Грозное лето (Солдаты - 1) - Михаил Алексеев

-- Аким скоро вернется.

Девушка вспыхнула и сразу же заговорила о чем-то с майором.

Она решила приступить к делу немедленно. Вместе с Васильевым сходила к начсандиву, попросила у него санитарную сумку. Тот дал ей записку, и Наташа побежала в медсанбат. Там ей выдали все, что полагалось для первой медицинской помощи раненым и больным.

Когда Наташа вернулась, все сверкало чистотой. Лица разведчиков румянились от холодной воды, сапоги у всех были начищены до сияния, подбородки тщательнейшим образом выбриты, а на гимнастерках красовались боевые ордена и медали. Двор был чисто подметен. Под крышей сарая рафинадом белел поварской халат Михаила Лачуги. За плетнем запоздавший Кузьмич чистил скребницей своих лошадей. На задах дымилась железная бочка -- это, пользуясь небольшой передышкой, Пинчук решил пропарить солдатское белье. Сам старшина стоял у крыльца хаты, солидно потягивая трубку, многозначительно приглаживая книзу свои казачьи усы. Он вышел из хаты только затем, чтобы посмотреть, какое впечатление произведет на девушку наведенная по его распоряжению чистота. Наташа действительно сильно удивилась, она восторженно осматривала бойцов и хозяйство Пинчука. Она догадывалась, что все это произошло в связи с ее появлением в роте, и была рада этому.

-- Где мне увидеть старшину? -- обратилась Наташа к Пинчуку.

-- Я старшина. Що трэба? -- спросил Петр (из-за его плеча выглядывало плутоватое лицо Ванина).

-- Я санинструктор, мне надо комнату. Помещение... вот для этого, -Наташа приподняла в руках большую брезентовую сумку с ярко-красным крестом на боку.

-- Пидэмо за мною, товарищ...

-- Голубева, -- подсказала Наташа.

Они вошли в соседний маленький и, очевидно, давно оставленный хозяевами домик; там уже орудовала какая-то бабка, протирая мокрой тряпкой окна.

-- Оце для вас.

-- Спасибо, товарищ сержант.

-- Що ще от мэнэ трэба?

-- Я слышала, у вас много раненых. Пусть сейчас же идут ко мне на перевязку. Только по одному.

-- Добрэ,-- похвалил Пинчук, ценивший людей практичных и деловых.

Первым в хату Наташи вошел Вася Камушкин -- у него открылась старая рана.

-- Садитесь вот здесь, -- указала Наташа на стул.

Она быстро развязала бинт. Кончик его присох, к ране. Наташа чуть-чуть потянула.

-- Больно?

-- Пока нет... не очень... нет, больно!

-- Когда ранен?

Вася сказал.

-- Где?

Он ответил.

-- Сколько времени лежал в медсанбате? -- задавала Наташа вопрос за вопросом.

Камушкин охотно отвечал. Он даже не заметил, как кончик бинта отделился от раны. "Молодая, а хитрая",-- подумал Вася, глядя на светлые волосы девушки, хлопотавшей у его руки. Иногда они касались его подбородка, и, взволнованный, он поднимал голову выше, смущенно улыбаясь.

-- Ну, вот и все! Можете идти,-- девушка подняла на бойца разрумянившееся от хлопот лицо. -- Через два дня снова приходите на перевязку.

-- Спасибо вам... товарищ Наташа! -- поблагодарил Камушкин, поймав себя на том, что ему вовсе не хочется уходить из этой хаты. Но за дверьми ждал другой разведчик, и Вася заспешил.

-- Да, я забыла вас предупредить, -- остановила его Наташа. -Постарайтесь недельку не работать этой рукой.

-- Постараюсь. А я забыл вас спросить. Вы -- комсомолка?

-- Комсомолка.

-- В таком случае нам надо познакомиться. Я -- комсорг роты. Моя фамилия Камушкин, -- и он подал ей руку.

-- Наташа Голубева, -- сказала она еще по-школьному.

После комсорга к Наташе приходили другие разведчики. Она промывала раны, перевязывала их, давала лекарства.

Девушка чувствовала себя так, словно прослужила в этой роте целый год. Есть удивительная черта у фронтовиков: быстро роднить со своей боевой семьей новичков. Не сговариваясь, они окружают нового своего товарища заботой, стараются показать свое подразделение и себя, конечно, в лучшем свете. Наташа почувствовала это уже в первый день своего появления у разведчиков, и у нее было хорошо, радостно на душе. Ей хотелось как можно больше сделать для своих новых друзей.

К полудню вернулись командир и Аким. Ванин слышал, как Аким, смущенно улыбаясь, рассказывал Шахаеву:

- Стихи просил прочесть... Узнал от кого-то, что я пишу... Приказал обязательно принести ему мои стихи... Говорю -- плохие, товарищ генерал!.. А он свое: принеси, посмотрим! Неудобно получилось...

-- Почему неудобно? Покажи.

Сенька, нетерпеливо ожидавший конца их разговора, не выдержал, таинственно поманил к себе Акима и шепнул ему на ухо про Наташу. Лицо Акима сделалось краснее столового бурака.

-- Собственно... а ты не врешь?

-- "Собственно" не вру! -- передразнил оскорбленный Сенька.

-- А где она?

-- И чего это, Аким, находят в тебе девки хорошего? -- вместо ответа спросил Сенька.

-- Ну, довольно же! Скажи, где?..

Ванин кивнул в сторону маленькой хаты.

-- Может, проводить? -- предложил он.

-- Нет, уж я как-нибудь один...

Аким направился к Наташе, но, опережая его, в хату вошел командир роты. Он легко, мягкими прыжками, вбежал по старым, подгнившим ступенькам и скрылся за дверью. Аким круто повернулся и широкими шагами пошел по двору. Его остановил Сенька.

-- Что это ты, Аким, вздумал строевой подготовкой заниматься? -дурашливо спросил он. Аким не ответил. Подошел к Лачуге:

-- Что-нибудь поесть найдешь?

-- Каша вот.

Аким попробовал и отшвырнул котелок.

-- Когда ты, Миша, перестанешь пичкать нас этим кондером? -- подоспел Сенька.-- Видишь, даже Акиму не нравится. У всех повара как повара, кормят солдат на славу. А в нашей роте... черт знает что!

-- Вон со старшиной разговаривайте, а я тут ни при чем,-- просвистел сквозь выщербленные зубы Лачуга.

-- Как это ни при чем? Старшина тебе дает хорошие продукты, да ты, Миша, не умеешь ими пользоваться. Ты сам на перловке жевательную мощность потерял и теперь хочешь, чтобы и мы остались без зубов. А разведчику крепкие зубы нужны... Так ведь, Аким?

Аким не ответил.

-- Впрочем, наш Аким и с зубами -- беззубый. Немцев по головке гладит. Знала бы об этом Наташа, она бы на него и смотреть перестала. Девушки не любят слабонервных нюнь... Им настоящие парни больше нравятся, вроде вот меня. А что толку от тебя, Аким? Вот раскусит хорошенько Наташа, сразу...

Сенька не договорил. Худое лицо Ерофеенко покрылось багровыми пятнами.

-- Ты!.. Когда ты перестанешь... -- захрипел он, весь содрогаясь. -Если ни черта не понимаешь, так учись! Заладил одно и то же! Глупо все, неумно!.. -- губы Акима тряслись. -- Дальше своего носа ничего видеть не хочешь!.. Парторг, видимо, совершенно напрасно хорошие слова на тебя тратит!.. И вообще мне надоели твои остроты, Ванин! Поищи для них кого-нибудь другого!.. А я больше не хочу ни говорить с тобой, ни слушать твоих неумных шуток!..