Природа. Человек. Закон - Городинская Виолетта Семеновна

В январе 1988 года Череповецкий металлургический комбинат произвел залповый сброс неочищенных стоков коксохимического производства в речку Серовку, приток Шексны. По Шексне эти отравляющие вещества попали в Рыбинское водохранилище и Волгу. Было отравлено 95 тысяч гектаров вод Рыбинского водохранилища, в том числе 500 гектаров заповедных нерестилищ. Госарбитраж при Совете Министров РСФСР взыскал с комбината за этот сброс и отравление водоемов около 20 миллионов рублей. Однако из фонда социально-культурного назначения в этот штраф было взыскано всего только 40 тысяч рублей — сумма мизерная для гиганта металлургии. Да еще несколько руководителей предприятия внесли 100-рублевые штрафы из своего кармана. Результат не замедлил сказаться: в апреле того же года на том же самом комбинате был снова произведен залповый сброс 30 тонн мазута. И это вдобавок к тем отходам нефтепродуктов, сульфатам, органическим и метал-лосодержащим отравляющим веществам, которые сбрасывают череповецкие металлурги в Серовку и Шексну постоянно, привычно, ежедневно, ежечасно.

И если бы это было на одном только Череповецком комбинате! Как говорится, «от Москвы до самых до окраин, с Южных гор до Северных морей» — буквально повсюду идет загрязнение рек и озер промышленными стоками. Даже наиболее благополучные в этом отношении предприятия, сбрасывающие свои отработанные воды с содержанием вредных примесей в разрешенных так называемых «предельно допустимых концентрациях» (ПДК), отравляют водоемы. Во-первых потому, что десяток расположенных в бассейне реки или озера промышленных и транспортных предприятий, даже соблюдая нормы ПДК, в общей сложности поставляют в воды в десять раз больше установленных норм, во-вторых, нигде, даже в Московском экономическом районе, где с контролем за соблюдением этих норм наиболее строго, нет такого случая, чтобы все десятки предприятий соблюдали их — в лучшем случае одно. А самое главное, вредные вещества способны накапливаться и в водорослях, и в животных, и в иле рек, отравлять их и служить долговременным источником отравления вод, даже если сброс промышленных стоков в них прекратится. Еще хуже обстоят дела с озерами. Если реки хоть как-то и промываются паводковыми стоками (хотя стоки эти отнюдь не чисты), то озера все накапливают в своих водах.

«Кондопожская губа Онежского озера была одной из самых богатых рыбой. Можно было прямо вблизи города поймать серебристого сига, отливающего медью жирного леща, щуку, судака для ухи или заливного. Сейчас рыбаки уезжают за сотни километров в другие районы Онеги. Если и выловишь рядом с Кондопогой какую-нибудь рыбину, то вряд ли будешь ее есть из-за специфического запаха. Да и воды для ухи из озера не зачерпнешь — пить ее нельзя.

Причина таких значительных изменений экологической среды, произошедших на протяжении жизни только одного поколения, — промышленные стоки» (Правда, 1988, 29 июня). Стоит, наверное, пояснить, что это промышленные стоки одного только предприятия — Кондопожского целлюлозно-бумажного комбината.

Такая же участь постигла и Ладогу. И хотя работа Приозерского ЦБК приостановлена и есть надежда, что он уже не будет отравлять ладожские воды, но бреши, пробитые в целостной экосистеме озера, затянутся не скоро. Если вообще затянутся. Потому, что основа чистоты любого природного водоема — планктон, мелкие рачки и моллюски, питающиеся ими. Питаясь, вылавливая из воды планктон, они профильтровывают всю воду озера или реки, и в этих естественных фильтрах осаждаются и те отравляющие вещества, которые сбрасывает в воду промышленное предприятие, и те газовые выбросы, которые приносит и рассеивает в водоемах ветер. Несущие в своих тканях отравляющие вещества водоросли планктонные и другие животные-фильтраторы не только отравляют питающуюся ими рыбу, но и гибнут сами — массово гибнут, и потому воды рек и озер становятся мертвыми. А поскольку любое современное производство, даже металлургический комбинат, не то что ЦБК, сбрасывает наряду с различными вредными минеральными веществами еще и органические — азотистые, фосфорные и прочие отходы, начинается буйное размножение водорослей. Это отнюдь не означает оживления озера, напротив, ускоряет его гибель. В отсутствие животных нарушается тот самый закон всеобщего динамического равновесия, в котором только и может существовать любой организм. Перерабатывать водоросли становится некому, отпадая, они сгнивают и выделяют в воду продукты распада, ускоряя процесс омертвления вод.

Изощренный ум «технаря», привыкший иметь дело с простейшими, в сравнении с природными, процессами производства, самонадеянно считает, что любой омертвленный промышленными стоками водоем нетрудно оживить и даже облагородить, стоит лишь запустить туда ценные породы рыб (вспомним директора того комбината, о котором говорилось в начале этой книги). Легче и проще, чем осуществить смену оборудования в цехе или целиком на заводе. Были бы, мол, только средства.

Мы уже приводили цифру, сколько стоит очистка одной только реки Делавэр. И она отнюдь не самая высокая, поскольку Делавэр отнюдь не самая загрязненная река, да и очистка производится неполная. И если реку еще можно перегородить фильтрами ценой в добрый десяток миллионов долларов, расходуемых каждый год (десяток потому, чтобы добиться полной, на уровне естественной, чистоты воды), то озеро перегораживай, не перегораживай, и профильтровать полностью не удастся, разве что выкачать всю воду и выгрести весь ил — куда? — да пропустить через фильтры. Так что тут хоть миллиард долларов вбухай, толку никакого. В отравленной же воде рыба жить не будет и новые животные-фильтраторы не приживутся. И вода останется мертвой. Во всяком случае, до тех пор, пока отравляющие ее вещества не распадутся или не ассимилируются в безопасные соединения. А период распада большинства этих веществ — 200–300 лет.

Вот почему сегодня уже приходится не то что говорить — кричать о спасении Ладоги, Онеги да практически всех больших и малых озер страны и ее рек. Пока их вода совсем не омертвела, пока они, пусть еле-еле, но все же дышат и стараются справиться своими подорванными силами с непомерным грузом отравы, еще есть надежда на их возрождение. Но если они и дальше будут загрязняться, настанет тот момент, когда количество накопившихся вредных веществ превысит их и так уже ослабленные силы. Как та лишняя соломинка, что переламывает хребет и так до предела нагруженному верблюду, сегодня каждый не только залповый высокой концентрации, но обыденный, в пределах «допустимых концентраций», сброс может стать причиной экологической катастрофы, убивающей воды реки или озера. Убивающей. Ибо мертвая вода, которую не фильтруют, не оживляют ни животные, ни растения, непригодна ни для питья, ни для использования в промышленном и сельскохозяйственном производстве. Нет у нас триллионов долларов и рублей, которые необходимо расходовать ежегодно на ее очистку. Нет, ибо и вся-то стоимость промышленной продукции всей нашей страны едва достигает двух третей триллиона рублей. А если выпускать продукцию стоимостью 2 рубля, затрачивая только на очистку воды 3 рубля, такого никакая экономика не выдержит.

Странно, что такие технические (поскольку современное производство требует именно чистой воды) и экономические соображения волнуют сегодня в первую очередь людей, далеких от техники и экономики, — писателей, биологов и прочих ученых, но отнюдь не «технарей» и практических экономистов — руководителей производств и ведомств. Ну ладно, руководители предприятий. Их экологическое невежество хоть и наносит непоправимый ущерб не только природе, но и экономике страны, еще как-то объяснимо. Занятые сиюминутными делами, сиюминутными проблемами выпуска продукции в определенные, сиюминутные, сроки, они и приучены мыслить этой сиюминутностью и на то, чтобы оглянуться вокруг, увидеть пошире — а что это, собственно, и для кого я делаю? — не хватает у них ни ума, ни души. Но вот министерские работники да так называемые «ученые» из так называемых «научно-исследовательских» институтов, принадлежащих министерствам, им-то и времени, и средств, и информации, и должностных обязанностей отпущено предостаточно, чтобы мыслить именно широко, проблемно, иначе они и вовсе не нужны обществу. И даже подопечному им производству они с сиюминутностью не нужны, на предприятиях и собственной сиюминутности предостаточно, хоть отбавляй. Ведь эти руководители — работники министерств — обязаны прежде всего думать о перспективах развития и работы техники и связанной с этим экономики. Так нет же — заняты только тем, чтобы урвать побольше от природы сегодня, сейчас, а там хоть трава не расти!