Третье яблоко Ньютона - Елена Котова

Глава 15

Шум за сценой

Некоторое смятение, правда прикрываемое классовой сдержанностью и английскими удивленными интонационными речениями, присутствовало и в здании у Воксхолл-бридж. Сутуловатый и красноглазый Чарльз пытался своим плохо прожеванным северо-английским языком объяснить шефу Джулиану Филбоузу, что именно произошло в Канаде. Дело выходило так, что его, Чарльза, агент 707, посланный в Торонто, столкнулся там с другими действующими лицами, совершенно лишними. Лица были многонациональны, включая одного британского джентльмена, который ходил за Сериковым по пятам еще до прибытия агента 707, поэтому агенту было никак не подойти к Серикову, чтобы сделать то, для чего его, агента 707, послали к этому совершенному варвару. Если бы не английский джентльмен, который особенно мешал, агент 707 точно сумел бы найти общий язык с totally demented[62] Сериковым, что было просто гарантировано, тем более что 707-й владел этим языком. In other words, русский и даже матерный русский — оба были родными языками агента, if I may assure you.[63] Однако — и это было особенно досадно английский джентльмен был не единственным, кто мешал 707-му. Под ногами путался еще один русский, и агент 707 полагал, что тот русский, не хуже самого 707-го владевший русским языком, включая матерный, был, видимо, связан с русской мафией: у него был body language киллера. Но помимо этих двух individuls, возник еще и пассионарный Шуберт, что просто выходило за все рамки и было крайне неприятно с точки зрения этики отношений с Лэнгли. Определенные concerns[64] вызывало и то, что Шуберт обнаружил себя агенту 707, только когда уже все произошло, то есть после смерти Серикова. Подлинное же время его прибытия установить не удалось. Когда именно приехал Шуберт и что он мог видеть до того, как его увидел агент 707, а также до смерти Серикова, оставалось пока неясно, и этот вопрос был mostly unpleasant.[65] Филбоуз, глядя в окно на все тот же самый дождь и то же самое асфальтового цвета небо, слегка рассеянно слушал доклад.

— Я всегда восхищался вами, Чарльз. Вы, как никто, владеете мастерством искусной аранжировки сложных заданий. С каким вкусом вы сумели подобрать подобающего агента. А как вы рассказали о проведенной операции — скупо, точно, без лишних слов и неуместных оценок. Я внимательно вслушивался в каждое ваше слово. Как говорится, имеющий уши, да услышит. Блестяще, совершенно блестяще. Однако теперь ситуация осложнилась до предела. Не для нас с вами, к счастью. Но, боюсь, Службе королевских прокуроров так и придется остаться в том тупике, в который она себя завела. Мы вряд ли сможем дальше, при столь существенно изменившихся обстоятельствах непреодолимой силы, столь же эффективно им помогать, не так ли?

— Совершенно с вами согласен. Наша сила в том, что мы имеем мужество признаться себе в этом. С учетом того, что операция агента 707 в силу указанных вами обстоятельств непреодолимой силы оказалась засвеченной и не все действующие лица — свидетели происшедшего — нами установлены, я бы полагал правильным изменить направленность наших оперативных действий. В пользу этого предложения особенно говорит присутствие в Торонто Шуберта. Я уже вижу, как этот фэбээровский мясник вожделеет нашей крови. Мы должны сохранить инициативу за собой и, пока по ту сторону пруда не затеяли каких-то новых интриг, быстро и элегантно свернуть дело, одновременно позаботившись о правильной международной оценке позиции Британии в этом вопросе.

— Да, Чарльз, вы правы. Не уверен, впрочем, что вы правильно себя поняли, но для этого у вас есть начальник. Мы действительно должны сыграть на опережение, и мы с вами создали основу для блестящего финала. Мы, именно мы поможем ФБР прийти к выводу, что «Обезьяну» убрал Шуберт. Мы, именно мы объясним другим, да вот хотя бы БНД, какими грязными методами работают Лэнгли и ФБР. Уверен, что кому-кому, а вам не составит труда довести это до Берлина понятным им языком. Не зря же у вас теперь есть этот перевербованный вами Рольф, который тогда, pardon my language, как последний потц, блеял тут, когда вы его поприжали этим вульгарным романчиком с Барбарой. Кстати, этого Рольфа вам, Чарльз, возможно, стоит еще разок послушать, теперь насчет американцев. Я думаю, что с немцами они повели себя как слон в посудной лавке, а те в ответ сразу встали на формальную позицию. Это мы с вами, Чарльз, всегда проявляем гибкость и готовы закрывать глаза на все terribly useful suggestions,[66] поступающие в таком разнообразии из штата Вирджиния. Не подумайте, ради бога, что я могу оскорбить вас подозрением в том, что вы способны на подобные же ошибки. Никоим образом. Уверен, что Рольф оценит ваш такт и ваше невмешательство в его личную жизнь. Да, мы с вами очень терпимые люди. Немцы у нас под носом руками своего агента ведут какую-то игру с русскими, а мы с вами будем выше этого. Вы с немцами при помощи Рольфа найдете общий язык. Что ни говори, Англия — страна Европы, к моему великому сожалению. Не сомневаюсь в вас, Чарльз, ни на минуту. Это просто.

— Да, шеф, просил бы вас на этот счет не беспокоиться. У вас и без того много работы.

— Да, у меня задача посложнее. Мне придется крайне конфиденциально поговорить в High court, в Court of Appeal и в Верховном суде, чтобы там сформировалось правильное понимание ситуации в целом, ее значения для нашего очередного триумфа. Когда этот выскочка, Мэтью Дарси, прибежит туда как английский дог, зажав в зубах свой кейс защиты Барбары, судьи не должны быть этим… шокированы. Понимаете меня, Чарльз? Уверен, что понимаете. А что делать? Своими руками таскаем каштаны из огня для других. Всегда для других. Придется и Форин-офис несколько напрячь. Они должны очень хорошо поработать с мировой прессой через свои каналы, прекрасно известные нам с вами, Чарльз. Необходимо, чтобы пресса сразу взяла правильную ноту: наш британский суд — самый гуманный суд в мире, мы не позволим попирать правовые устои, разбирать тут грязное белье, собранное разными, допустим, американскими ищейками. Более того, Форин-офис обязан занять позицию в отношении Евросоюза, что мы, именно мы первыми увидели и разоблачили этот бедлам, который развел в нашем городе, в нашей стране президент Инвестбанка, посаженный Брюсселем. На Германию, думаю, пальцем показывать не стоит. Банк работает в нашем городе методами, недопустимыми с этической и правовой точек зрения. Это вообще все крайне не эстетично. Держали у себя агента ЦРУ, надоумили ее привлечь отставного фэбээровца, дали этой парочке зеленый свет опорочить официального представителя России. Повели нашу полицию по ложному следу, так что наши туповатые констебли потребовали снятия с официального лица иммунитета, а вдобавок еще и главного свидетеля обвинения уничтожили? Но последнее — это не для прессы. Это мы с Лэнгли сами разберемся. Но банк-то каков? Вряд ли кто-то может не согласиться с тем, что президент банка прямо-таки наплевал на права человека. Интересно, после этого-то у Дарси хватит ума засудить Инвестбанк в Страсбургском суде? Дурак будет, если этого не сделает, как вы полагаете? Лишь бы только не на очень много засудил, а то подорвет финансовую основу такого важного для бюджета Лондона налогоплательщика.

В офисе Марии Гонзалес зазвонил телефон: «Офис мисс Гонзалес? Приемная старшего партнера компании „Питер, Шварц и Рабинович“ Ричарда Шуберта. Господин Шуберт хочет поговорить с мисс Гонзалес, соедините нас, пожалуйста».

— Мария, я прилетел вчера в Лондон по делам. Это меня через Вашингтон соединяют. Да, все неплохо, спасибо, хотел бы вас навестить. Да нет, мне не составит труда зайти к вам в офис, я неподалеку. У нашего вип-клиента Mastercard огромное дело с мошенничеством по кредитным карточкам, потребовалось мое личное присутствие. Сейчас вышел пройтись, дай, думаю, зайду к вам. Не хотите? Спуститесь в кафе напротив? Ну что же, раз не желаете пускать меня в ваши chambers, жду вас через десять минут внизу.

Шуберт был в бешенстве, но держал себя в руках. Через пятнадцать минут в кафе вошла Гонзалес.

— Раз уж вы решили поговорить со мной здесь, а не под запись в своем офисе, нет нужды скрупулезно выбирать выражения. Вы что же затеяли-то? Только не говорите мне, что не знаете о смерти Серикова, не поверю. Что вы намерены предпринять?

— Ничего, при чем тут банк? Мало ли кто умер в Канаде.

— Я так и думал. Но вы ошиблись, если считали, что меня можно использовать вслепую. Возможно, вы ничего не считали, потому что вам этого не дано, а просчитался ваш куратор, Стив. Не гримасничайте, хватит, наигрались, я уже все выяснил. Вам хорошо известны обстоятельства смерти Серикова? Тогда послушайте, как это выглядит.

Мария смотрела на Шуберта спокойно, тоже сдерживая себя. Правильно говорил про него Стив: зазнавшийся выскочка, пролез в старшие партнеры, сидит в офисе на углу 20-й и Кей-стрит, носит трехтысячные костюмы, а изнутри прут старые полицейские ужимки. Лучше молчать.