Кондотьер - Макс Мах

— Я могла тебя убить, — она тоже взяла в руку бокал. — Случай…

— Ты хоть выяснила, за что?

— Хочешь знать?

— Да, нет, наверное, — пожал он плечами. Получалось, что ему действительно, все равно. Он протянул свой бокал вперед, чокнулся с Натальей и поднес к губам.

— Про резню на Сампсониевском слышал? — Наталья тоже поднесла бокал к губам, но пить не спешила, смотрела на Генриха.

— Хочешь рассказать?

— Не хочу.

— Вот и не надо! — кивнул Генрих. — Делай только то, что тебе нравится!

— Ты знаешь, что мне нравится! — неожиданно улыбнулась она. — Но это потом… — она отпила немного шампанского. — Как вкусно!

— У тебя начинается маниакальная фаза? — улыбнулся Генрих.

— Возможно… — она отпила еще. — Посмотрим… — еще один глоток. — Поглядим… — и еще один. — Как карта ляжет, — отставила в сторону пустой бокал. — А ведь ты мне соврал, Генрих! — слова серьезные, но во взгляде брызги шампанского. — Тогда, в тридцать девятом… Не об Иване люди говорили, не о бастарде Константина, о тебе…

— Ну, да, — кивнул Генрих, соглашаясь с очевидным: все тайное когда-нибудь становится явным. — Был слух, что по завещанию престол наследую я. Родной племянник, как ни говори, да и Степняк-Казареевы вроде как родня и не так, чтобы далекая. Но, видишь ли, какое дело, завещания того никто не видел, как, впрочем, и венчальной грамоты княгини Збаражской, так что…

— А Иван?..

— Не знаю, и знать не хочу! — эту тему Генрих обсуждать не желал. Ни с кем, никогда.

— Значит, отомстил… всем… молодец какой…

— О чем ты? — не понял Генрих.

— Об этом! — повела она небрежно рукой. — Обо всем. Был изгнанником, стал диктатором. Не император, конечно, но, учитывая некоторые обстоятельства… — взгляд стал острым, синева сгустилась еще больше, казалась тьмой.

— Так ты думаешь, я это для себя? — удивился Генрих. — Или для него? — кивнул куда-то вверх и улыбнулся, понимая, что ничего удивительного, на самом деле, в словах Натальи нет. Ее предположения были ожидаемы и, в какой-то мере, логичны. Все-таки даже такая умная женщина, как Наташа, всей интриги разгадать не смогла. Даст бог, и другие не сразу сообразят. Игра-то идет большая. Больше некуда, и ставки подстать.

— Так ты думаешь, я это для себя? Или для него?

— Разве нет? — Натали подняла бокал, приглашая Генриха, наполнить его шампанским. — Только не говори, что для меня. Я и так с тобой спать стану. Без этих глупостей!

— И в самом деле, глупости! — он наполнил бокалы, закурил, посмотрел на Наталью. — Что ж, госпожа террористка, хочешь правду узнать?

— Хочу!

— Секреты хранить умеешь?

— Сомневаешься?

— Не сомневаюсь, но спросить обязан, не о простых вещах пойдет речь. О высших приоритетах государства, никак не меньше.

— И ты мне доверишь государственные тайны? — кажется, она была смущена.

— У меня есть повод тебе не доверять?

— Есть… — она выпила шампанское, ни на мгновение не отведя взгляд от Генриха. — И не один. Сам знаешь. Дай закурить!

Генрих подошел, долил в бокал шампанское, открыл перед Натальей коробку папирос.

— Прошу!

— Спасибо! — она не стала ждать, пока «галантный кавалер» поднесет огонь, взяла свечу, что стояла справа, прикурила. — Рассказывай! Обещаю, что никому не скажу… даже если гадость какая-нибудь.

— Да, нет, — он сделал глоток шампанского, посмаковал, но тут же понял, что «это не его». — Не в этом смысле, хотя да, та еще головная боль! Не возражаешь, если налью себе коньяка?

— Пей, что хочешь! Мне не мешает.

— Гадость… — повторил Генрих, подходя к буфету, давешнее словцо. — Нет, Наташа, не гадость. Все куда серьезнее. Видишь ли, — он чувствовал ее взгляд спиной и никак не мог решить, нравится ему это, или, напротив, раздражает, — летом, в июле, в Берлине состоится конференция Германских государств — «Немецкий форум». Ты, может быть, слышала об этом. Такие конференции собираются регулярно, раз в два года. Эта станет юбилейной, десятой. Серьезное мероприятие. Съезжаются главы государств… короли, герцоги, премьер-министры… — Генрих налил себе коньяка, сделал глоток, повернулся к Наталье. — Аристократия, генералитет… Звезды и бриллианты… Много пафоса, ну ты же знаешь немцев! Вагнер, Орф и все такое! Торжественные мероприятия, банкеты, и парады, но в тени всего этого великолепия идет серьезная работа. Экономическое сотрудничество, военные альянсы, да мало ли чего! Много всего, если честно.

— Договаривай! — Натали отсалютовала ему бокалом и выпила шампанское. — Что же случится на этот раз?

— Они объявят о создании империи.

— Что?! — у Натальи даже глаза округлились. На мгновение, но даже ее проняло. Есть слова, которые так просто не переварить.

— Я тебя удивил?

— Ну, в общем, да. Хотя… Постой, Генрих! Такое не скрыть! Об этом должны говорить на всех углах! И давно!

— И говорят, — кивнул Генрих. — Много лет подряд говорят. Пишут статьи и книги, обсуждают на научных конференциях, вносят в политические программы. Опросы общественного мнения показывают, что, в зависимости, от государства, идею объединения поддерживают от пятидесяти трех до семидесяти восьми процентов населения. Другое дело, что никто не верит, что это осуществимо. Ни голландцы с датчанами, ни французы, ни мы, грешные. А зря! Они наконец договорились, как ни странно, хотя до времени и не афишируют. Секрет высшего приоритета, поскольку неожиданность объявления дает немцам преимущество, временную фору, оставляет свободу маневра. Ставит контрагентов — Россию, например, — в невыгодное положение, связанное с потерей инициативы. Но декларация прозвучит, ты уж мне, Наташа, поверь, я точно знаю! Что произойдет дальше, представляешь? — он выбросил в пепельницу окурок и закурил снова, пережидая мгновение «слабости», пока не исчезнет вставшая перед глазами кровавая пелена.

— Пруссия — пятая экономика мира, — выдохнул он вместе с дымом. — Баварское королевство — восьмая, ну, в крайнем случае, девятая. Но ведь есть еще Саксония, Вюртенберг, Баден, Тюрингия… Но и это не все. Как только возникнет новая империя, развалится старая. Это тоже дело решенное, и тоже секрет. Австро-Венгерская монархия дышит на ладан. Достаточно любого резкого движения и населенные немцами территории — Тироль, Австрия, Штирия, Судеты, Каринтия, да мало ли еще! — все они окажутся в границах Германской империи. А в орбите влияния, если уж и не внутри имперских границ будут все те же Венгрия и Чехия, Милан и Савойя, Хорватия и Богемия… Это будет монстр, Наташа. Порядка восьмидесяти миллионов дисциплинированного, образованного и трудолюбивого населения, третья, а, может быть, и вторая по величине экономика мира, огромная боеспособная армия и слабый флот. Они не сунутся в колонии, — куда им с тремя-то прусскими линкорами! — они развернутся на континенте, и первым делом попрут на нас… Цели и причины очевидны. У нас тут значительная доля немецкого населения, пространство и ресурсы, и рыхлая консистенция. В такой войне, если не быть к ней готовым, Россия очень скоро может превратиться во второстепенную азиатскую державу, потеряв Запад, утратив свою Европейскую долю.

— А что же литовцы и русские? — почти шепотом спросила Натали. — Поляки, евреи…

— Нынешние русские станут завтрашними немцами, — пожал плечами Генрих, он думал уже об этом, и немало. — Германия не станет их притеснять, я думаю, она их интегрирует. Тем более, если по эту сторону границы нет ни порядка, ни экономического роста.

— А там будет?

— Немцев не знаешь? Будет. Они о великой империи грезят, никак не меньше. Но для этого им нужен флот, — в Африку и азию без флота и соваться нечего — а это означает, им понадобятся ресурсы, и ресурсы эти здесь, по эту сторону границы.

— То есть, война неизбежна?

— Абсолютно.

— И как скоро?

— Очень скоро. В худшем случае, через год, в лучшем — через два…

Ну вот, все и сказано. Все, чем жил последние девять месяцев — словно ребенка вынашивая этот свой план — все воплотилось в одном простом слове «война».

«Война… Эка невидаль! Мало мы, что ли, воевали?» — но он знал, невидаль! Такой войны Россия еще не знала. И никто не знал. Та война, что случилась в тридцать третьем, и которую по привычке называли Великой, великой, на самом деле, не была. Она была всего лишь большой. Великой станет та, которую Генрих угадывал своим великолепным чутьем в ближайшей перспективе. И проиграть ее России никак нельзя…

— Я беременная, — неожиданно сообщила Наталья, прервав его размышления.

Они так и смотрели друг другу в глаза. Молчали, думая каждый о своем. Пауза длилась, и вдруг это.

— Я беременная, — а в глазах…

Впрочем, Генрих не стал разбираться, что там у нее в глазах. Не сейчас. Не здесь.