Жизнеописание Михаила Булгакова - Мариэтта Омаровна Чудакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я мечтаю только об одном: пережить зиму, не сорваться на декабре, который будет, надо полагать, самым трудным месяцем».
В это время у него возникает обширный драматургический замысел. В том же письме к матери он обращается с просьбой к сестре Наде:
«…Нужен весь материал для исторической драмы – все, что касается Николая и Распутина в период 16 и 17-го годов (убийство и переворот). Газеты, описание дворца, мемуары, а больше всего „Дневник“ Пуришкевича – до зарезу! Описание костюмов, портреты, воспоминания и т. д. Она поймет!
Лелею мысль создать грандиозную драму в 5 актах и к концу 22-го года. Уже готовы некоторые наброски и планы. Мысль меня увлекает безумно. В Москве нет „Дневника“. Просите Надю достать во что бы то ни стало! 〈…〉
Конечно, при той иссушающей работе, которую я веду, мне никогда не удастся написать ничего путного, но дорога хоть мечта и работа над ней. Если „Дневник“ попадет в руки ей временно, прошу немедленно теперь же списать дословно из него все, что касается убийства с граммофоном, заговора Феликса и Пуришкевича, докладов Пур[ишкевича] Николаю, личности Николая Михайловича и послать мне в письмах (я думаю можно? Озаглавив „Материал драмы“?). Может, это и неловко просить ее обременять этим, но она поймет. В Румянцевском музее нет комплектов газет 17 г.!! Очень прошу».
Этот замысел вполне соотносим с содержанием фельетона «Муза мести».
Нервозно, порывисто, приводя в какой-то доступный обнародованию порядок свои мысли о роковом переломе, сполна им пережитом, стремится он как можно скорее войти в литературу.
Неясно, каково было содержание его второго не пошедшего в печать фельетона – «Евгений Онегин». Возможно (как предполагает Р. Янгиров), речь идет о рецензии на оперу Чайковского «Евгений Онегин», возобновленную в Большом театре. Премьеры шли 17, 19, 25 ноября и 1 декабря. Мимо внимания Булгакова не прошла, мы думаем, специфическая атмосфера этого события. (Она определила, возможно, и замысел фельетона, и то, что он не был напечатан.)
Еще в ноябре 1921 года в Доме печати проходил диспут – «Нужен ли Большой театр?». Среди докладчиков был Мейерхольд («Правда», 10 ноября 1921 года). В декабре 1921-го в Москве уже говорили о назревающем закрытии Большого театра – по причинам и экономическим, и идеологическим[96]. Совнарком по предложению Луначарского принял единогласное решение – театр сохранить. Это решение вызвало гневное письмо Ленина в Политбюро с требованием поручить Президиуму ВЦИК отменить постановление СНК, а Луначарского вызвать «на пять минут для выслушания последнего слова обвиняемого и поставить на вид как ему, так и всем наркомам, что внесение в голосование таких постановлений, как отменяемое ныне ЦК, впредь повлечет за собой со стороны ЦК более строгие меры». Однако благодаря развернутой Луначарским аргументации Большой театр удалось сохранить. Судьба его окончательно выяснилась лишь в марте 1922 года – 14 марта нарком просвещения получает выписку из протокола заседания Политбюро ЦК РКП(б): «Слушали доклад… о Большом театре, постановили: „Утвердить ходатайство ВЦИК от 6.02.22 года (о нецелесообразности закрытия Большого театра)“». Луначарский цитировал впоследствии в своих воспоминаниях слова Ленина о Большом театре (один из двух выдвинутых им аргументов в пользу закрытия театра): «А все-таки это кусок чисто помещичьей культуры, и против этого никто спорить не может». Луначарский пояснял: «Специфически помещичьим казался ему весь придворно-помпезный тон оперы». Для Булгакова этот «помпезный» тон оперы был неотъемлемой частью родной, с детства впитанной культуры («Прощай, прощай надолго, золото-красный Большой театр, Москва, витрины…» – с тоской подумает рассказчик «Записок юного врача», оказавшись в Никольском), с которой он ни в коем случае не хотел бы расстаться.
О событиях в конце ноября 1921 года рассказано в «Записках на манжетах»: «…просунулась бабья голова в платке и буркнула:
– Которые тут? Распишитесь.
Я расписался.
В бумаге было:
С такого-то числа Лито ликвидируется.
…Как капитан с корабля, я сошел последним. Дела 〈…〉 приказал подшить и сдать. Потушил лампу собственноручно и вышел. И немедленно с неба повалил снег. Затем дождь. Затем не снег и не дождь, а так что-то лепило в лицо со всех сторон.
В дни сокращений и такой погоды Москва ужасна. Да-с, это было сокращение».
23 ноября 1921 года Лито был расформирован. В приказе от этого числа Булгаков объявлен «уволенным с 1/XII с. г. с выдачей за 2 недели вперед».
1 декабря Булгаков получил справку о том, что он уволен из Лито «за расформированием“. В этот же день он писал сестре Наде: «Я заведываю хроникой „Торгово-промышленного вестника» и если сойду с ума, то именно из-за этого. Представляешь, что значит пустить частную газету». И в том же письме: «…буквально до смерти устаю. Махнул рукой на все. Ни о каком писании не думаю. Счастлив только тогда, когда Таська поит меня горячим чаем. Питаемся мы с ней неизмеримо лучше, чем в начале». В эти дни, 3 декабря, он получает трудовую книжку – важнейший личный документ тех лет, без которого оформление на службу было почти невозможно. В ней бывший доктор Булгаков записывает свою новую профессию – «литератор» и в графе «образование» – «среднее» (вспомним слова Максудова в «Театральном романе» о том, что он окончил