О времени, о душе и всяческой суете - Джон Браннер

ощущал спазмы в животе, и очень скоро ему придется покинуть комнату, но он не собирался пропускать ни секунды этого шокирующего выпуска новостей.

– А теперь наш научный корреспондент расскажет о потрясающем новом методе лечения душевнобольных. Интервью, которое вы увидите, было снято сегодня в Национальной больнице для душевнобольных с криминальными наклонностями.

Виды большого современного здания: персонал сопровождает мужчин и женщин в похожих на пижаму формах; просторные покои, по двадцать коек у стены; затем три человека, сидящие вокруг стола, – фрейлейн Дасс, невысокий нервный мужчина, похожий на армянина, и чернокожий мужчина, говоривший с сильным американским акцентом.

Американец???

За кадром корреспондент спрашивал о новом замечательном препарате, а невысокий нервный мужчина, периодически пользуясь подсказками коллег, объяснял, как теперь можно вылечить ранее неизлечимую манию величия, паранойю и обсессивное поведение.

– Насколько я знаю, у вас уже был один по-настоящему успешный случай, – наконец сказал корреспондент. Все трое гордо улыбнулись.

На экране возник человек, которого Вентшлер узнал. Старше – значительно старше, с седыми волосами – и намного стройнее, но совершенно точно он, в темной форме и кепке на фоне археологических экспонатов. Явно музейный экскурсовод; не менее явно – Герман Геринг…

К горлу Вентшлера подкатила желчь. На экран тем временем вернулось трио за столом.

– Да, он уже три месяца работает в Государственном музее, – говорил чернокожий мужчина, – и никаких признаков рецидива. Конечно, придется еще некоторое время продолжать терапию, но он замечательно адаптируется. Мы и в случае Геббельса питаем кое-какие надежды.

– А архипреступник? – спросил корреспондент.

Все трое пожали плечами. Фрейлейн Дасс сказала:

– Ну, конечно, его бред так долго поддерживался всеми, кто подчинялся его безумным приказам… но даже в его случае мы еще не до конца оставили надежду.

– Большое вам спасибо.

Назад к флагам и закадровому голосу:

– А теперь новости спорта…

Для Вентшлера это было уже слишком. У него закружилась голова и свело внутренности. Поднявшись, изо всех сил стараясь не утратить внешний самоконтроль, он вопросительно взглянул на Фойерштайна.

Угадав, в чем дело, хозяин жестом подозвал Франца.

Ровным шагом, приведшим генерала в бешенство, высокий ариец – господи, слуга, слуга на побегушках у этого выводка жидов, ниггеров и бог знает каких полукровок! – проводил Вентшлера в уборную в дальнем конце коридора. Генерал так торопился, что успел лишь захлопнуть, но не запереть дверь, прежде чем спустил штаны и дал волю потоку вонючей жидкости.

Когда же его заберут назад в его собственное время? Он этого больше не вынесет! Это пытка страшнее наихудшего ночного кошмара!

Постепенно ему полегчало. Послышалась веселая мелодия; хлопнули двери, и, судя по звукам, гости вышли танцевать на выложенном плиткой полу вестибюля, более подходящего, нежели ковры в других виденных им комнатах. Он вдруг представил, как они заходят сюда, и поспешно схватил туалетную бумагу, скрытую в белом пластиковом дозаторе.

Лишь вытянув и оторвав два куска, он заметил, что на них, как и на всем остальном рулоне, был штамп – единственная свастика, которую он видел за все время пребывания здесь.

Тогда-то он достиг точки кипения. Он закричал. Вошли дворецкий и его помощник и быстрым, бесстрастным удушающим движением лишили его сознания.

– Затем, – продолжал мистер Секретт, – ему сделали усыпляющую инъекцию и на оснащенной цепями противоскольжения машине отвезли к покрытому глубокими трещинами леднику. Оттуда его отнесли – Франц и его ассистент работали спасателями в горах, так что вес им был нипочем, – метров на двести вверх и бросили на удобном порожке. К рассвету все кончилось: тщательно смонтированный выпуск новостей с кадрами из научно-фантастического фильма, который никто не видел, потому что с началом войны съемки пришлось прекратить, обертка от мыла, все мелкие издевательские детали и последний оглушительный удар – все было уничтожено, а актеры вернулись к обычной жизни. Конечно, они не были профессионалами. Так, обычные люди, у которых было почти так же много причин ненавидеть нацистов, как у того, кто назвался Фойерштайном, но далеко не так много денег. Все представление обошлось ему в миллион фунтов, не меньше. Только представьте, сколько ему пришлось дать взяток! Но это была весьма справедливая расплата за то, что по приказу Вентшлера сотворили с его родителями, а кое-какие детали кажутся мне просто блестящими…

В кафе, кроме нас, уже никого не осталось, и персонал начал явно на что-то намекать. Но, даже когда мистер Секретт замолчал, я не мог пошевелиться и сидел в оцепенении. Он начал собираться первым.

– Что ж, старик, – сказал он, глядя на часы, – вижу, у меня осталось всего несколько минут, чтобы успеть на автобус в Базель. Сегодня лечу домой, пора снова за работу.

– Постойте! – воскликнул я. – Кто на самом деле этот Фойерштайн?

– Неужели вы всерьез полагаете, что я вам это скажу! Так или иначе, он уже мертв.

– Ох, ну, замечательно! – вскричал я. Я-то надеялся разыскать его и взять интервью, но эти мечты растаяли, как дым. – Тогда как вы докажете, что с Вентшлером произошло именно это?

– Совершенно никак, старик! Я же сказал: все, что могло их выдать, уничтожено. Хотя прогноз погоды обещал снегопад, все равно Вентшлера могли найти живым, а похищение немецкого офицера – не мелкое преступление, особенно при том, что Швейцария в войне не участвовала.

– Значит, это действительно произошло в Швейцарии?

– Где же еще? Как я говорил, он видел, что затемнения нет, и слышал звуки обычного гражданского транспорта, проезжавшего мимо дома. Это невозможно было подделать.

– Так как, ради всего святого, вы узнали об этом?

Мистер Секретт собирал вещи, намереваясь встать. На мгновение на лице у него появилось странное, задумчивое выражение.

– Позднее, – едва ли не с неохотой сказал он, – я… скажем так… завел близкую дружбу кое с кем из участников. Мы говорили друг с другом свободнее, чем я когда-либо говорил с кем-либо еще… но это дело прошлое, а меня ждет автобус. Прощайте, дружище, до встречи в Лондоне!

И направился к двери.

С десяток вопросов у меня в голове боролись за право быть высказанными, но я знал, что не стоит пытаться задержать его. Однако по тому, как он вел себя, было ясно, что ему еще есть что сказать, как часто бывало и раньше.

Я оказался прав. Он развернулся и торопливо зашагал назад. Вид у него был взволнованным.

– Кстати, старик, – тихо сказал он, – я не имел в виду, что не могу свободно говорить с вами! Разумеется, могу, а людей, про которых я с уверенностью это говорю, чертовски мало, я вас уверяю. Приходите повидаться, когда выпадет случай, или пригласите меня