В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945 - Вальтер Варлимонт

Так же получилось впоследствии и с приказом о комиссарах. Насколько мне известно, дальше им занимались только люди из самого близкого окружения Гитлера, и то лишь в двух случаях. 26 сентября 1941 года, когда уже почти три месяца шла кампания на Востоке, из ОКХ пришел меморандум, датированный 23 сентября и опять подписанный генералом Мюллером. В нем говорилось, что опыт операции показал, что «предыдущие инструкции по обращению с комиссарами должны быть пересмотрены». Йодль возвратил его с написанным от руки комментарием: «Фюрер не склонен вносить какие-либо изменения в уже вышедшие приказы о политических комиссарах». Далее, 6 мая 1942 года, то есть через год после подготовки армией первого проекта приказа, официальный журнал исторического отдела ОКВ содержит следующую запись:

«Фюрер отдает распоряжение, что с целью повысить готовность к дезертирству или капитуляции советских войск, которые находятся в окружении, временно и в порядке эксперимента разрешается в таких случаях гарантировать жизнь командирам, комиссарам и политрукам»[151].

Насколько мне помнится, это распоряжение Гитлера появилось в результате личных протестов фельдмаршала фон Клюге. Фактически это означало формальную отмену приказа о комиссарах[152]. Тем не менее надо полагать, что, несмотря на все усилия, предпринятые против этого приказа, в течение первых недель Восточной кампании в некоторых районах он выполнялся, хотя ни одного сообщения на эту тему в верховную ставку не поступило. С другой стороны, нет сомнения в том, что на деле этот приказ потерял всякое практическое значение самое позднее в начале серьезного зимнего кризиса с декабря 1941 года.

Но даже на начальном этапе Русской кампании в тех районах, где вермахт вел боевые действия или которые он захватил, этот приказ выполнялся весьма ограниченно. Этому не найти более убедительного доказательства, чем тот факт, что в разгар лета 1941 года громадное число комиссаров всех званий и рангов обнаружили в лагерях для военнопленных. Тогда я не знал ни об этом, ни о том, как узнал об этом Гитлер; не слышал я и об Инструкции по обращению с советскими военнопленными, которая явно появилась вследствие такого открытия.

Насколько я понимаю, целью этого нового приказа было главным образом наверстать упущенное в передовых районах путем «изоляции» комиссаров и государственных чиновников в лагерях для военнопленных. В послевоенный период в некоторых кругах считалось, что он был составной частью первоначального приказа о комиссарах. Это неверно. На самом деле только один человек, Гитлер, и формально, и лично был замешан в авторстве и подготовке двух этих приказов; его несчастный начальник штаба ОКВ тоже был вовлечен в это, но только в качестве адресата. Адресаты в обоих случаях были абсолютно разные; первый приказ был направлен в полевую ставку, второй – в управление лагерями для военнопленных. Возможно, по опыту с боевыми частями Гитлер исключил и это управление из командной цепочки и во втором приказе просто отдал ему распоряжение открыть ворота лагерей для военнопленных приспешникам Гиммлера. Что касается боевых частей, то результат был прямо противоположным; все поняли, что о противозаконном обращении с комиссарами в лагерях для военнопленных скоро станет известно противнику, который придет к выводу, что его войска должны сражаться до последнего. Видимо, этим и был вызван июньский приказ 1942 года по поводу существенных послаблений в лагерях для военнопленных, хотя он никогда не отменялся.

В заключение этой мрачной главы из моей памяти считаю своим долгом сказать следующее. Даже в военных кругах часто высказывалось мнение, что в Северной Африке и Италии германская армия «воевала по-джентльменски», мнение, которое подразумевает, что на Востоке армия вела себя по-иному. Это абсолютно несправедливое унижение достоинства большей части германской армии. Не говоря уж о том, что дивизии часто перебрасывались с востока на запад, было бы ближе к правде сказать, что немецкий солдат Второй мировой войны умудрялся сохранять свое традиционное достоинство на Востоке, как и везде, несмотря на беспримерные нагрузки, которым подвергали его не только действия противника, но и действия собственного Верховного главнокомандующего.

Глава 5

Восточная кампания – от начала до зимнего кризиса

Новая полевая ставка

Армия перешла границу на рассвете 22 июня. На этот раз Гитлер не стал следовать порядку, которого он придерживался на Западе в 1940 году, а подождал примерно тридцать шесть часов, чтобы посмотреть, как будут разворачиваться события, прежде чем отдать приказ о перемещении ставки в Восточную Пруссию. Только в полдень следующего дня, первого дня мобилизации в Советском Союзе, многочисленные эшелоны верховной ставки двинулись на самолетах и поездах на восток. Полевой эшелон отдела «Л», личный состав и структура которого не претерпели изменений, отправился в 14.45 со станции Берлин-Грюневальд к неизвестному месту назначения; на следующее утро в 3.45 он достиг назначенного пункта в лесах Горлице, в нескольких милях восточнее Растенбурга.

Пунктом выгрузки оказался полустанок на местной железнодорожной линии, и всего в нескольких метрах от него мы обнаружили зону 2 новой ставки. Она была полностью обнесена забором из колючей проволоки и почти не видна с дороги; большинство кабинетов находилось в деревянных бараках, стоявших вокруг простой сельской гостиницы, где в мирное время останавливались приезжие из Растенбурга. Что касается размеров помещений, количества окон и обстановки, то выглядела ставка так, будто ее обустраивали по правилам берлинских министерств. Еще больше удивило полуподземное сооружение, напоминавшее длинный спальный вагон с рядом тесно примыкающих друг к другу дверей; оказалось, что в нем находятся дополнительные кабинеты и спальные места для офицеров; у меня оказался даже номер на двоих. Бетонные стены были обиты деревянными панелями, окрашенными в радостные цвета; там имелись встроенные шкафы, эмалированные тазы, ванны с подведенным к ним водопроводом, центральное отопление и разные электрические новинки – все это с трудом совмещалось с привычным представлением о полевой штаб-квартире. Через несколько ночей я первый сбежал из этих катакомб; сначала обосновался в нашем спецпоезде, который все еще стоял на соседней станции, потом перебрался в старую гостиницу, где все еще жил ее хозяин и где мы организовали простенькую офицерскую столовую. Остальные офицеры отдела «Л» вскоре последовали моему примеру и перебрались в офицерские бараки.