Эйнемида III. Надежда на весну. - Антон Чигинёв

– И Молтис предложила! – рассмеялся Ктесипп, когда стих гневный рёв возмущённых скиталиев. – Всё в точности предложила, вот только перед этим пришла ко мне… Силан принял предложение, сограждане! Это могу подтвердить я, а также Бойн и Телевп, ибо когда Молтис беседовала с Силаном, мы спрятались неподалёку и слышали каждое слово. Я говорю верно, Силан?

Силан не ответил, лишь рыдал и бормотал: «Пощадите». Ктесипп отвернулся от него с презрением.

– Ну а ты Харидем? – спросил он. – Ты хочешь ещё что-то сказать?

Харидем отвернулся и посмотрел на любовницу, как всегда завораживающе прекрасную. На ту, с кем собирался разделить будущие могущество и власть, кого ещё утром звал любимой – кажется, впервые в жизни он говорил эти слова искренне.

– Молтис, – прошептал он пересохшим языком. Не хотелось ни видеть, ни слышать, ни говорить. Не хотелось жить. – Молтис, почему?

– Ради народа Анфеи, Харидем, – гетера многозначительно улыбнулась. – Всё ради народа.

– Я жду вашего слова, сограждане, – Ктесипп откровенно упивался своим торжеством, своей властью над толпой и над чужими жизнями. – Преступление совершено и доказано. Враги народа перед нами и им нужно вынести приговор. Каково ваше слово, анфейцы?

***

Латарийский отряд вошёл в Анфею на четвёртый день эретериона. Зима ещё только вступала в свои права, но с неба уже падали редкие белые хлопья, скорее уместные где-нибудь в Герии, чем здесь, на юге. Всадники в белых плащах и гоплиты в белых с жёлтой оторочкой хитонах прошли распахнутыми настежь воротами и замерли в нерешительности, созерцая пустые улицы и слепо глядящие тёмными провалами окон дома.

– Все умерли, что ли, – оторопело прошептал начальник конницы Гесприй, водя головой по сторонам.

– Здесь было сражение. Кто-то бежал, а остальные попрятались, – ответил Иреон. Его плащ и хитон сияли снежной белизной, а на позолоченном доспехе не нашёл бы изъяна самый придирчивый десятник. Иреон не делал поблажек подчинённым, суровое наказание ждало всякого, кто отнёсся бы к своим обязанностям пренебрежительно, но воины не роптали. Все знали, что строже всех архонт Дневного света судит самого себя.

О том, что в Анфее происходит нечто странное, разведчики доложили дней пять назад, а вскоре появились и беженцы. Из сбивчивых рассказов стало ясно, что в городе самое настоящее сражение, но кто, с кем и почему оставалось загадкой. Одни говорили, что во всём виноваты скиталии и тот самый Ктесипп, о котором сообщал Харидем, другие – что восстание подняли тайные сторонники Анексилая, так называемые, «пылающие сердца». Кто-то говорил, что Харидем казнён, кто-то, напротив, утверждал, что Харидем одолел Ктесиппа, третьи же считали, что битву начали в отместку за гибель Харидема. Отчаявшись что-то понять, Иреон решил лично разобраться во всём на месте. Анфея слишком важна для союза, чтобы потерять её из-за местных склок. Если для дела нужно ввести внешнее управление, так тому и быть. Игры в независимость и свободу хороши до тех пор, пока они не ставят общее начинание под угрозу.

В висящей над городом гробовой тишине раскатисто зазвенел цокот копыт, и на ведущей к воротам улице показался всадник в белом с красной оторочкой плаще. Он чётким движением отсалютовал Иреону, и архонт с трудом удержался от недовольной мины. Светлые прямые волосы, выбивающиеся из-под бронзового шлема, огромные ярко-синие глаза, по-детски миловидное, заострённое к подбородку лицо и строгие тонкие губы, в минуты гнева имеющие обыкновение сжиматься в точку. Ирэйна – дочь ирионова брата Эппея, погибшего от кинжала богохульника семь лет тому назад. Иреон знал девочку с пелёнок и принимал участие в её воспитании, её даже назвали в его честь. После смерти брата Иреон заменил Ирэйне отца. Он прочил её в жёны своему сыну, но своенравная девчонка нарушила дядины планы. В день совершеннолетия она надела белый с красным плащ и широкий красный пояс сестры Дневного света, приняв обет целомудрия, положенный младшим чинам. Немало воды утечёт, прежде чем обет будет снят. Самому Иреону потребовалось девять лет, чтобы достичь соответствующего звания, и это был один из самых быстрых взлётов в истории братства. Архонт понимал, что Ирэйна поступила так, желая мести за отца. За три года в братстве она показала себя с наилучшей стороны, что было полезно для Латарии и почётно для семьи, но простить племянницу до конца Иреон так и не смог.

– Докладывай, – буркнул он вместо приветствия, едва удостоив девушку взглядом.

– Докладываю, – если Ирэйну и задела холодность дяди, вида она не подала. – Мы проверили город до самой агоры. Опасности не обнаружено. На улицах никого. В домах мы нашли людей, но выходить они боятся. На агоре… Тебе лучше взглянуть самому.

– Кого-нибудь из должностных лиц нашли?

– Живых – нет, люди говорят, все сбежали… Кто смог.

Конь Ирэйны заиграл было, но девушка ловко смирила его движением бедра. Иреону подумалось, что варварские широкие штаны были бы для женщин-собратьев уместней, чем длинные хитоны для верховой езды – слишком уж соблазнительный вид те открывают. Можно будет объяснить это нововведение заботой о здоровье или чем-то подобным.

– Нужно позаботиться об охранении, – сухо промолвил архонт.

– Уже сделано. Я расставила посты на всём пути следования, мы проверили крыши и внутренние дворы.

– Угу… – пробурчал себе под нос Иреон и тронул было поводья, но тут же мысленно выругал себя и громко добавил. – Молодец, ты всё сделала правильно.

Архонт Иреон славился справедливостью и беспристрастностью ко всем, как бы ни был человек лично ему приятен или неприятен. Случай, когда единственным, кто высказался за смертный приговор Иреону, оказался он сам, давно стал легендой.

Велев племяннице ехать рядом, архонт повёл свой отряд по городу Аэлин. Воины с суеверным испугом косились на пустынные улицы некогда шумной и весёлой Анфеи, на тёмные провалы окон и на валяющиеся повсюду тела, которые никто даже не потрудился убрать. Молодые и старые, вооружённые и безоружные, мирные граждане и юнцы в военных хитонах, похожие на тех самых палочников, о которых беженцы рассказывали с таким ужасом и ненавистью – все они лежали рядом и снег медленно оседал на тронутую мертвенной синевой кожу. Цокот копыт и топот ног зловещим эхом разносились в давящем безмолвии. Глядя на царящее вокруг безобразие, Иреон похвалил себя за то, что решил вмешаться лично. В этом городе необходимо навести порядок и немедля, раз уж его правители оказались на это