Кукловод - Андрей Троицкий

Мать Галима стояла на крыльце, безмолвно наблюдая за незваными гостями. Только что она принесла ведро колодезной воды, мутной, с коричневатым осадком. От неожиданности старуха расплескала воду. Сказать, что Шара Исаевна была удивлена, значит, ничего не сказать.

В последний раз машина останавливалась у ее дома лет шесть назад или более того. Это был потрепанный «Газик» с пятнами ржавчины на кузове, с помятыми крыльями. Но и то была настоящая машина, а не какая-нибудь телега на двух колесах. Галим сказал, что «Газик» принадлежит какой-то очень важной персоне, человеку районного значения. То ли председателю общества «Знание», то ли директору протезной мастерской «Рассвет».

«Газик» доставил до дому победителя межрайонного конкурса учителей Галима Мусперова, ее единственного сына, ее гордость. Водитель помог выгрузить подарки, которыми наградили Галима. Газовую плиту, в духовке которой теперь хранили обувь и одежду, и столовый сервиз на шесть персон китайского производства.

В тот день здесь собралось много народа. Во дворе натянули брезентовый тент, в его тени поставили столы. Зарезали барана, Галим ходил от гостя к гостю, показывал грамоту, в металлической рамке, под стеклом. Да, это большой запоминающийся праздник, но как давно это было. В другой, прежней жизни. Да, еще Галим купил в районе шикарный костюм польского производства. Ткань синяя в светлую голосочку, шерсть пополам с синтетикой. Этот костюм сын надел только один раз. Когда неудачно сватался за Люсю, русскую женщину, работавшую тогда учетчицей на молочном комплексе. До сих пор костюм лежит в духовке бесполезной газовой плиты…

И вот теперь перед домом остановились сразу три белых машины. В каждой машине по три человека, все русские, молодые мужчины. Двое выходят, по-хозяйски распахивают калитку, проходят во двор. Впереди высокий мужчина в кожаной куртке, за ним семенит парнишка лет двадцати пяти. Лицо у мужчины неприятное, большой выступающий вперед нос, узко сощуренные глазки, шишковатая голова брита наголо.

Видно, у гостей плохие вести. Сердце сжалось в предчувствии беды. Она вспомнила, что утром соседский мальчик нарвал в овраге сухих камышей и ковыли, притащил эту гадость к ней в дом. Суеверная Шара Исаевна не сдержалась, шлепнула мальчика по заду, выбросила траву. Погорячилась. Откуда десятилетнему парнишке знать, что ковыль в доме – к покойнику? Примета верная, сбывается. И вот эти машины, эти люди. Не к добру они появились. Она убрала с дороги ведро, шагнула с крыльца навстречу бритому наголо мужчине.

– День добрый, – Литвиненко растянул губы в улыбке. – Галим Мусперов здесь живет?

– День добрый, – отозвалась Шара Исаевна. – Здесь живет. Но его сейчас нет. Он уехал. А вы что, по делу?

Глупый вопрос, по делу к ее сыну никто на машине не приедет. Да и пешком никто не придет. Разве что сосед, бывший механик, заглянет сыграть в нарды.

– По делу, – кивнул Литвиненко.

– А по какому делу?

Литвиненко давно потерял счет километрам. Дорога из Москвы в эту глушь в эту деревушку, маленькую и вонючую, как мышиная промежность, отняла уйму сил и времени. Этого времени хватило бы, чтобы придумать самую изощренную, хитроумную комбинацию, ловушку, западню. Но Литвиненко не удосужился пораскинуть мозгами. Оказался не готов к самым простым вопросам какой-то старухи, примитивной казашки.

– По какому делу? – переспросил Литвиненко. – А вы сами, простите, кто будете?

– Я мать Галима, – сказала старуха.

– А, вот оно что, мать, – Литвиненко погладил себя по замерзшей на ветру лысине. – Значит, мать…

Вмазать бы этой старухе вместо ответа по лбу, меж рог. И еще добавить, в честь знакомства, чтобы загнулась на месте. Чтобы узнала перед смертью, с кем, сука старая, разговаривает. Но нельзя, не ко времени это. И не к случаю…

– Так вы по какому делу? – Шара Исаевна так разволновалась, что дрогнул голос.

– Мы приехали из самой Москвы.

До сего момента Литвиненко почему-то казалось, что чертов Галим обязательно окажется на месте. А дальше все решат деньги. Наверняка с мужиком можно будет договориться по-хорошему, даже руки об него пачкать не придется. Да что там договариваться… Хозяин этой хибары, этот Галим, видимо, никогда не знал, что такое достойная человека жизнь, по уши погряз в нищете. За какую-нибудь сотню он своим языком вылижет грязные ботинки Литвиненко.

И вот теперь надо что-то придумывать на ходу. Литвиненко вытащил из кармана пару писем Галима, которые ему передал Гецман. Потряс в воздухе письмами.

– Дело у меня такое, – мешкал Литвиненко. – Личное, можно сказать. Я должен встретиться с вашим сыном. Галим мне писал в Москву. А поскольку дело личное, не хотелось бы его обсуждать ни с кем. Простите, даже с вами.

Литвиненко чувствовал, что врет не слишком убедительно, но для безмозглой старухи и такое вранье сойдет. Проглотит. Он поднес к носу матери письмо, чтобы та разглядела подчерк сына. Затем сунул письма во внутренний карман куртки.

– Так где мне найти Галима?

Шара Исаевна покачала головой. Увидев письма, она немного успокоилась. Галим ничего не рассказывал ей о каких-то письмах. Но, знать, надобность у людей срочная и неотложная, раз они приехали сюда из самой Москвы. Такую-то даль. Старуха морщила лоб, она верила и не верила гостю. В здешних, опустевших от людей краях, нет дела, способного выдернуть из Москвы занятых людей. Из того ночного разговора, когда к Галиму пришли незнакомые мужчины и увели сына с собой, она помнила весь, до единого слова.

Одного из гостей узнала по голосу – Акимов. Столько лет прошло, и вот он явился. Поговаривали, будто его и в живых давно уж нет. Как бы не навредить сыну длинным языком. Старуха решила: лучше сказать полуправду, чем соврать. Про столовую, сгоревшую тем вечером, помянуть можно. И без нее узнают. А вот имя Назарова лучше не называть. И Акимова тоже.

– Не знаю, чем вам помочь. Пять дней назад к нему пришли какие-то люди. Дело было ночью, я этих людей не видела. Они сидели на половине сына, разговаривали. А потом он ушел вместе с ними.

– Эти люди приехали на машине, на грузовике?

– Машины я не видела. Но тем вечером в поселке сгорела столовая. Кто-то рассказывал, что во время пожара от столовой отъезжали два очень больших грузовика. А потом, ночью, пришли эти люди. И Галим ушел.

– Где его искать? Когда он вернется?

– Где искать, не знаю. Сказал, вернется через неделю. Может, раньше.

– Значит, будем ждать его здесь. Не возражаете?

Литвиненко даже не стал слушать ответ старухи. Он повернулся к машинам, сунул в рот два пальца и пронзительно свистнул, махнул рукой. Мол, выгружайтесь.

Чуть свет Величко залег под расстрелянный грузовик. Перепачканный копотью и соляркой, он вылез из-под днища, довольный результатами осмотра.

– Что, наши дела совсем плохи? – спросил Акимов.

– Бывали и хуже. Запас прочности этой машины будь здоров. Ходовая часть в порядке. Ну, радиатор пробит. Ну, скаты. Кое-что по мелочам подделать надо. Работы дня на два, если мне будут помогать. Может, на три дня.

Акимов только покачал головой.

– Тебе придется все делать самому, – ответил он. – Рогожкина я беру с собой. А Каширин… Из него плохой помощник. Пусть отдохнет. В твоем распоряжении нет трех дней. Только сутки, ну, двое суток.

– Может, освободим кузов целого грузовика? – предложил Величко. – Поедите налегке. Солярку сэкономим.

– Нет, возни больно много. А солярка… Да хрен с ней. У нас в кузове еще две бочки солярки.

Рогожкин слышал разговор. На подгибающихся от слабости ногах с великим трудом он спустился с развороченного крыльца, встал рядом с Акимовым. Катиться в тряском грузовике за сотню верст, везти матери тело погибшего сына. Это и с трезвой головы удовольствие еще то, не для слабонервных. А уж в его состоянии – это совсем кисло.

Рогожкин часто смаргивал красными, как у вампира, глазами, стараясь собраться с мыслями. Вчерашний вечер он помнил смутно, расплывчато. Оглядевшись по сторонам, он спросил:

– Значит, я так и не спалил этот аул?

– Как видишь, аул цел, – ответил Акимов.

– Жаль, что не спалил.

– Приведи себя в порядок, – сказал Акимов. – Умойся что ли. На тебя смотреть больно.

Увидев ведро, полное воды, Рогожкин опустился на колени, напился, всасывая в себя жидкость вытянутыми губами. Утолив жажду, задержал дыхание, сунул голову в воду. Продержался, сколько мог. Выдернул голову из воды, подскочил, кинулся в дом искать тряпку или полотенце.

– Фу, холодно. Уй, бля…

Через четверть часа грузовик тронулся с места, выехал с разоренного двора. Прокатившись по безлюдной улице, по мосту через ручей. Акимов свернул с петлявшей по полям дороги. Решил напрямик, так можно сэкономить время.

Глава двадцать первая

Самолет «Аэрофлота» из Душанбе совершил посадку в Москве без опозданий, ровно в одиннадцать двадцать пять утра. Когда подали трап, одним из первых на летное поле спустился благообразный старикан в темной кепке на вате, с потертым портфельчиком из свиной кожи.