Дневники казачьих офицеров - Михаил Фостиков

И путь наш «до Москвы» показался мне бесконечно долгим, трудным и совсем не тем, каким казался в вечно праздном и ликующем Екатеринодаре.

Железнодорожный мост через Дон взорван красными, но не сильно. «Быки» все целы, и только на первом пролете, у самого берега, взорвана передняя часть рамы. Ее уже починили. Комендант станции доложил, что путь до Воронежа не безопасен от красных. И генерал Шкуро, возвращавшийся из отпуска с потушенными огнями и на авось, в одном вагоне при паровозе, ночью выехал в Воронеж и прибыл туда благополучно.

Инженер, осмотревший починенный мост и тяжесть нашего состава поезда, черепашьим шагом пропустил его через мост, и мы к ночи двинулись также на Воронеж. Это было 5 октября 1919 года.

В Воронеже. Генерал Шкуро

Наш товарный поезд благополучно дошел до сортировочной станции, что в 7 верстах на восток от Воронежа.

Еще далеко до прибытия на эту станцию — мы обратили внимание на северо-восток, на движущиеся к Воронежу конные и пешие толпы людей, раскинувшиеся по полю, насколько хватал глаз человека. А кто они — мы не знали. И лишь когда остановился наш поезд и должен был менять паровоз, мы увидели «передовых людей» всей этой неизвестной мешанины. Это, оказывается, отступали некоторые части 3-го Конного корпуса генерала Шкуро, после боя с красной конницей Буденного под Усмань-Собакино. Пешие же люди были местные крестьяне, которые, с котомками за плечами, в лаптях и в своих бурых кафтанах старорусского покроя, уходили от красных, бросив свои семьи и пожитки на местах.

Отступавшие одиночные казаки без строя и без своих частей сказали нам, что красная конница двигается непосредственно за ними и вот-вот будет здесь…

Паровоз долго не подавали. Становилось жутко от неизвестности. Но вот вышел из депо главный путейский инженер в черном щегольском пальто, с генеральской зеленой подкладкой на нем — солидный, с барской осанкой и седеющей бородой. Он был в большом гражданском чине. Паровоз был подан и, схватив состав, безо всяких правил потащил нас в Воронеж. С нами уехал и инженер-инспектор. Это был последний поезд из Лисок. К вечеру хозяева положения здесь были уже красные…

Наш поезд, как прибывший с сытного юга, немедленно же окружили жители голодного города, чтобы что-то купить у мешочников. Среди них много учащейся молодежи. Вид всех грустный. Я попал в неведомый мне край по жизни, по настроению людей…

Вдруг над городом разорвалось, высоко в небе, несколько шрапнелей красных. И если для меня это было так неожиданно, то для тех, кто пришел к вокзалу купить что у мешочников, оказалось нормальным явлением: они продолжали свой торг с мешочниками, покупая главным образом муку. Мы же, быстро выгрузив своих лошадей, широкой рысью двинулись по городу к «штабу Шкуро». Его мы очень скоро нашли. Он помещался на Дворянской улице, кажется, в «Центральной» гостинице.

Мы там… Но я ужаснулся тому, что увидел: нас, верховых, прижал к южной стороне улицы поток повозок, отходящих пешком крестьян и разрозненных конных казаков, по разным причинам отколовшихся от своих частей. Все шли куда-то… Обозы нервно торопились, крича и погоняя своих лошадей. У верховых казаков худые лошади и у многих не верхового сорта, а крестьянские, видимо обмененные на своих, загнанных долгими походами и боями.

У многих казаков лошади в сплошной болотной тине до тебеньков седла и длинные хвосты коней, слипшись сплошным жгутом, подло болтались между задних ног.

А вот идут две пары артиллерийской упряжки в хомутах, на загнанных мокрых лошадях и… без орудия. Видимо, это двупарная упряжка от зарядного ящика, который застрял где-то в болотной трясине, так как все лошади в сплошной тине со шлеями вместе. Но лица всех отходящих верхом казаков были спокойные; они не торопились и все были вооружены шашками и винтовками. Одеты были уже по-зимнему. Но печать усталости от беспрерывных походов и боев ярко обозначалась на всем виде всадников.

Подо мною и урядником-гвардейцем Сальниковым лощеные лошади. Мы в черкесках и при погонах стоим верхами, прижатые этим потоком людей к тротуару. Мы не знаем — что же нам делать? Вдруг на балконе гостиницы быстро появился генерал Шкуро. Он в черной черкеске, в блестящих генеральских погонах и без папахи.

— Куд-да?!. куд-да вы?., кто вам позволил?., отступать?!. Конвой!.. волки!., в плети их!

На его глаза попалась и моя фигура на рослой красивой лошади.

— Полковник!.. Задержите всех этих казаков!.. Да скорее!.. И отведите назад в их части! — очень быстро и запальчиво выкрикнул Шкуро всю эту тираду слов и быстро вернулся назад.

Он, видимо, имел телефонный разговор с кем-то. Тут же против меня немедленно открылись ворота, и оттуда быстро выскочил взвод пеших казаков-«волков», конвой Шкуро в волчьих папахах. Они вихрем «перерезали» улицу и совершенно бесцеремонно стали хлестать плетьми и лошадей, и казаков, кто хотел проскочить «их цепь».

Воспользовавшись этим, я уже смело командую-распоряжаюсь:

— Стройся вот сюда!.. Пристраивайсь!.. Живее!

И через несколько минут уже появился строй конных казаков, человек в 120. Шкуро опять показался на балконе и крикнул мне:

— Полковник!.. Ведите их вперед, в село (он назвал это село), к генералу Губину![165] — и опять скрылся в свой штаб.

Где это село?., кто такой генерал Губин? — я нич-чего не знал, но нервная нетерпеливость Шкуро не позволила мне размышлять. Думаю — в дороге от урядников узнаю, где это село и кто таков генерал Губин.

С темнотою ночи я прибыл в назначенное село Острожко. Оба начальника дивизий корпуса Шкуро — 1-й Кавказской казачьей генерал Губин и 1-й Терской казачьей генерал Агоев Владимир — были на колокольне церкви. Взобрался туда и представился высокому мясистому Губину. Рядом с ним стоял небольшого роста и хорошо сложенный Агоев. Последний в чевяках и в мелких галошах. Вид его — типичный горец — изящный, легкий, подвижный и щегольский. Одет он был так, словно собрался на бал. Мне он напомнил генерала Колю Бабиева.

От него я узнал, что красная конница Буденного нанесла их дивизиям два удара под городом Усмань-Собакино 1 и 5 октября и они отступили. Убиты начальник штаба Терской дивизии (фамилию не помню) и командир 2-го Хоперского полка полковник Беломестной.[166]

С Губиным и Агоевым я вернулся в Воронеж и на ночь расположился в офицерской столовой «Центральной» гостиницы, гдё находился штаб генерала Шкуро. Это было 6 октября.

7 октября — легкий завтрак офицеров разных команд штаба корпуса — кто, когда и как хочет и что у кого есть съестного. Я сижу один. Все офицеры в младших чинах из бывших урядников.

— Встать!.. Смирно!.. Господа офицер-ры! — подалась команда. Обернувшись, я увидел генерала Шкуро. Он был в волчьей папахе и в нарядной светло-серой николаевской шинели с пелерйной на дорогом меху. Вздернувшись со стула, подошел к нему, остановился и отрапортовал:

— Ваше превосходительство… Полковник Елисеев — представляюсь, назначен в Ваш корпус.

Шкуро глубоко испытывающе посмотрел мне в глаза, подал руку, сказал «хорошо» и просил меня зайти к нему в кабинет после завтрака.

Я у него в кабинете. Предъявил предписание Походного Атамана генерала Науменко.

— Да-да… Кубанская ведь дивизия здесь одна. Вы будете назначены в распоряжение начальника 1-й Кавказской казачьей дивизии. А пока что я прошу Вас проехать в тыл корпуса, за Дон, это верст десять на запад от Воронежа, и собрать всех безлошадных казаков корпуса… Из них надо сформировать пеший батальон… и я назначаю Вас командиром этого батальона…

Я слушаю и не верю своим ушам… Я — «командир пешего батальона»? Хотел отказаться, уклониться от этой странной для; меня и миссии, и должности, но Шкуро просит: «Вначале исполнить это, а там дальше — видно будет!»

Мы вышли с ним в общую просторную залу-гостиную, как к нам навстречу шли два командира полков — 2-го Кубанского конного партизанского полковник Михаил Соламахин и 1-го Хоперского — полковник Юра Ассиер,[167] которых я так давно хорошо знал и любил. Они оба в бурках и в «волчьих папахах» подходили скорым и бодрым шагом, явно с каким-то важным докладом. Юра Ассиер как юнкер щелкнул каблуками и взял под козырек перед Шкуро, а Соламахин — вольготно и с улыбкой предстал перед Шкуро.

Их полки стоят под Графской. Они почти изолированы, почему и просят оттянуть их к Воронежу. Они титулуют Шкуро «Ваше превосходительство», Шкуро их называет ласково — «Миша, Юра» и на «ты». Мне это понравилось.

Шкуро слушает их и успокаивает, что «это есть временная неудача»; говорит, чтобы они возвращались немедленно же к своим полкам, и отпускает их.

Они подходят ко мне и обнимают. Юра очень рад, по-детски рад, что я прибыл в их корпус; забрасывает вопросами и просит на службу в свой полк, но я его «расстраиваю» назначением батальонным командиром… Соламахин мило улыбается на мои слова и успокаивает, что это назначение, конечно, временное. Об этих отличных кубанских офицерах подробно скажу по событиям.