Мой встречный ветер - Анастасия Зарецкая

— Можем просто походить по парку, — предложила я. — Не знаю, что еще придумать.

— Давай походим.

Напряженная какая-то получалась прогулка. Обычно Пашка постоянно о чем-то болтает, и мне вообще не приходится задумываться, что же еще можно обсудить. А теперь он молчит, смотрит в стороны — в целом, ведёт себя так, как обычно веду я, то есть весьма закрыто.

Было непривычно гулять по парку вот так, вдвоем с кем-то. Я целый месяц нахаживала круги в гордом одиночестве, а следовало всего лишь отправить парочку сообщений. Почему люди — и я в том числе — любят всё так усложнять, сама не знаю.

Почему Пашка молчит — тоже.

Я разглядывала всё вокруг, пытаясь придумать, за что же такое можно зацепиться. Но рядом, как назло, не оказалось ни одной лохматой или хотя бы лысой собачонки, и даже голуби с детьми (или дети с голубями, если кто больше любит детей) не попадались на глаза. Все будто бы куда-то попрятались. То ли чтобы нам не мешать, то ли чтобы не попасть под весьма вероятный дождь ненароком…

— А как думаешь, дождь сегодня будет?

Молодец. Отыскала вопрос.

Но небо действительно оказывалось чуть темнее каждый раз, когда я поднимала голову наверх. Плавно плыло по палитре серых оттенков, от светлых к самым темным и мрачным.

Пашка почему-то сначала посмотрел на меня, а только потом — на небо.

— Можно посмотреть по прогнозу.

— Ой, точно. Прогноз.

И я нарушила Пашкино негласное правило — воспользовалась телефоном. Прогноз погоды обещал дождь в шесть, то есть уже через пятнадцать минут. Я радостно сообщила об этом Пашке, и он сказал — это всё, конечно, очень прекрасно, но не лучше ли нам спрятаться под крышу?

Мы казались мне марионетками, которых бросили их кукловоды. Качались из стороны в сторону, поддаваясь любому дуновению ветерка, а на решительные действия не находили смелости. Легче действовать, имея строго заданные рамки. А мы в один миг как-то их лишились.

Неподалеку была кофейня, я много раз видела ее, когда ходила мимо. Туда мы и направились. Ну, как направились. Неспешно пошли, ведь до дождя еще целых пятнадцать минут. И на середине пути на нас упали первые капли.

Стоит отдать дождю должное — он внес в наше общение чуть больше жизни. Мы переглянусь, ускорили шаг, а следом и вовсе побежали, чтобы не промокнуть насквозь. На ходу Пашка успел стянуть с себя рубашку — и накинуть мне на голову, не дожидаясь разрешения. Я поблагодарила его от всей души, а про себя подумала — пришел конец моим кудрям. Мало того, что под водой они потеряют форму, так еще и взлохматятся под рубашкой. Стану одуванчиком.

Дождь резво тарабанил по всему вокруг, под его дробь мы влетели в кофейню и еще минуты три стояли на пороге, отряхиваясь, как воробьи.

— Умею я время выбирать для прогулок, — пробурчала я, смахивая с толстовки намертво впитавшуюся воду.

— Да нет, весело, — фыркнул Пашка. И даже позволил себе улыбнуться.

— Ты сегодня странный, — не то пожаловалась, не то побеспокоилась.

— Почему?

— Молчишь.

— Ты, выходит, всегда странная?

Ну вот опять я попалась на эту ловушку — когда хороший Пашка начинает надо мной смеяться.

— От тебя таких подстав ждешь меньше всего. Давай придумывать, что будем брать.

Нечасто, но и в институте мы иногда покупали кофе в буфете на первом этаже. Слишком дорогое и не слишком качественное… или, по Пашкиному мнению, абсолютно ужасное. Он — невероятный ценитель кофе, наверняка на вкус может отличить арабику от робусты, а я всегда беру латте с сиропами, за которыми не чувствуется кофейный вкус, и мне все равно.

— Обижаешь, — Пашка вздохнул.

— Не обижаю.

Молоко в сочетании с кофе он тоже не признает. Всегда брал строго американо. И я ведь пару раз попробовала эту его несусветную гадость — «настоящий кофе» — и для себя сделала вывод, что пить его можно только под пытками.

Посетителей было немного, человек пять на весь зал. Мы заняли круглый деревянный столик возле окна, чтобы лучше видеть, как снаружи бушует стихия. Милая бариста, наша ровесница (а ведь на ее месте могла быть я), приняла заказ — американо для Пашки и латте с кедровыми орешками для меня. И Пашка, на особо благородных правах, оплатил обе чашки.

Здесь пахло шоколадными кексами и взбитыми сливками; по периметру окна шла гирлянда из золотых лампочек, мягко подсвечивая подоконник. Этот уют ничуть не противоречил ливню за окном. Будто так и надо — прятаться в тепле от любых невзгод.

— Как тебе тут?

Пашка смотрел на меня неотрывно, будто и не было ему никакого дела ни до погоды, ни до запахов, ни до гирлянд.

— Мне нравится.

— Надеюсь, этот праздник жизни ненадолго установится… И закончится хотя бы до того, как тут все закроется. Хотя, конечно, в идеале было бы до темноты вернуться домой.

«Ваш заказ готов» — и вот перед Пашкой высокая черная чашка, а передо мной широкая, белая, и сверху — сердце с нечетким контуром.

Я сделала глоток — верхнюю губу покрыл слой молочной пены. Попыталась слизнуть его так, чтобы Пашка ничего не заметил. Он отвернулся, но только спустя секунду.

— Прости, что я завлекла нас в этот апокалипсис.

Кофе у меня оказался вкусный, даже очень. Мягким бархатом разливался внутри. Рядом с бабушкиным домом рост кедр, ближе к концу августа папа взбирался на него и скидывал шишки, а мы принимали их, как божьи дары. Потом щелкали орехи всей семьей и ещё долго ходили с липкими от смолы руками.

— Меня ничего не смущает, — Пашка пожал плечами.

— Ну да, когда бы мы еще посидели вот так… спрятавшись от дождя за стеклом.

— Осень скоро.

Осенью дожди другие. Моросящие и бесконечные. Капли мелкие и бьют слабо — куда им до летних ливней, подобных потоку стрел с неба? Сейчас можно различить отдельные удары — острая длинная капля бьет по стеклу. Она затем распластывается, медленно ползет вниз, а новые капли беспощадно ударяются в ее тело, сливаются, и уже невозможно понять, где начинается одна капля и заканчивается другая.

И еще — в отличие от осени, летом дожди заканчиваются быстрее. Если судить в среднем, добавил бы Илья. Он-то специалист средних, медиан, еще чего-нибудь.

За чашкой кофе общение шло легче — если не учитывать, что я все время смотрела в окно, боковым зрением отмечая, что Пашка смотрит на меня. Мы обсудили наши работы, как самые настоящие взрослые люди. Я