Афинский яд - Маргарет Дуди

— Может, зайдем и попросим воды?

— Нет-нет, — возразил Архий. — Не будем терять драгоценное время. Хозяева не обрадуются непрошеным гостям. Они слишком бедны. Такие не покупают ни мед, ни рыбу.

И мы пошли дальше, мимо возделанных участков земли и невспаханных полей, на которых паслись овцы. Выглянуло солнце, и вдруг стало не по-осеннему тепло. Запели поздние птицы, а над моими липкими корзинами и пахучей рыбой Архия зажужжали поздние осы.

— Смотри! — вдруг напрягся Архий. — Что это?

— Где?

— Вон, в канаве — какая-то тряпка колышется на ветру.

— Наверное, крестьянин, настоящий крестьянин, вкушает послеобеденный отдых, — предположил я. — Или выпил слишком много вина. Не обращай внимания.

— Как ты можешь так говорить? Почему не выясняешь, в чем дело?

— Сам выясняй.

— Может, кто-то ранен? Что это? Не стон ли?

Я бросился к канаве и заглянул в нее. Кусок домотканой материи трепетал среди папоротника и утесника, сливаясь с их яркими осенними красками. А под тряпкой и листьями лежал человек. Тело остыло, однако не успело задеревенеть. Похолодев, я представил, как буду рассказывать Гермии о смерти ее сына. Непослушными руками я раздвинул заросли утесника и повернул к себе голову покойника.

— Эргокл!

Некогда шустрые глазки остановились и остекленели. Кто-то успел клюнуть мертвеца в съежившийся курносый нос. Когда я поворачивал мертвую голову, случилось нечто жуткое. Она мотнулась в одну сторону, потом в другую. Я вдруг вспомнил, как еще совсем ребенком нечаянно поломал мамину прялку и как тогда, при виде сломанной ножки и лохматого мотка шерсти, болтающегося туда-сюда, на меня нахлынуло отчаяние.

— Он умер? — спросил Архий.

— Да. Это Эргокл, вне всякого сомнения. Кто-то сломал ему шею. Он так лежал… нет, думаю, кто-то успел переместить тело.

С неподобающей поспешностью я уронил голову Эргокла и повернулся к Архию.

— Ты? Это ты! Ты все время знал, что тело Эргокла здесь! Естественно, он не стонал, ты все выдумал! Ты либо сам убил его, либо нашел труп.

— Естественно, я нашел труп. Я не убивал. Но мне ни в коем случае нельзя заявлять о находке тела.

— Ты нашел его в этой канаве? На этом самом месте? Когда?

— Вчера. Я шел этой же дорогой, в обход Элевсина, заметил ткань, подбежал и дотронулся до нее, как и ты. Я передвинул тело, голова мотнулась и легла уже по-другому. Лишь очень наблюдательный человек мог обратить на это внимание.

Я хотел сказать, что у меня есть некоторый опыт в обнаружении трупов, но прикусил язык. Мне совсем не хотелось напоминать об этом афинским гражданам или чужеземцам.

— Странно, что Эргокл умер здесь, — задумчиво произнес я. — Есть места и поуютнее. Например, бордель. Телом уже успели поживиться птицы и насекомые.

— Еще бы. Люди решат, что мухи интересуются твоими корзинами. Эргокл нынче пахнет сильнее. Видишь, как хорошо, что я в столь душистом образе. Мы погрузим тело на осла.

— Так вот зачем тебе понадобилось несчастное животное! Ты подстроил, чтобы я нашел тело! А как же Клеофон?

— Это не имеет никакого отношения к Клеофону. Но иначе ты бы не пошел.

— Ты уверен, — сказал я, едва сдерживаясь, — что в твоих жилах не течет критская кровь? Ты, помнится, говорил, что родился где-то на западе, под Сибарисом. Но может, среди твоих предков есть критяне?

— А что?

— Они все лгуны, — сквозь зубы проговорил я и стал затаскивать мертвого Эргокла с болтающейся головой на моего многострадального осла. Архий взялся помогать. Мы прикрыли тело одеждой Эргокла и провонявшим рыбой плащом Архия. Вокруг клубились тучи мух.

— Погоди! — сказал я. — Мы должны осмотреть место преступления.

— Не трудись. Это — сам знаешь, что — нужно отвезти в дом Эргокла, и поскорее. Чтобы его семья оповестила городские власти, — посоветовал Архий. Он шлепнул осла, и тот потрусил по дороге в Афины. Мне оставалось лишь пойти следом. — Пусть разбираются сами. Я точно не знаю, распространяется ли на эту территорию влияние Афин, но полагаю, что да.

— Да. Но мы сейчас здесь — на том месте, где убили Эргокла. Сперва нужно выяснить, что произошло, а уж потом возвращаться в город.

— Откуда тебе знать, где его убили?

— Ниоткуда. Но скорее всего, это случилось где-то рядом. Непохоже, что он свалился в припадке. Ему свернули шею и аккуратно уложили в канаву, — я осмотрелся. Место было безлюдное. Но где-то рядом гоготали гуси.

— Смотри! — с удвоенной силой заработав руками, я разогнал мух, роящихся над моей головой, и, воспользовавшись краткой передышкой, быстро указал на интересующий меня объект. — Вон домик, который мы уже видели. Хоть он и не прямо у дороги, а все равно может оказаться таверной, в таком-то захолустье. За деньги хозяева наверняка предлагают путешественникам выпить и перекусить. В отличие от обыкновенных крестьян, чье радушие бескорыстно.

— Возможно, — вяло отозвался Архий. — Но скорее всего, дом пустует. А если нет, значит, там ютятся какие-нибудь жалкие бедняки, от которых все равно ничего не узнаешь. Учитывая особенности нашего груза, следует тронуться в путь немедля.

— Поступай, как знаешь, — высокомерно проговорил я. — Хочешь — иди, а можешь остаться и присмотреть за ослом.

Вместо ответа Архий пробормотал что-то неразборчивое. Не обратив на это никакого внимания, я пошел по тропе, ведущей к дому. На мое счастье, гуси были на заднем дворе, за самодельным забором из прутьев и утесника. Неказистый домик, крытый утесником вместо черепицы, был окружен томящимся от зноя огородом с пожухлым, давно отцветшим салатом. Домик был ненамного выше моего роста, но, видимо, внутри хватало места, чтобы спать, есть, хранить инструменты и даже держать кое-какую живность.

За домом, возле загона для гусей, росла яблоня, а под ней я увидел старика.

— Добрый день. Какие хорошие гуси! Ты, часом, не продаешь напитки путешественникам?

Старик моргнул, потом выпрямился и, еле переставляя ноги, поплелся мне навстречу.

— О да, господин. У нас чудесный колодец, мы можем предложить тебе вина и свежей воды. Сейчас смешаю и вынесу.

— Я могу зайти, — сказал я и прошел в дом; косяк был такой низкий, что пришлось согнуться в три погибели. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что комната обставлена для гостей, возможно — для постояльцев. В полумраке вырисовывались неясные очертания стола и стульев. Вдруг раздался то ли стон, то ли вздох, и я стал осматриваться. Не обнаружив в комнате ни души, я заглянул в пристройку: разбросанное по полу сено — вот все, что осталось от осла, давным-давно канувшего в небытие. Единственным четвероногим обитателем этого дома была одинокая молодая овца, которая спала в какой-то неестественной позе. Стоящий у меня за спиной хозяин вдруг поднял крик, и из маленькой комнаты прямо напротив пристройки выползла древняя старуха. Казалось, ей ничуть не досаждали вопли супруга, из чего я заключил, что она глухая. Хозяйка тоже сильно горбилась, ее подбородок почти лежал на груди.

— Хочешь выпить? — спросила она, не глядя на меня. Я заключил, что это не скромность, а следствие недуга: спина старухи была согнута, словно лук, не позволяя ей поднять голову. Старые слезящиеся глаза неотрывно смотрели в пол, не слишком чистый. В дом то и дело входили гуси. Молодая овца громко сопела, храпела и портила воздух.

— Не пугайся. Это всего лишь больной барашек, — сказала старуха. — Видно, впал в оцепенение.

С удивительным проворством она плеснула в кувшин слабенького вина, сильно разбавленного водой из треснувшей гидрии,[6] и зашаркала ко мне, улыбаясь страшной беззубой улыбкой.

— Не бойся, — успокаивающе произнесла она, видя мои сомнения, — вода только-только из колодца. Очень хорошая вода. Если заплатишь, я могу сделать чего-нибудь горяченького. Даже супа. Когда этот барашек издохнет, у нас будет похлебка.

— Пусть даже не надеется! — завопил старик. — Я не позволю разводить огонь посреди дня. Какая трата угля!

Его престарелая супруга взглянула в угол, где аккуратной кучкой был сложен уголь.

— Почему бы нет, если он заплатит? — возразила она. — Ведь угольщик приходил.

— В этом нет нужды, — сердито проговорил хозяин дома, а я с жаром принялся уверять, что совершенно не хочу горячего.

Старуха отнесла кувшин на колченогий стол для готовки, и я заметил на нем горшок с водой, в котором лежала свежая свекла. Между тем, в их убогом садике я видел лишь отцветший салат и какие-то травы.

— К вам никто не приходил — день или два назад? Может, афинянин с курносым носом и прямыми каштановыми волосами?

Старуха не ответила, неожиданно вспомнив, что она глухая. Я задал тот же вопрос старику.

— У нас много народу бывает, — ответил тот.