Эйнемида III. Надежда на весну. - Антон Чигинёв

человека поставить, чтоб о людях думал! Раздави эту Неару поганую, очисти море, дай честным людям заработать, пока все с протянутой рукой не пошли! А Исократа долой, коль он против народа. Верно говорю, да?!

– Так что ж нам теперь, ради твоих барышей парней молодых гробить?! На неарские катапульты гнать?! – заорал из толпы высоченный чернобородый здоровяк с плечами едва не в локоть шириной. – Пшёл вон, торгаш несчастный! Мало вы крови нашей попили, зерно голодным втридорога торгуя, так теперь ещё и в море её лить хотите?!

– Молчи, трус! – завопил какой-то юнец, забавно смотрящийся во «взрослом» гиматии. – Мы исключительный народ, гегемон Эйнемиды! Нам ли бояться каких-то ремесленников?! Взять Неару, и дело с концом! Слава Гигию, долой Исократа!

– Вот ты туда и вали, и других ослов с собой прихвати! Передохнете ‒ в Эфере воздух чище станет! – не растерялся здоровяк.

Все вокруг зашумели, вновь началась было свара, но спорщики умолкли, едва на тумбу поднялся опрятный седеющий мужчина строгого вида. Его Исократ знал. Геспий, почтенный землевладелец, поставляющий едва ли не пятую часть продаваемого в городе масла, человек весьма уважаемый и в Эфере, и за его пределами.

– Послушайте, граждане, что я вам скажу, – спокойно начал он. – Заслуги Исократа велики, и их никто не умаляет. Совершал он и ошибки, но не время и не место их обсуждать сейчас. Не время обсуждать и военные походы, на то есть лаоферон, стратегия и народное собрание. Священный суд листьев создан не для того, чтобы наказывать или поощрять. Цель этого суда – не допустить тираннии, удалить тех, кто может представлять угрозу для демократии. Я уважаю Исократа и благодарен ему за всё, что он сделал для Эфера, но горькая правда в том, что сейчас он опасен, ибо кому, как не ему, пренебрегая прочими стратегами, подчиняются все наши наёмники? За кем, как не за ним, пойдут они, если им предоставится такой выбор? И я невольно задаю себе вопрос: не настанет ли день, когда вся эта сила повернётся против народа, дабы низвергнуть свободу и посадить нам на шею тиранна? Даже если у Исократа нет таких мыслей, даже если он чтит демократию и права народа, не опасно ли, граждане, иметь в государстве человека, который в один миг может лишить нас свободы? Ведь получается что? Что быть Эферу свободным или нет зависит ныне только от его, Исократа, желания, и если нападёт на него охота стать тиранном, ему это не составит труда! Клянусь Эйленосом беспристрастным, граждане, такое положение недопустимо в свободном государстве. Все мы благодарны Исократу за его победы. Кто-то водит с ним дружбу, а кто-то был им облагодетельствован, но клянусь орлом Эйленоса, сограждане, лучше уж изгнать одного человека, хотя и невиновного, чем гадать, не станет он назавтра нашим поработителем. Страх порождает недоверие, недоверие порождает ненависть, а когда граждане боятся и не доверяют друг другу, это приводит к смуте и государство может погибнуть. Как ни печально, у нас есть лишь один выход: написать на листе «Исократ, сын Булевмона», и кто сделает это, сможет сказать: «Сегодня я поступил, как подобает гражданину».

Вновь разгорелись споры, но Исократ уже не слушал. Протолкавшись сквозь толпу, он покинул площадь и вышел к рыночным воротам, где и застал Эрептолема, как всегда великолепного, в дорогом фаросе из тончайшей шерсти, сопровождаемого полудюжиной хорошо одетых и лоснящихся от сытости рабов. Надменно скривив губу, Ястреб слушал какого-то человека в изрядно поношеном латаном плаще, но, завидев Исократа, небрежно прервал разговор.

– Ну что, дела плохи? – вместо приветствия спросил Исократ.

– Хорошего мало, – скривился Эрептолем. – Я говорил с Доримелаем, но мы не договорились. Кажется, он боится открыто выступить против кого-то. Его сторонники будут голосовать, как в голову взбредёт.

– И за кого же?

– Кто знает? – Ястреб пожал плечами. – По всему городу идут споры, кто хочет изгнать тебя, кто меня, кто Гигия. Я послал своих людей тоже, но…

– Но оба мы знаем, что чаще всех называют моё имя, так? – печально улыбнулся Исократ.

– Так, – согласился Эрептолем. – Тебя боятся и тебе завидуют, а Гигий больше всех. Его дружок, этот Лиск, собрал целую свору крикливых юнцов, и они орут на каждом перекрёстке, что ты вот-вот захватишь Эфер. Им верят, а тут ещё твой запрет нападать на Неару, люди недовольны…

– Боги, какая чушь, – грустно покачал головой Исократ. Лиск… его враждебность жгла особенно больно. – Не собираюсь я захватывать Эфер.

– И Фесемброт так говорил, и Каллифонт… – при упоминании Каллифонта, Эрептолем помрачнел, Исократ догадывался, что было тому причиной. – Ладно, не унывай, друзей у тебя тоже достаточно, всё решится скоро…

– Добрые люди, кто-нить из вас грамотен? – плотно сбитый, почти чёрный от загара мужчина лет сорока, должно быть, селянин из отдалённой местности, подошёл к беседующим, держа лист оливы в мозолистых руках.

– Да, я грамотен, – улыбнулся Исократ, Эрептолем презрительно фыркнул.

– Можешь надписать мне имя? Будь уж так добр, – селянин протянул скомканный листик и неведомо где добытое стило, нелепо смотрящееся в его огромных пальцах.

– Конечно, гражданин. Чьё имя писать.

– Ну этого, как его… Исократа.

– Да что ты-то знаешь об Исократе?! – возмутился Эрептолем, надменно смерив селянина с головы до ног.

– Неужто он тебя обидел? – удивлённо добавил Исократ. Он был готов поклясться, стоя на священной Лейне, что видит этого человека впервые.

– Что знаем, то знаем, – упрямо изрёк селянин. – А только надоело слушать на каждом углу: неподкупный то, да честный сё. Все они там воры, в лаофероне, а коль этого все честным зовут, так значит самый хитрый, вот что я вам скажу. Гнать таких надо.

– Послушай, ты… – закипая от гнева, начал было Эрептолем, но Исократ спокойно положил ему руку на плечо. Всё так же мягко улыбаясь, он размашисто написал: «Исократ, сын Булевмона» и протянул листок благодарно осклабившемуся селянину.

***

«Мраком покрылось чело благородного Арталамеда.

Ризу совлекши пурпурную с плеч крутобоких,

Тело сражённого мужа покрыл, а затем,