Один из них, в самых ветхих лохмотьях, отличался от остальных синими, как васильки, глазами. Это было так необычно для жителей востока, что мальчик невольно обращал на себя внимание. Рядом с ним держался другой мальчишка, почище и получше одетый, видно, из более зажиточной семьи.

— Эй, огланжик, бярикель,[31] — позвал Кайманов, — идите сюда.

Он достал из кармана несколько карандашей и блокнот.

Мальчики мгновенно налетели со всех сторон, причем оказалось их гораздо больше, чем было на улице.

Кайманов раздал им карандаши, разделил бумагу из блокнота, потрепал по волосам мальчика с удивительными синими глазами.

— Как зовут?

— Усехон.

— Гуссейнхан, значит. Хорошее имя Гуссейнхан. Что ж, давай будем знакомиться...

Из кибитки вышел хозяин, видимо, отец синеглазого Гуссейнхана. Низко кланяясь и широко улыбаясь, он жестом пригласил гостей к себе в дом. Кайманов приветствовал его по-фарситски. Тот, услышав родной язык, обрадованно затараторил, воздевая руки к небу, благодаря аллаха, что он послал ему таких знатных гостей.

Яков слушал внимательно, стараясь не показать свое ироническое отношение к тому, что говорил отец синеглазого оглана.

Магазин этого торговца — кибитка, сложенная из сырца самана. Весь ассортимент товаров — три охапки сена, мешок древесного угля, вязанка дров. Хозяин, высушенный солнцем фарс в сомнительной чистоты рубахе, вылинявших домотканых штанах, расстелил в тени кибитки убогий коврик, на нем — салфетку, поставил тунчу — чайник, четыре пиалы для гостей.

Кайманов, нисколько не задумываясь, уселся по-восточному, приглашая Галиева и Клычхана последовать его примеру.

— Тебя как зовут? — спросил хозяина Яков.

— Ашир, джан горбан, да продлятся вечно дни твои, да будет блаженством жизнь твоих детей!

— Мы тоже от души желаем счастья тебе и твоей семье, — приветливо сказал Кайманов. И после перечня вопросов, предусмотренных этикетом, попросил: — Расскажи, как живешь, как идет торговля?

— Ай, плохо идет, — весьма польщенный вниманием советских военных, ответил Ашир.

— Хоть что-нибудь продал?

— Ай, никто ничего не покупает, особенно сегодня, ни одного человека нет.

— Зачем тогда время тратишь?

— Сижу, хоть на людей смотрю. Работы все равно нет никакой...

Глаза Ашира перебегали с одного русского на другого, несколько раз он взглянул на Клычхана так, будто силился вспомнить, где видел этого человека.

Кайманов рассмеялся:

— У тебя выходит, как у муллы Насреддина: купил яйца по копейке за штуку, сварил, покрасил, продал три яйца за две копейки, зато навар себе оставил. Зимой, наверное, мангал ставишь, уголек бросаешь, чай не пустой ведь, с сахаром пьешь?

— Ай, дугры, ай правильно, болья, болья, — согласился Ашир. Он был явно смущен убожеством своего магазина, а может быть, чем-то еще.

— Товарищ старший лейтенант, — сказал Галиев, — спросите его, почему на улицах никого нет?

Кайманов перевел вопрос. Ашир опустил голову, полуприкрыл глаза, развел руками. Взгляд его из-под опущенных век блеснул все тем же выражением хитрости и подобострастия.

— Неудобно говорить, — замялся он. — Ладно, скажу... В газетах писали, муллы говорили: «Советы всех будут убивать, все отбирать».

— Муллы ваши наврали, — заметил Яков, — и газеты врут. Кого увидишь, всем скажи: советские красноармейцы никому ничего плохого не сделают, а уж если кто вздумает взять что-нибудь без денег или поступит грубо, сразу сообщите любому начальнику.

— Правильно, горбан, очень правильно говоришь! — воскликнул Ашир. — Газеты наши писали: Гитлер взял Москву, а советские люди устроили в честь победителей той. Ай, как наврали муллы, как наврали газеты! Если такая армия к нам пришла, — значит, много еще сил у Советов!

— Ну вот видишь, как ты все верно понял, — рассмеялся Кайманов. Он перевел Галиеву слова Ашира.

— Красная Армия — великая армия! — воскликнул молчавший до этого Клычхан. — Ты должен всем так говорить! Скоро Гитлера будут возить в клетке и всем показывать. Муллы и баи наши хотели, чтобы мы с Гитлером шли, но мы пойдем с Советами!

— Ай, верные слова говоришь, добрый человек, — согласился Ашир, часто кивая головой, — да сопутствует тебе удача во всех твоих делах...

— Ай, горбан, — спросил Ашир, все так же заискивающе обращаясь к Кайманову, — скажи, на какие теперь деньги будем торговать, наши или советские?

— А вот слушай, — ответил Кайманов, подняв кверху палец: из-за ближайших кибиток доносился голос репродуктора с агитмашины.

— Слышишь, что говорят? — спросил Кайманов. — Никого и ничего Красная Армия трогать не будет; как торговали, так и торгуйте. Деньги были и будут ваши. Советское правительство от вас советские деньги принимать не будет. А вот еще: если даже найдутся такие несознательные люди, которые будут давать вам наши деньги, — не берите их. По всем вопросам, кто кого обидит или станет притеснять, обращайтесь в советскую военную комендатуру.

Несмотря на то что слова его были самые утешительные, Яков заметил, что новый их знакомый Ашир вдруг в одну секунду словно остолбенел. Выпучив глаза, он так уставился на Клычхана, как будто только сейчас его увидел. Несколько секунд Ашир не мог вымолвить ни слова. Тонкая струйка пота, мгновенно выступившего на темном виске, медленно сбежала к подбородку. Якову показалось, что он увидел, как в глазах Клычхана мелькнула досада, но тот ничем не выдал себя, только с удивлением вскинул брови, давая понять, что не все понимает в радиопередаче. В следующую минуту справился со своим волнением и Ашир.