Первая кровь (СИ) - Черемис Игорь

Но перестройка и прочее в моей жизни случились; я не окончил аспирантуру и не пошел на завод, а стал таксистом. Профессия не самая почетная, но определенно уважаемая. К тому же мне удалось увернуться от скатывания в откровенный бандитизм; я не обкрадывал пьяных клиентов, не предлагал шлюх по прейскуранту и не покупал у барыг алкоголь, чтобы толкать его ночами у закрытых магазинов. Просто возил, просто получал за это деньги и жил по средствам. Этого не хватило для построения крепкой семьи — я подозревал, что дело всё-таки во мне, — но хватило для относительно спокойного существования, которое и прервало попадание в прошлое.

Я чувствовал, что если не встряхнусь, если не изменю себя, то снова проживу жизнь амёбы. Например, женюсь на Алле, которая, похоже, имела на меня какие-то виды; мы заведем ребенка, потом поругаемся так, что не сможем жить вместе. Вернее, не сможем обеспечить друг другу нужный уровень комфорта, но результат будет тот же — мы разведемся. Я снова пойду по рукам добрых женщин, куплю себе убитый «жигуль», если он подвернется под руку, и начну таксовать. Я примерно знал, к кому обращаться, что делать и как себя вести — правда, эти знания окажутся востребованными не сейчас, а лет через восемь, но они помогут мне проделать всё то же самое, что и в первой жизни, но со значительно меньшими затратами сил и средств. Стоило ли ради этого беспокоить вселенную и откручивать назад движения небесных тел?

На этот вопрос я мог ответить однозначно — не стоило. Проще было пришибить меня прямо там, где меня застало то, что я назвал червоточиной. Звезды и галактики даже не заметили бы смерти какого-то одного прямоходящего разумного млекопитающего и продолжили бы свой путь по бесконечной пустоте. Но вселенная уже побеспокоилась, а я уже спас Аллу от смерти, посмотрел на живого Цоя и сдал шахтинского маньяка нашей доблестной милиции. С одной стороны, это много для двух недель. С другой — преступно мало.

«Знаешь, каждую ночь я вижу во сне берег…».

Попаданцы, про которых я читал, начинали действовать сразу — если, конечно, не оказывались в телах младенцев. Они сносили танковые дивизии немцев под Москвой в сорок первом и давали прикурить японцам на войне начала двадцатого века. Они загоняли монголов в ту степь, из которой те выползли, и завоевывали новые, более пригодные для жизни и процветания пространства нашей крохотной планеты, причем задолго до эпохи Великих географических открытий.

Им ничего не стоило создать интернет в каменном веке и научить древних египтян вере в правильного бога; они могли давать советы Иисусу из Назарета и писать ему конспекты Нагорных проповедей в нужном количестве. Эти попаданцы были титанами из титанов, я им в подметки не годился. Правда, я и не претендовал, да и вообще не готовился к какой-либо деятельности в прошлом. Мне всегда хватало настоящего. Про будущее я думал лишь в прикладном плане — ведь замену масла и летней резины на зимнюю нужно планировать загодя, чтобы не нанести ущерба рабочему графику.

Эти планы были мне понятны и составлялись почти что сами, без особого участия мозга. Позвонить тому, написать этому, прикинуть, когда поток клиентов и пробки будут поменьше. Ничего сложного, на взгляд искушенного профессионала. Делается мимоходом, почти без отвлечения от текущих забот. Вот почему нельзя сделать нечто подобное со спасением страны от страшных опасностей? Позвонить, написать, приехать — и оно вдруг оказывается выполненным. Но нет. Честно говоря, я даже не знал, с какой стороны подходить к этой проблеме, а потому старательно имитировал бурную деятельность в библиотеке имени Ленина. Никому мои списки членов ЦК не нужны. Хотя когда я приду к власти, их можно будет использовать в качестве списков будущих заключенных внутренней тюрьмы КГБ, конечно, если там останутся места после массовых посадок самих гэбешников.

«Знаешь, каждую ночь…»

— Мы же скоро будем Ростов проезжать? — вдруг спросила Алла.

Весь этот час мы с ней молчали. Я думал о своей жизни, которая мне не очень нравилась, а она, похоже, пыталась понять, во что вляпалась, когда напросилась в эту поездку. И вот теперь осознала.

— Да, примерно через полчаса, — спокойно ответил я.

— Я там выйду и вернусь в Москву. Мне надоело. Я хочу домой.

Ну, чего-то подобного стоило ожидать.

— Да как пожелаешь, Ваше Высочество, — откликнулся я. — Подвезу прямо к вокзалу и помогу с билетом. У меня волшебная бумажка есть, с ней любой администратор нам билет продаст.

Она одноразовая, но Алле об этом знать не нужно. Правда, я немного опасался, что без «вездехода» от Михаила Сергеевича мне будет сложно уехать из Анапы, но и везти девушку дальше против её воли я не собирался. Хочет лишиться моря, до которого осталось совсем чуть-чуть — флаг ей в руки и барабан на шею.

— Точно? И ты даже не будешь меня уговаривать? — Алла резко повернулась и внимательно посмотрела на меня.

Я лишь скосил на неё взгляд и снова уставился на дорогу. Не то, чтобы у меня был план, как действовать в этом случае, но он особо и не нужен. Я просто завершу поездку в одиночестве.

— А зачем, если ты всё решила? — деланно удивился я. — Ты с самого начала не обязана была ехать со мной, это твоя добрая воля. Ну и моя тоже, а также нашего нанимателя. С машиной я управлюсь и один, и место на пляже будет проще искать. У тебя деньги с собой есть?

Алла шмыгнула носом и промолчала.

— Ну и ладно, ты думай, только недолго, — удовлетворенно кивнул я. — Если что, помогу. Свои люди — сочтемся.

Мы только что проехали какую-то станицу с названием Грушевская; я мельком подумал, что где-то тут продолжает нести свои воды та самая речка, на берегу которой — только в Шахтах — стоит мазанка Чикатилы. Правда, никаких указателей я не увидел, но это ничего не значило. Разогнаться после станицы не удалось — сразу началась очередная деревушка, на этот раз какой-то Красный Колос, наверняка названный так после революции, когда любили добавлять прилагательное «красный» ко всему, что не движется и не может убежать. Мне это было фиолетово. Впереди в череде домов я увидел строение с надписью «Магазин», с широкой площадкой перед ним и самым настоящим колодцем сбоку, сбросил газ, притормозил, съехал с трассы — и аккуратно припарковался справа от ступенек.

Я наверняка не раз проезжал здесь в своей первой жизни — я тогда любил ездить на машине отдыхать на наши черноморские и азовские курорты, хотя сами курорты мне не нравились. Но никаких воспоминаний о Красном Колосе у меня не осталось. Скорее всего, тут появились какие-нибудь сетевые закусочные и заправки, этот магазинчик вряд ли уцелел, хотя в девяностые, наверное, ещё работал. Насчет колодца ничего сказать не могу. Вода нужна при любой власти.

— Ты зачем остановился? — раздраженно сказала Алла. — Мне в Ростов надо!

— Я помню, Ал, — миролюбиво ответил я. — Мы ненадолго, надо воды в канистру набрать, там на дне плескается, а с нашей машиной лучше подстраховаться. Так что потерпи, тут дел на пять минут. Поезда на Москву уходят вечером, никуда мы не опоздаем.

Она промолчала. Даже не кивнула.

Я выбрался из машины, открыл багажник и с тоской посмотрел на беспорядок, который мы там устроили. По-хорошему, надо было собрать сиденья и вообще привести всё в приличный вид, но мне было откровенно лень заниматься этим прямо сейчас. Раскидать наши шмотки по сумкам можно быстро, всё равно нам ещё надо будет заправляться. Я нашел в хламе нужную канистру, вылил остатки воды на траву и медленно пошел к колодцу. Торопиться мне было некуда, да и за руль возвращаться не хотелось. Хоть я и не подавал виду, но решение Аллы спрыгнуть с маршрута меня немного задело. Совсем чуть-чуть. Самую капельку.

Было раннее утро, но у колодца уже набирала воду в эмалированное ведро местная жительница — бабушка в сильно заношенной фуфайке, цветастой юбке и в обрезках резиновых сапог. «Галоши», — всплыло у меня в голове полузабытое слово.

Я вежливо с ней поздоровался, поставил свою канистру рядом и сделал то, чем обычно занимаются пионеры — перехватил у бабки ведро с колодезного ворота и перелил воду. Потом подхватил полное ведро и помог донести до калитки — её участок располагался через дом от магазина. Дальше не понёс, сослался на то, что не хочу оставлять подругу одну — устала, нервничает, все дела.