Золото - Елена Крюкова

Она рыла и рыла, и ветер раздувал ее волосы, как русый плат, над головой. Она плакала беззвучно, и утирала со щек слезы грязной, в земле, ладонью. И конь подходил к ней, плачущей, касался губами ее соленых щек, растрепанных волос. Тихонько ржал, утешая. Она не слышала. Не видела. Она копала, все копала, пытаясь выкопать яму, могилу; Моника, у тебя должна быть хорошая гробница, роскошная, как у царицы. Твою мать Цинтию расстреляли и сбросили в мешке в море, и море стало ее могилой; а тебя я похороню по-христиански, ты ведь была хорошая, ты никому зла не сделала, Моника.

Ветер становился все сильней. Ветер рвал на Светлане майку. Волосы лезли ей в рот, она кусала их. Бычки гремели цепью. Моника лежала неподвижно, с закинутой за голову рукой.

Она рыла и рыла, и так и нашел ее Роман – с деревянной лопаточкой в руке, грязную, зареванную, обезумевшую, жалкую.

– Сворачивай экспедицию, Роман Игнатьевич! Ты же видишь – все пропало!.. – Серега от волненья перешел с Задорожным на отчаянное, мужицкое «ты». – Монику не бык забодал!.. Мы же все догадались, что не бык… мы же не маленькие… И Ирена недавно тоже не сама утонула… Убийца – рядом, Роман Игнатьич! И мы его не можем выследить! Или приглашай милицию откуда хочешь – из Москвы, из Екатеринодара, или закругляйся и отпускай всех… к едрене матери!..

Роман обвел всех глазами. Негусто осталось. Он сам. Светлана. Ежик. Славка. Серега. Леон. И все глядят на него неотступно. И все молчат. И всем уже так страшно, что он не имеет права сказать то, что сейчас скажет.

– Дорогие мои, – Роман ссутулился, сгорбился, поглядел в землю. – Дорогие мои!.. Я не верю, что мы жертвы маньяка, сумасшедшего. За нами следят, и убийца – да, рядом. И я больше не могу рисковать. Я бы мог вам сказать: продолжаем работу, не свернемся, нет, никогда, я буду стоять до последнего… Я не могу. Маску мы прошляпили. Меч – нашли. Там, в Турции, я видел сокровища Новой Трои. Я держал их в руках… Я… – он двинул губой, будто умирающий от жажды. – … попал там в историю, в нехорошую, в плохую историю, и я думаю, то, что происходит здесь, – последствия моего турецкого плена… Я идиот, что я держал вас здесь так долго, надеясь, что все это случайность, что нам самим удастся отловить бандита. Кишка у нас оказалась тонка… Мы… не смогли.

Роман плотно сжал губы. Как любила Светлана теперь – и навсегда – этот жесткий, скорбно-волевой прикус.

– Дорогие мои!.. – Его голос дрогнул. – Я отпускаю вас. Собирайтесь и уезжайте. Немедленно. Я прошу вас. Я… приказываю вам!..

Все молчали. Было слышно, как в сухом воздухе громко звенели цикады.

– Уезжайте… денег я вам дам, и заработанных и на билеты, у меня еще есть…

Все продолжали молчать.

– Что же вы молчите?..

Солнце палило затылки. Славка уткнула лицо в ладони.

– Вы уезжайте, – с натугой сказал Роман, – а я… я остаюсь.

Славка Сатырос отняла руки от лица. Светлана побледнела.

– Как это?.. – спросила Славка изумленно, тихо. – Мы, значит, все разъедемся благополучно, а вы тут останетесь, чтоб вас тут угрохал этот маньяк психованный?.. если он за вами следит… мы уедем, значит, а вы… что ж, голову на плаху класть?..

– У меня револьвер, – твердо сказал Задорожный. – И я вызову на помощь милицию из Екатеринодара. Они прикинутся работниками экспедиции. Я заставлю надеть их джинсы и рубахи, копать. Мы обманем убийцу. Мы сцапаем его. Я вам обещаю это. Но я должен остаться здесь и разгадать тайну древнейшей цивилизации Земли. Разгадка – здесь, на Тамани. Я сделаю это!

Славка снова заплакала, уже не стесняясь, в голос. Серега кусал губы. Леон стоял молча, прямо. На локтях его тельняшка продралась, и локти беззащитно торчали сквозь дырявую полосатую ткань.

– Как хотите, Роман Игнатьич, понимайте как знаете, а только я никуда не уеду! – Славка рыдала вовсю. – Я… с вами!.. Кто вас тут… обедом кормить-то будет?.. вместе с этими засадчиками…

– Я тоже остаюсь, Роман Игнатьич, – лицо Сергея, загорелое до сапожной черноты, было уже тоже похоже на древнюю маску. – Как вы могли подумать, что я уеду. Неужели я вас брошу. Лучше я у темрюкских ментов еще два револьвера напрокат возьму, для себя и Леона. Под залог.

– Что заложишь?.. Меч?.. – Роман усмехнулся.

Леон молчал. Потом буркнул:

– Ну да, я тоже не поеду. Очень мне надо ехать, если все не поедут.

Он пощипал пальцами лохматые края дырок на тельняшке.

Светлана смотрела на Романа, будто прощалась с ним навеки. Ее зеленые глаза стали совсем светлыми, цвета выжженной травы, на загорелом лице.

– Роман, – сказала она, – я так поняла – никто не уедет.

Он вздохнул. Еще раз поглядел на всех.

– Как Ежик? – спросил строго, будто главный врач на обходе – старшую медсестру. – Ты делала ему уже укол?..

Светлана склонила голову. Зачем сегодня на свою стройную шею она надела бусы из высохших косточек абрикоса?.. И странную ракушку-рапану на бечевке?.. какие странные, детские «феньки»… и где-то он уже видел эту ракушку…

– Делала.

– Ему лучше?..

– Все так же. – Она вздохнула. – Пока все так же, Роман.

Ежик лежал в жару. В жару, предсказанном Светланой.

Потрясенье от внезапной, страшной и глупой смерти матери вылилось в сильнейшую горячку, в высоченную температурную «свечку», Ежик метался в беспамятстве, выкликал в бреду несвязные слова, называл имена, плакал, грозил кому-то кулаком. Светлана боялась – как бы не было потом, после бреда, амнезии, столь обычной при сильных нервных стрессах. Юноша не справился с горем. Оно скрутило его, задавило. И теперь он корчился, стонал, плакал, обливался потом под тяжестью горя, креста сиротства, который нужно было ему нести.

Светлана уложила его в отдельной палатке, а дежурили около Ежика все по очереди. Первое время, пока явленья бреда были тяжелыми и непрекращающимися, Светлана не отходила от него. Арсенал лекарств в походной аптечке был не слишком богатый, но в таманской аптеке нашлись и нужные жаропонижающие, и успокаивающие, и релаксанты. Больше всего Светлана боялась менингита – воспаленья мозговой оболочки. Если жар не упадет сегодня, завтра надо будет везти Ежика в больницу. Не в темрюкскую, конечно, нет, – в аэропорт, на самолет и в Москву. К отцу. Который еще не знает, что его жены больше нет.

Она прошла в палатку к Ежику, склонилась над ним, лежащим, пощупала ему лоб рукой. Жар! И не спадает. Без больницы не обойтись. Она делает все, что может, но здесь нужен доктор. Ежик помотал головой на маленькой подушке-думке, захваченной его матерью из Москвы. Поехали в интересную экспедицию, сколько экзотики, сколько счастья открытий, впечатлений, жаркое лето, загар, купанье, фрукты… Все зачеркнулось жирным кровавым крестом. Разом и бесповоротно.