Девочка-медведь - Софи Андерсон

Ствол липы с оглушительным треском раскалывается и падает, заваливая две другие липы позади себя, точно костяшки домино, в противоположную от дома собраний сторону. Не успеваю я возрадоваться, как ещё одна, последняя объятая пламенем липа начинает угрожающе клониться к дому собраний.

— Беги! — рычит Анатолий, но, прежде чем я успеваю повернуться, горящая липа обрушивается на здание.

Крыша проваливается, стены падают, и дом с оглушительным треском, вздымая фонтаны огненных искр, всей махиной накрывает меня. Анатолий исчезает под лавиной кровельной плитки и обломков деревянных балок.

Спина взрывается болью. Всё вокруг грохочет, трещит и бумкает, и я плотно прижимаю уши к голове.

— Мышеловчик! — истошно кричу я, больше не чувствуя его хватки у себя на ухе. Я барахтаюсь среди горящих обломков, силясь вылезти из-под них и отыскать Мышеловчика.

— Здесь я, человечья девочка, — доносится с моего плеча слабый писк.

Огонь уже подпалил меня и маленькими злыми язычками лижет мне щёки.

— Поднимайся! — уже громко верещит Мышеловчик.

Я направляю в мышцы всю силу, какая ещё осталась, и приподнимаюсь. Со спины съезжает гора обломков, и я поскорее отползаю в сторону.

Я жмурюсь от ослепительного пламени и нестерпимого жара, рыскаю глазами по сторонам, отчаянно пытаясь сориентироваться. Я погребена под домом собраний, вокруг полыхают остатки стен, строительная труха, обломки шифера. Сердце заходится, пятки нестерпимо жжёт, но я не знаю, как отсюда выбраться. Не вижу спасительного выхода.

Я зову Анатолия, но его поблизости не видно, а откликнись он, рёв пламени всё равно заглушит его голос.

— Туда! — Мышеловчик перелезает мне на нос и тычет лапкой в дальний угол. Языки пламени ползут вверх по чудом устоявшему куску стены, посередине которого темнеет широкий проём окна. Я даже вижу в нём своё отражение: огромная бурая медведица с белеющей на морде крохотной лаской. И внезапно по ту сторону окна я различаю Сашу, его родителей и Мамочку.

Я кидаюсь сквозь огонь к окну, подгоняемая сумасшедшим желанием прорваться к ним, но… ударяюсь в стекло и падаю. Я трясу головой в недоумении, почему не смогла своей тушей пробить стекло.

Вдруг с той стороны в окно просовывается здоровенная коричневая морда. Осколки стекла водопадом стекают с коротких бархатистых рожек Юрия. Он переступает копытами через обуглившийся подоконник, словно это кустики ежевики, и наклоняет ко мне шею.

— Забирайся! — взвизгивает он, вращая глазами от ужаса.

— Я слишком тяжёлая, — кричу я, — слишком большая!

Но, подняв переднюю лапу, с удивлением различаю на ней пальцы, все в волдырях от ожогов. Я пробую вдохнуть, но не могу набрать достаточно воздуха. Мои лёгкие ужались?

— Давай уже! — Юрий ещё ниже наклоняет ко мне плюшево-меховую шею, и я хватаюсь за неё, а он мощным рывком выдёргивает меня из пламени в прохладу ночного воздуха.

— Янка! — моё имя разносится вокруг меня разноголосым эхом. Кто-то накрывает меня одеялом. Сашин отец отцепляет мои одеревеневшие пальцы от шеи Юрия и берёт меня на руки. Я вяло удивляюсь, как он не надорвётся от тяжести моей медвежьей туши, но вдруг вспоминаю, что в зареве пожара видела у себя на руках пальцы.

Я изгибаю шею, чтобы взглянуть на свои ноги, но они скрыты одеялом, к тому же в воздухе ещё стоит непроглядно густой дым. И тут рядом со мной появляется Мамочка, она без конца повторяет моё имя, сжимает в ладонях моё лицо, осыпает щёки поцелуями. В этот миг я понимаю, что меня больше не заботит, как я выгляжу, потому что я наконец-то нашла дорогу домой.

Глава 34. Девочка с медвежьими ногами

Я лежу в санях посреди деревенской площади, закутанная в столько одеял, что не могу пошевелиться. Но всё же силюсь подняться, чтобы пойти искать Анатолия. Только вот в теле разлита слабость, а ноги подкашиваются, как у новорождённого оленёнка.

Наконец я замечаю в дымном мраке позади сгоревшего дома собраний силуэт Анатолия, и вроде бы он в порядке. Я облегчённо перевожу дух. Он кивает мне и растворяется в темноте.

Понятно, что Анатолий не хочет показываться деревенским в медвежьем облике, но от этого разочарование ничуть не меньше жжёт меня. Всегда он так, сколько я себя помню, — появится ненадолго, точно блуждающая звезда на небе, разбередит мне воображение своими волшебными историями и снова исчезает, не прощаясь.

И кстати, когда я была маленькой, он тоже бросил меня. И за все годы ни разу не заикнулся, что он мой отец. Пускай я теперь знаю, что им двигало, но мне всё равно больно, что он отказался от меня.

Мамочка присаживается рядом и, поскольку ей, как всегда, не хватает руки, чтобы обнять меня за плечи, начинает привычно суетиться. Втирает мне в обожжённые лицо и руки гусиный жир вместе с огуречной кашицей.

— Янка, — шепчет Мамочка, закладывая мне волосы за уши, — как же я рада, что ты вернулась.

Я обнимаю её за плечи и впервые в жизни понимаю, что, хотя я слишком крупная, чтобы поместиться в её объятия, она идеально, как по мерке, помещается в мои. Слёзы наворачиваются на глаза, но в тот же миг я чувствую такой прилив сил, что слёзы мгновенно высыхают — и вместе с ними из головы улетучиваются горькие мысли, что я нежеланный, брошенный ребёнок. Вовсе нет! С первого дня, как Мамочка нашла меня в лесу, она окружала меня любовью и заботами. Отчего же мне потребовалось столько времени, чтобы понять, как много они дают мне силы?

Сколько я ни спотыкалась о трудности, Мамочка всегда подставляла мне плечо, не давая упасть. Она, и Саша, и Мышеловчик. И несколько наших деревенских тоже — бабушки-старушки и деды, Сашин двоюродный брат Ваня, Полина с её дружелюбной улыбкой. Они все как могли поддерживали меня, но я не понимала этого.

Я всегда думала, что должна в одиночку бороться с трудностями, чтобы чувствовать себя сильной, но сейчас, сидя посреди площади, укутанная Мамочкиной любовью, с верным Мышеловчиком на плече, среди наших деревенских, я ощущаю себя как никогда сильной.

Мышеловчик громко сопит мне в ухо, а Мамочка, подавшись назад, в некотором изумлении разглядывает его.

— Неужели это наш Мышеловчик? — спрашивает она. — Весна на носу, а он переоделся в зимнюю шубку?

— И очень ею гордится, — улыбаюсь я Мамочке и кивком подзываю к нам Юрия. Он топчется невдалеке, нервно поглядывая на привязанных у берега ездовых собак.

Я похлопываю рукой по бортику саней, и Юрий укладывается рядом с ними на землю.

— Это Юрий. — Я ерошу мягкую шёрстку между его рожками, а он поднимает на Мамочку огромные