Книга Дины - Хербьерг Вассму

— Но…

— Поверь мне! А сейчас идем в хлев!

Дина вышла в сени и нашла рабочую одежду. Потом они вместе пошли к мычащей корове.

Дина оставила скамеечку и подойник в проходе. Потом подошла к стойлу и положила руку корове на шею. Тяжело и спокойно.

— Тихо, тихо, успокойся, — негромко приговаривала она и гладила храпящую корову.

— Осторожно, она злая! — испуганно сказала девушка.

— Я тоже. — Дина продолжала гладить корову.

Скотница с изумлением смотрела на нее. Дина вошла в стойло и поманила к себе девушку. Та нехотя подошла к ней.

— Вот так. А теперь погладь корову, — приказала Дина. Девушка повиновалась. Сперва боязливо. Потом страх прошел.

— Посмотри ей в глаза! — велела Дина.

Девушка опять подчинилась. Корова постепенно затихла и принялась за сено.

— С ней надо разговаривать как с человеком! — сказала Дина. — Можешь рассказывать ей о погоде, о лете.

Девушка заговорила с коровой. Сперва ее голос звучал неуверенно, почти жалобно, но потом в нем зазвучали даже сердечные нотки.

— Теперь покажи ей подойник и тряпку, но продолжай рассказывать, — велела Дина и, не спуская глаз с девушки и с коровы, вышла из стойла.

В конце концов корова повернула голову и с интересом смотрела, как скотница доит ее.

Девушка радовалась. Молоко текло тугими белыми струями, с краев подойника падала пена.

Дина ждала, пока девушка кончит доить.

Когда они возвращались с полными подойниками, Дина посоветовала скотнице:

— Можешь рассказывать корове о всех своих делах! О своем любимом! Коровы любят такие рассказы.

Девушка, которая уже собиралась поблагодарить Дину за помощь, испуганно остановилась:

— А если меня кто-нибудь услышит?

— Того поразят молния и несчастья! — серьезно сказала Дина.

— Но он может успеть до этого разнести все по приоду?

— Не успеет, — твердо обещала Дина.

— Где вы все это узнали? — спросила девушка.

— Где узнала? Да я росла у ленсмана вместе с коровами и лошадьми, — коротко объяснила Дина. — Только никому про это не говори. Ленсман опасней, чем любая злая корова.

— Вы там и доить научились?

— Нет, доить я научилась, когда жила у нашего арендатора. У него была одна корова.

Девушка с удивлением посмотрела на Дину и больше ничего не спросила.

Молоденькая скотница не могла умолчать о своей хозяйке. Она рассказывала про нее всем подряд. Как хозяйка ловко обращается с животными. Какая она добрая. Как всем помогает.

Она приукрасила историю, и та пошла гулять по усадьбам. Это было торжеством Дины, скотницы и коровы.

Да, Дина из Рейнснеса знает не только «Отче наш». Она всегда на стороне маленьких людей. Вспомнили историю Фомы, с которым Дина вместе росла. Теперь он пользуется уважением и ведет все хозяйство в Рейнснесе.

А лопарка Стине. С ее двумя незаконными детьми, одним покойным и одним живым. Ее приняли в семью. И она держала маленького Вениамина в церкви, когда его крестили.

Люди украшали эти истории своими подробностями, которые свидетельствовали об отношении Дины к беднякам. О ее справедливости. О ее большом и щедром сердце.

Нелестные истории про Дину потеряли свою силу. Стали просто некоей причудой, отличавшей Дину от других хозяек. Подчеркивали ее силу и исключительность.

Вереск окрасил дороги в красно-фиолетовый цвет. Большие капли падали с веток, когда Фома с Диной проезжали под деревьями. Солнечное око лишилось тепла и силы. Папоротник лениво хрустел под копытами лошадей.

Фома решился заговорить с Диной. Уж слишком давно он чувствовал, что она просто не замечает его.

— Может, тебе было бы приятней, чтобы я нашел себе другое место? — спросил он.

Дина придержала лошадь и повернулась к нему. Он понял, что своим вопросом застал ее врасплох.

— Почему ты заговорил об этом?

— Не знаю, но.

— Что ты хочешь сказать, Фома?

Голос у нее был тихий и вовсе не суровый.

— Я думал… Я все помню тот день… Охоту на медведя.

Фома смешался.

— Ты жалеешь об этом?

— Нет! Нет! Что ты!

— Хочешь еще так поохотиться?

— Да…

— И как в зале?

— Да! — твердо ответил он.

— Ты хотел бы состариться в Рейнснесе, стать стариком и путаться у всех под ногами?

— Не знаю… — Голос у него сорвался. — Но если б ты хотела… Если б могла…

Он схватил поводья ее лошади и с мольбой заглянул ей в глаза.

Фома — лошадь, которая боится препятствий. И все-таки он прыгнул!

— Ты могла бы? — повторил он.

— Нет, — жестко сказала она. — Я — это Рейнснес. Я знаю свое место. Ты смелый, Фома! Но ведь и ты тоже знаешь свое место.

— А если б не это, Дина? Тогда бы?..

— Нет! — Она откинула с лица волосы. — Тогда бы я уехала в Копенгаген!

— Зачем тебе Копенгаген?

— Посмотрела бы на крыши домов. На башни. Училась бы. Мне хочется все узнать о цифрах. Куда они прячутся, когда их не видно? Знаешь, Фома, цифры не обманывают, как слова. Слова постоянно лгут. Говорят ли люди, молчат ли… А цифры! Цифрам можно верить!

Голос Дины. Ее слова. Они хлестали его как кнут. Она была безжалостна.

И все-таки она говорила с ним! О своих желаниях, мыслях. Если он не мог попасть к ней в залу, он мог хотя бы узнать, о чем она думает.

— А Вениамин, Дина?

— Что Вениамин?

— Он мой? — прошептал Фома.

— Нет! — отрезала Дина, ткнула Вороного в бок носком башмака и ускакала прочь.

Я Дина. Живым всегда кто-то нужен. Как и животным. Нужно, чтобы кто-то потрепал их по загривку, поговорил с ними. Фома такой.

Я Дина. Кто потреплет по загривку меня?

Бугор, на котором стоял флагшток, как будто притягивал Дину. Там, наверху, почти всегда гулял ветер. Все летело и было в вечном движении. Цветы и трава, птицы и насекомые. Метели и сугробы. На этом бугре жили ветры.

Но сам бугор был незыблем. Зеленый, взлохмаченный, продуваемый ветром, на нем один из бывших владельцев Рейнснеса много лет назад поставил флагшток. И этот флагшток оказался прочнее всех остальных флагштоков на берегу. Хотя и стоял открытый ветрам и беззащитный перед капризами природы.

Зато флаг приходилось чинить часто. И даже покупать новый. С этим расходом мирились. Потому что флаг Рейнснеса был виден в проливе издалека как с севера, так и с юга.

Дина всегда была неравнодушна к этому бугру. А в ту осень она словно переселилась туда. Или же хваталась за виолончель. Струны визжали. Люди зажимали уши руками. Матушка Карен выбегала, хромая, в коридор и звала ее вниз.

Бывало, что Дина забиралась на рябину. Чтобы вызвать Иакова — ей нужно было сорвать на ком-нибудь свою злость.

Но покойники остерегались являться ей, когда она бывала в таком настроении. Они как будто понимали, что им сейчас нет места в ее мире.