Кукловод - Андрей Троицкий

– Теперь я точно знаю, что мы заблудились, – сказал он. – Тень от грузовика была справа. А теперь она почему-то слева.

– Это солнце сместилось, – вздохнул Акимов.

– Дай я сяду за баранку. Я найду правильную дорогу. У меня рука счастливая.

Акимов пожал плечами, остановил грузовик. Они поменялись местами. Рогожкин решил, что в простых ситуациях не ищут сложных решений. Просто надо выбрать какое-то одно направление и строго его держаться. Минуту он прикидывал, какое направление взять, в какую сторону рулить. Следующие два часа он старался ехать по прямой.

От долгого сидения на одном месте у Рогожкина онемел зад. Через четверть часа вместо онемения появился новый пугающий симптом. Стало казаться, что в заднице завелись червяки. Эти червяки ползают под кожей, тревожат, жрут поедом живую плоть. Рогожкин подложил под зад пустую сумку, но стало еще хуже.

– Давай снова поменяемся местами, – предложил Акимов.

– Из принципа не поменяюсь. Я сказал, что найду дорогу. И найду.

– С каких пор у тебя появились принципы?

– С сегодняшнего утра.

Ветер поднял сухую пыль, погнал ее по степи. Неизвестно с какой стороны приплыли тяжелые лохматые тучи, спрятали за собой солнце и ярко синее небо. От непрерывной тряски Рогожкина мутило, в животе бултыхалась какая-то кислая жидкость, эта тошнотворная кислота поднималась, проникала в рот. Казалось, вот-вот вырвется наружу горячим потоком. Рогожкин цедил сквозь зубы ругательства и боролся с тошнотой.

На выбранном маршруте не попалось ни села, ни дороги, ни человека. К обеду Рогожкин почти сдался. Он остановил грузовик, выскочил из кабины, даже не успел засунуть в рот два пальца, блевонул себе под ноги, испачкал ботинки. Живот свела судорога. Рогожкин забулькал, как испорченный унитаз. Выпустил из себя горячий фонтан блевотины.

Пять минут подряд спазмы душили Рогожкина, выворачивали на изнанку. Наконец, он распрямил слабые колени, вытер рукавом бушлата с губ вязкую слюну. Рогожкина качало из стороны в сторону. Но через пару минут он почувствовал неожиданное облегчение, способность вести машину дальше. Забравшись в кабину, он увидел, что Акимов жует кусок хлеба с вяленым мясом, запивая еду водой из фляжки.

– Закусить не хочешь? – спросил Акимов.

– В другой раз, – Рогожкин плюнул.

Он подумал, что сейчас его снова вывернет на изнанку прямо тут, в кабине. Но тошнота больше не поднималась к горлу. Рогожкин перевел дух, не торопясь выкурил сигарету, завел двигатель, «Урал» тронулся с места.

Через час они выехали на грунтовую дорогу. По всему видно, что по дороге ездили редко. Колеи неглубокие, занесенные замлей. Рогожкин, не долго думая, взял левее. Рассудил здраво. Раз есть дорога, значит, она куда-то ведет, значит, будет ей конец.

Дорога беспорядочно петляла по степи. Заметенная землей, делалась невидимой, казалось, готовая вот-вот исчезнуть. Но неглубокие колеи снова появлялись. Еще через полчаса машина остановилась в том месте, где дорога расходилась на две дороги.

– Куда хочешь поворачивать? – спросил Акимов.

Рогожкин в задумчивости почесал ухо.

– Направо пойдешь, штаны потеряешь, налево пойдешь… Как бы без члена не остаться. Давай на спичках. Короткая – едим налево.

Рогожкин отвернулся, вытащил коробок, обломал спичку, протянул руку Акимову.

– Тащи. В крайнем случае, вернемся.

Тот дернул за серную голову ближнюю к себе спичку. Оказалось – длинная. Рогожкин крутанул руль направо. Четверть часа они ехали молча. Акимов грыз спичку и листал тощую брошюрку, атлас автомобильных дорог Казахстана, изданный десять лет назад.

– Слушай, а в этой пустыне бывают миражи? – спросил Рогожкин.

– А чего ты спрашиваешь?

Рогожкин вытянул вперед указательный палец. В этот момент вечернее солнце вылезло из облаков, осветило округу.

– Смотри.

Акимов поднял голову и присвистнул от удивления. Рогожкин сбавил скорость до десяти километров, чтобы лучше рассмотреть картину. По правую сторону дороги стоял невысокий, местами разрушенный, саманный забор из необожженных осыпающихся от старости блоков. За забором, примыкая одна к другой, тянулись могильные ограды из глины. Каждая могила площадью метров пятнадцать, иные и все двадцать.

Памятники тоже были вылеплены из глины и напоминали не могильные плиты или обелиски, а человеческие жилища. Домики для лилипутов. Стены, пристройки, плоская или двухскатная крыша, декоративные окна и двери.

Некоторые памятники покосились на сторону, другие развалились от старости. Жгучее летнее солнце, зимняя стужа и злые степные ветра превратили рукотворные сооружения в бесформенные груды земли. Но среди развалин попадались и могилы, что выдержали испытание временем и суровым климатом. Глиняные домики выглядели свежими и крепкими, как тещины малосольные огурчики. Хоть новоселье справляй.

– Что это? – спросил Рогожкин. – Дисней лэнд?

– Это старое мусульманское кладбище, – ответил Акимов. – Я никогда тут не был. Но когда жил в этих краях, кое-что слышал о нем.

– Что слышал?

– Ну, что есть такое очень старое кладбище. Примерно в двухстах пятидесяти километрах от поселка агрокомбината. Сюда свозили покойников мусульман со всей округи. За сто, за двести километров привозили сюда мертвецов. Считалось почетным схоронить человека на этом кладбище. По-моему, тут уж лет десять никого не хоронят.

– По виду кладбища, все сто лет, – усмехнулся Рогожкин. – А почему могилы такие большие?

– Потому что земли тут много. Внутри каждая могила пустая. Под землей сделана ниша. В нее сажают покойника, семь раз обернутого в полотно. Сверху нишу закрывают досками. Чтобы земля не осыпалась. Получается что-то вроде склепа. Женщин на похороны не пускают. Для мусульман женщина – существо низшее. Не заслуживает того, чтобы присутствовать на таком важном ритуале, как похороны. Да, занесла нас нелегкая совсем не в ту сторону.

Дорога уперлась в деревянные кладбищенские ворота, створки которых снаружи обили листовым железом и покрасили зеленой масляной краской. Рогожкин остановил грузовик, открыл дверцу и спрыгнул на землю.

Акимов вытащил из-под сидения пистолет, сунул его под бушлат, спрыгнул с подножки. Он, сделав предостерегающий жест Рогожкину, первым подошел к воротам.

Ни замка, ни цепи, ни засова. Акимов потянул на себя створку, по кошачьи жалобно скрипнули ржавые петли. Акимов шагнул вперед, Рогожкин юркнул следом за ним, зацепился полой бушлата за гвоздь, но снял себя с крючка. За воротам – большая ровная площадка утоптанной земли, забранная со всех сторон могильными оградами.

Впереди, метрах в двадцати от ворот, одноэтажный домик все из тех же глиняных блоков, только сверху крашен светло серыми белилами. Два окна в фасадной стене, дверь с металлическим кольцом вместо ручки. Да, кажется, это не могильный склеп, а настоящий дом.

Возможно, в нем даже живут люди, а не привидения. Вымытые оконные стекла отражают бордовый круг солнца, уходящий за горизонт. Деревянный порог чисто подметен. Из печной трубы поднимается голубой дымок.

Акимов остановился возле ворот, не решаясь идти дальше. Сунул руку под бушлат.

– Эй, тут есть кто? – крикнул он.

Дверь распахнулась, из темного предбанника на свет шагнул высокий русский старик на костылях. Правая штанина подвязана выше колена. Одет в линялую голубую телогрейку, на голове серая солдатская шапка. Инвалид уверенно соскочил с крыльца.

Выкидывая вперед то костыли, то целую ногу, дошагал почти до ворот, остановился в метре от не званных гостей. Физиономия у старика красная, словно ошпаренная, заросшая серой щетиной. Морщины на лбу и щеках глубоко прорезанные, придающие облику инвалида суровый мужественный вид.

– Здравствуйте, – сказал Акимов. – Мы сбились с дороги. Ехали из Курыка в поселок агрокомбината Алтынсарина. И вот…

– Из Курыка? – округлил глаза старик. – Это далеко. Звать тебя как?

– Меня зовут Игорь Михайлович, – сказал Акимов. – А его Колей.

– А меня просто, дядя Ваня. Я тут сторож.

Старик оторвал руку от перекладины костыля, протянул мозолистую ладонь сперва Акимову потом Рогожкину. Рука у инвалида оказалась крепкой и сухой, словно была вырезана из нагретого солнцем дерева.

– Что, дядя Ваня, мы у вас тут перекусим и дальше попилим? – спросил Акимов. – Можно?

– Чего ж нельзя?

Видно, дядя Ваня не страдал расстройством слуха. Просто у него, подолгу не видевшего живых людей, отвыкшего от человеческого общения, вошло в привычку отвечать вопросом на вопрос. Так решил Рогожкин.

– Вы тут один?

– Я-то? – снова переспросил инвалид. – Один, как перст. Как нога моя единственная, один. Сейчас, в печку дров подкину. Проходите.

Он ловко повернулся на одном костыле на сто восемьдесят градусов, поспешил к двери. Акимов толкнул Рогожкина кулаком в бок, перешел на шепот.