Пташка (СИ) - Скворцова Ксения

— Дай мне дело, господин Еловит, — взмолилась Гнеда. — Невмоготу безропотно ждать своей участи, словно скот убоя.

— Ну что ж, добро. Едем на княжий двор. Если боги смилостивятся над нами, нынче раненым не будет числа.

— А если не смилостивятся? — непонимающе спросила девушка.

— Тогда сарыны возьмут город, и горе тем, кто выживет, — мрачно заключил Еловит и ударил кобылу хлыстом.

Попасть за тын Золотого Гнезда оказалось куда труднее, чем выйти из-за него, но кажется, имя Еловита открывало многие двери. Лекарь распоряжался быстро и властно, как человек, точно знающий чего хочет, и вскоре они с ранеными устроились в гриднице, куда врачеватель велел доставить чистую воду, тряпьё и свой запас целебных трав. Телегу Еловит вновь отправил за ворота с приказом собирать всех раненых и неможных.

Гнеда, выросшая с Домомыслом, который сам занимался знахарством, а после — воспитанная Фиргаллом, знавшим толк в том, как обходиться с ранами, к удивлению Еловита, быстро вникла в суть. Единственной препоной стала борьба с собственным естеством, и в дополнение к непрекращающейся тошноте девушка чувствовала, как потеют руки и кружится голова. Но Гнеда старалась не замечать этого, сосредоточившись лишь на деле, и постепенно слабость начала отступать.

Хворых набралось немного, и почти все имели нетяжёлые раны. Несчастный же лучник был плох. Он впал в беспамятство и лишь горестно постанывал и метался по соломенной подстилке.

— Господин, — решилась спросить Гнеда, когда они присели для краткого отдыха, — ты был на стене. Скажи, ты видел, что там?

Еловит глубоко вздохнул и поднял на помощницу усталый взгляд. Некоторое время он смотрел в тревожные глаза девушки, и что-то вдруг потеплело в его взоре. Лекарь покачал головой и улыбнулся.

— Княжеские стяги реют, словно облака на небесах. Они выстоят. Разве может статься иначе?

Еловит коротко сжал руку девушки и отвернулся.

День между тем угасал. Узорчатые окна потемнели. Наступала ночь, а новостей всё не приходило. Больные были обихожены, и вновь потянулись часы мучительного ожидания. Еловит велел Гнеде поспать и нехотя, она подчинилась. Устроившись в углу неподалёку от начавшего бредить лучника с твёрдым намерением не смыкать глаз, девушка, накрывшись платком, свернулась калачиком.

Она проснулась от шума. Тусклый свет сочился серой дымкой, выхватывая из темноты бледные лики спящих. Гнеда вскочила. Сердце бешено колотилось. Крики и гомон приближались. Если это враги, то спасения уже не найти. Девушка подошла на ставших деревянными ногах к дверям, но не успела коснуться их, как створки распахнулись и на пороге возник Еловит. Бесцветное лицо не оставляло сомнений в том, что его ночь минула без сна.

— Князь пришёл на подмогу! Они отступили. Сарыны отступили, — едва успел выдохнуть он голосом, в котором не было радости, как за его спиной показались люди.

Иные шли сами, других несли на руках. Гнеда невольно отшатнулась. Улёгшаяся было накануне дурнота с новой силой накатила на девушку, стоило ей увидеть страшные увечья, причинённые сарынскими саблями, по сравнению с которыми застрявшая в груди стрела выглядела простой царапиной. Гридница быстро наводнилась ранеными, принесшими с собой смрадный дух крови, пота, боли и ещё один запах, определения которому Гнеда ещё не знала — резкий, кисловатый, ни на что не похожий и пугающий.

Она даже не успела испытать счастья от долгожданных вестей о победе. Забот стало так много, что девушка сбивалась с ног несмотря на то, что Еловит привёл на подмогу ещё нескольких женщин во вдовьих одеяниях. Кровь, гной, талый снег и комья сырой, едва оттаявшей земли смешались здесь. Некоторые молча лежали, ожидая своей очереди или смирившись с собственной участью, но были и те, что кричали или стонали, звали к себе, бранились. Но самое ужасное было в другом. Гнеда вдруг поняла, что до сих пор не знает, живы ли те, к кому весь этот проклятый день возвращались её мысли. Стойгнев. Бьярки. Судислав. Их не было среди раненых, но не было и среди павших, которых также приносили в княжеский чертог. Из отрывков разговоров стало ясно, что княжич со своей дружиной бросился в преследование, когда войско кочевников двинулось обратно в степь, и о дальнейшей их судьбе никто не ведал.

Впрочем, времени на раздумья у Гнеды не оставалось. Работа была грязной и безотрадной. Еловит делал всё, что было в его силах, но, увы, помочь можно было далеко не всем.

Вот как выглядела война. В ней не было ничего прекрасного и благородного, вопреки всем песням, сложенными мужчинами об этом жестоком ремесле. Смелость, доблесть, бесстрашие оставались лишь красивыми словами, а наяву была растерзанная плоть и покорёженный дух. Изуродованные, плачущие люди, встречающие свой конец в муках и испражнениях.

Гнеда поднялась, чтобы проведать стрельца, но остановилась в растерянности. Его подстилка пустовала. Дыхание девушки сделалось прерывистым, и она тщетно открывала рот, судорожно пытаясь перехватить воздуха. Нынче Гнеда видела много смерти, но почему-то именно гибель этого незнакомого мальчишки переполнила какой-то предел. Не видя ничего вокруг и не помня себя, девушка ринулась к дверям. Она выскочила во двор и застыла, привалившись спиной к простенку.

От тлеющих пепелищ поднимался горький дым. В блёклых сумерках тихо и торжественно падал снег, наряжая Стародуб в скорбные белые одежды.

Сперва Гнеда подумала, что ей помстилось, уж больно были похожи на призраков люди, показавшиеся в воротах. Их было трое — тот, что в середине, поддерживаем с двух сторон товарищами. Усталость и изнеможение изменили поступь мужчин, но Гнеда впервые за эти бесконечные часы почувствовала трепетание радости в груди, потому что с их приближением стало ясно — это был княжич. Справа он опирался на Бьярки, человек же слева был облачён в иноземные одежды, и по тёмному раскосому лицу девушка с изумлением распознала в нём сарына. Сзади бежали слуги, но ни Бьярки, ни его мрачный степной помощник и не помышляли перепоручить им свою ценную ношу. Да, Гнеда теперь хорошо видела, что Стойгнев почти не шёл сам, всецело положившись на прихрамывающих поводырей. Голова княжича была опущена, и ветер размётывал вороные пряди, перебирая их снегом.

Из терема навстречу им кинулись люди князя, и, подхватив Стойгнева у еле держащихся на собственных ногах воинов, бережно переместили его в гридницу. Появление княжича мигом подняло дух раненых, которые приветствовали своего вождя восторженными восклицаниями.

— Куда вы несёте меня? — раздался слабый, но властный голос.

— В твои покои, господин, — был ответ слуги. — Тебе нужен отдых, княжич, раны твои нуждаются в утешении.

— Нет, оставьте меня здесь, — приказал Стойгнев. — Я хочу быть среди моих братьев.

Челядь бросилась исполнять повеление княжича, и вскоре он уже лежал на самом лучшем месте возле очага, укутанный в меховые одеяла. Еловит подошёл, собираясь осмотреть его, но Стойгнев остановил знахаря движением руки. Он закрыл глаза, призывая все оставшиеся силы, и с трудом размежил побелевшие непослушные губы:

— Это Сонкур, мой брат из степи. Он спас мне жизнь. Позаботьтесь о нём.

Выдохнув последние слова, княжич, сомкнув веки, откинулся на подушки, и Еловит тотчас бросился к нему. Гнеда посмотрела на молодого сарына, который дерзко встречал не слишком-то дружелюбные взгляды заслессцев. Несмотря на заступничество Стойгнева, он по-прежнему оставался кочевником, пришедшим воевать их землю и полонить их родных.

Сонкур стоял, гордо подняв голову, которую венчала длинная чёрная коса, собранная на затылке. Узкие глаза степняка холодно поблёскивали, и в его повадке было что-то от дикого зверя, в любой миг готовящегося отразить нападение или напасть самому. Гнеда ни разу до этого не видела кочевников, о которых слышала так много страшного, но теперь была вынуждена признать, что этот юноша с высокими скулами и смуглой обветренной кожей оказался по-своему красив.