Приют - Татьяна Лаас

ближе к загадке… Но то, что ты поверил в криптиду, для меня невероятно. Ты и криптида — нонсенс. Но ты уже неделю тут со мной, сидишь и караулишь аркауков…

Джона налил себе кофе в бумажный стаканчик, захваченный из дома. Вернул термос Максу. Стоял, прихлебывал горячий напиток, посматривая на круг Танцоров — небо было чистое, светила почти полная луна, и менгиры сегодня ночью были особенно яркими, словно голубые камни из Уэльса светились изнутри. В округе, несмотря на запрет, тихо бродили люди, и Джона запоздало вспомнил — завтра же зимнее солнцестояние. Желающих нарушить запрет и провести ритуалы в круге Танцоров завтра ночью будет в разы больше. Это сегодня круг обходят по большой дуге — красная куртка смотрителя парка на Максе еще отпугивала, завтра и полицейская форма не будет пугать.

…Были бы проще — под эгидой мэрии и властей парка проводили бы сами праздники. И викканам счастье, и полиции не страдать в оцеплении, и туристов куча бы приезжала — просто поглазеть…

— Джонаааа… Ты спишь? — фыркнул Макс. Джона отмер:

— Ты не в курсе… Но я два года, после пропажи Амели, работал в Лиге полицейских-язычников. — Он повернулся к другу. Тот опешил:

— О…

— Да, было дело. Я надеялся, что они помогут найти Амели, но…

— Прости, Джона, что напомнил.

Тот сделал долгий глоток, выпивая весь кофе разом, и, смяв стаканчик, хмыкнул:

— Ерунда.

— А почему ты ушел…

Джона, пряча стаканчик в карман рюкзака, чтобы выкинуть позднее, пояснил:

— Потому что я понял, язычник из меня такой же, как примерный христианин. К сожалению, я атеист. Потому я и вернулся на работу в местное отделение.

— Афииииигеть… — Макс быстро встал с камня. Джона, подозревая, что его признание не из тех, что повергают в шок, резко сдернул с плеча охотничье ружье, захваченное из дома, и быстро развернулся, готовый стрелять.

В круге Танцоров стояли люди — двое взрослых и восемь детей. Несмотря на зиму, половина детей была босиком, одеты они были кое-как, в какие-то обноски серого и коричневого цветов, совсем не по сезону — у большинства даже курток не было, только теплые шали, хорошо еще, что зима в этом году была мягкая, без морозов. Одна девушка держала на руках спящую девочку лет двух-трех.

Макс готов был поклясться на свою жизнь — секунду назад круг был полностью пуст, сегодня еще никто не отваживался нарушать правила в присутствии смотрителя парка. Это завтра всем будет плевать — Йоль же.

Мужчина в центре круга (Джона как в зеркало глянул), одетый в старый, потрепанный костюм начала прошлого века медленно поднял вверх правую руку — левой он поддерживал болезненного вида девушку в длинном платье. Макс побелел, узнавая её…

— Мы неопасны. Не стреляйте, дети пролечены, хоть мы и из чумного мира. Я могу предъявить записи лечдока. — Мужчина бросил косой взгляд на своих подопечных, — Чарли, нож на землю. Девочки… Все хорошо, не плакать и не бежать!.. Я Джон Палмер из вероятности 1027, мой номер в АП 12700321. Пожалуйста, уберите оружие, вы пугаете детей.

Джона медленно опустил ружье вниз, вновь возвращая его себе на плечо. Макс хрипло выдохнул:

— Амели́… Это же Амели…

— И я, — почему-то горько сказал Джона, рассматривая своего двойника, жизнь к которому была явно благосклоннее.

…Или нет, если посмотреть на шрамы и покалеченную руку…

Но эта рука обнимала усталую и очень бледную Амели. А Джона всегда жил по принципу, что лучше заплатит он, чем кто-то другой.

Макс замер, словно превратился в одного из Танцоров. Хорошо, что у Джоны была фора в два дня, чтобы свыкнуться с невозможным. Это Максу сейчас было дурно.

* * *

Милли бросила ему на стол фотографии.

— Смотри, что на камеры у “Приюта” попало.

На ночных черно-белых фото была запечатлена Кейт в обществе молодой девушки в старинном, длинном в пол, глухом платье. Был даже расплывчатый портрет девушки. Сердце в груди кувыркнулось, потому что это фото он ждал пять лет после того, как в лесу обнаружили окровавленные одежды Амели. Ждал, надеялся и… Боялся. Надежды увидеть её живой почти не было.

— Только не говори мне, что ты не узнал. — Милли подхватила ближайший стул и села, положила руки на стол Джоны и устало пристроила голову на них, посматривая на друга внизу вверх.

— Я вообще молчу. Не заметила? — Рука Джоны мелко подрагивала, и потому он аккуратно положил фотографии на стол.

— Молчишь…

— Это дело, насколько я помню, вел Симонс. Меня к нему не подпускали.

— То есть ты узнал…

— Милли, фото такого качества, что ничего не скажешь точно. И еще… Амели никогда не любила мори стиль. И у неё была короткая прическа.

— Но ведь похожа. Симонс уже ходил в “Приют”, но там парень, некто Кайл Моро, никого не подпускает к мисс Милн.

— Она приболела, — тихо сказал Джона. — Я сам не виделся с ней уже пару дней.

— Слушай, ты бы это… Я же вижу, что у тебя с Милн все серьезно… Ты бы отказался от дела по маньяку, а? Никто не сдаст, но сам понимаешь — правила не на пустом месте пишут.

— Милли, только не говори никому в отделе…

— Ты же знаешь, я — могила.

— Торт вы зря покупали!

— Черт, ты что, все еще страдаешь по Эми..?!

— А— ме— ли, — по слогам сказал Джона.

* * *

Да. Амели… У неё родители были из Франции, и с именем у Амели были вечные проблемы — мало кто сразу запоминал, что надо делать ударение на последний слог.

Джона прочистил горло, чтобы голос его не предал, и представился:

— Я детектив Джона Эдвардс. Простите, если напугал. Мы ждали не вас… — Он скинул ружье, рюкзак, стащил с себя теплую куртку. Макс понятливо последовал его примеру.

Палмер, голосом Джоны, даже интонации были те же, повторился:

— Мы неопасны. Пожалуйста, нам нужна помощь.

— Что-нибудь придумаем, — Джон кивнул и подошел ближе, сперва укутывая в свою куртку девочку лет семи — та полностью утонула в ней, благодарно и испуганно улыбаясь, — а потом вернулся к своим вещам, снова навьючивая на себя рюкзак и ружье. Макс выбрал во временные владельцы своей куртки девчушку чуть постарше.

Джона еще раз оглядел толпу детей и перехватил у уставшей девушки лет восемнадцати маленькую спящую девочку себе на руки:

— Позвольте, вам явно тяжело.

Мальчишка, стоявший рядом с ней, вцепившись в юбку, тут же переметнулся к нему, хватаясь за ремень брюк-карго:

— Это моя сестра. Пегги. Это Пегги.

— Очень приятно, — улыбнулся