Империя. Настоящее и будущее. Книга 3 - Константин В. Малофеев

продаже или при размещении акций на бирже в ходе IPO. Мультипликатор умножается на годовую прибыль или выручку при отсутствии прибыли.

Фрэнк Кваттроне (род. 1955)

© Kathy Willens /AP Photo/East News

В 1990-е годы средний мультипликатор P/E (рыночная капитализация / чистая прибыль) для компаний из списка S&P 500 составлял около 20x, а индекс NASDAQ Composite, отражающий оценку доткомов Кваттроне, к 1999 году превысил 90x. Разгон котировок привел к тому, что за период с 1995 по 2000 год индекс NASDAQ вырос более чем в пять раз, с уровня менее 1000 до 5000 с лишним. Это была очередная уолл-стритовская пирамида, и она рухнула. Например, акции производителя сетевых коммутаторов и маршрутизаторов Cisco в марте 2000 года торговались на бирже с мультипликатором 196 годовых прибылей, тогда как в марте 2022 года компания стоит 226 миллиардов долларов и ее мультипликатор составляет всего 19, то есть в 10 раз меньше, чем 20 лет назад.

К раздуванию пузыря доткомов было прямо причастно правительство США, заинтересованное в демонстрации миру впечатляющей экономической статистики. Среднегодовой темп роста производительности труда в США с 1965 по 1995 год составлял 1,7 %. И вдруг в 1995 году он резко ускорился, составив за 1995–2005 годы уже 3,0 %. Ларчик открывался просто – американское Бюро статистики труда изменило методику подсчета производительности, включив в него так называемый Закон Мура, гласивший, что каждые два года количество транзисторов на кремниевом кристалле микропроцессора удваивается. Теперь в производительность труда американцев засчитывалась потенциальная мощность доступного им вычислительного оборудования. К 1999 году такой созданный из ничего рост производительности труда превысил 4 %. В Советском Союзе аналогичные операции именовались «приписками».

Пузырь лопнул 10 марта 2000 года: индекс NASDAQ начал обваливаться, и сотни интернет-компаний обанкротились. Этот обвал обошелся компаниям в 5 триллионов долларов и был приостановлен только введением прямого правительственного контроля за рынком ценных бумаг. Однако история приписок на этом не закончилась.

В 2001 году вскрылась новая мошенническая схема Уолл-стрит. Одна из самых успешных инновационных энергетических компаний Америки Enron, декларировавшая, что занимается транспортировкой газа и производством электроэнергии, на деле торговала фьючерсами и деривативами. По бухгалтерии ее выручка составляла 101 миллиард долларов. Однако отчетность корпорации была поддельной, хотя и была заверена аудиторами одной из крупнейших в мире аудиторских фирм – Arthur Andersen. К тому моменту «большая пятерка» американских аудиторских компаний была наделена статусом непогрешимых. Подпись аудиторов этих компаний означала, что в проаудированной отчетности все верно. В течение 2000 года Arthur Andersen заработала 25 миллионов долларов за аудит и 27 миллионов долларов за консультационные услуги для Enron. Когда дело вскрылось, аудиторы уничтожили 30 000 электронных писем и компьютерных файлов, чтобы скрыть соучастие в преступлении.

Enron обанкротилась, но даже этот скандал не урезонил ханаанейцев Уолл-стрит. Требования к компаниям, выпускающим акции и облигации, по-прежнему позволяли обманывать инвесторов. Ценные бумаги, оторванные от реальности, были основой фондового рынка США – мыльного пузыря, куда уходили печатающиеся с возрастающей скоростью новые доллары ФРС. Спекулянтам 2000-х не нужны были ни золото, ни нефть. Они продавали ценные бумаги, производные от портфелей других ценных бумаг. Дериватив на дериватив. Под покровительством Алана Гринспена мир ростовщичества расцвел в небывалых в истории масштабах.

Деривативы стали главным финансовым инструментом, захватившим всю банковскую сферу после отмены в 1999 году закона Гласса – Стиголла. Долги американцев – ипотечные и автомобильные кредиты, плата за образование, кредитные карты – начали структурироваться в объединявшие тысячи таких кредитов «портфели», на эти «портфели» выпускались облигации и продавались первичными банками-кредиторами другим участникам рынка. На основе этих облигаций возникли CDO – ценные бумаги, в которых объединялись очень надежные долговые обязательства и обязательства ненадежные. Включение в CDO надежных продуктов позволяло получать для этого синтетического актива кредитный рейтинг ААА. Банкиры набивали свои портфели такими активами, чтобы демонстрировать проверяющим организациям высокую ликвидность и в то же время получать более высокие процентные выплаты по сравнению с традиционными облигациями.

Бум деривативов, потянувший за собой спекулятивную лихорадку, вполне соответствовал провозглашенной Гринспеном «религии доллара». В предшествующие эпохи развития капитализма удачным вложением денег было прибыльное производство. Акциями доходных или потенциально доходных предприятий спекулировали на бирже. Доход предприятия зависел от реализации товаров и услуг. Потребителем этих товаров и услуг был сформированный после войны средний класс американцев с хорошими зарплатами. Однако начиная с 1970-х годов производство в США стало снижаться. ТНК выводили производства в развивающиеся страны с меньшими зарплатами. Реальные доходы американских мужчин замерли на отметке около 40 тысяч долларов в год (в ценах 2020 года). Ни на какой финансовый бум и производственные прибыли рассчитывать не приходилось. Поэтому основой новейшего финансового капитализма стало не производство, а потребление, причем потребление в долг.

На фоне начавшейся после краха доткомов «мягкой депрессии» упали биржевые индексы. Единственной крепостью высоких цен оставались продолжавшие расти цены на жилье. Ипотека начала казаться выгодным вложением средств и для простых американцев. Они рассчитывали, что, продав дом через несколько лет по более выгодной цене, они расплатятся с кредитом и получат прибыль. Так же считали ипотечные компании и банкиры, эмитировавшие на основе ипотечных закладных свои деривативы CDO. В ипотеке начался бум «субстандартных» кредитов, то есть кредитов с низкой вероятностью погашения. Они выдавались тем, кто заведомо не мог за них впоследствии расплатиться, и даже тем, кто не мог внести первого взноса. Для того чтобы обойти требование первого взноса, строительные фирмы сами открывали на имя заемщика кредит и сами его выплачивали. К концу 2002 года уже 20 % ипотечных кредитов выдавалось фактически без первого взноса, а на выплату процентов предоставлялись кредитные каникулы. За это время до первой невыплаты такие субстандартные кредиты упаковывались в CDO и отправлялись на рынок деривативов, многократно переходя из рук в руки и оседая не только у арабских шейхов и китайских бизнесменов, но и в солиднейших банках Уолл-стрит, создавая призрак надежной ликвидности.

При этом реальную ценность активов зачастую не могли оценить даже искушенные финансисты: чтобы разобраться, как работает CDO, инвестор должен был бы проанализировать тысячи страниц информации. Поэтому деривативы чаще всего приобретались не глядя. Как заметил популярный финансовый журналист Бретт Скотт: «Утверждение, что деривативы существуют, чтобы позволить людям защитить себя от банкротства, похоже на утверждение, что тотализатор на скачках помогает владельцам лошадей защититься от риска их проигрыша»[251]. Глава ФРС Алан Гринспен решительно противился всем попыткам регулировать деривативы, которые стали воплощением давней мечты Ханаана оторвать фабрику денег от реальной экономики, чтобы делать деньги исключительно из самих денег.

Финансовые спекуляции стали составлять большую часть экономической деятельности в США. К концу 2000-х годов всемирный рынок деривативов приблизился к астрономическим 700 триллионам долларов и в 10 раз превысил мировой ВВП. Соотношение запасов финансовых активов к мировому объему производства составило 4,4 в пользу финансов. То есть 3/4 активов были, по сути, сотканы из воздуха,