Важное время (СИ) - Привалов Владимир

— Много там? Много? — спросил Гимтар.

Черный пожал плечами. Он обвел руками вокруг себя, показывая на стены шатра и сказал.

— Много. Пока нэ начнешь копать — нэ узнаешь. — Он вновь пожал плечами, а потом уверенно кивнул и повторил. — Много. Матэрь лубыт сваых дэтэй!

Дан уселся на табурет, подперев руками голову и запустив пальцы в волосы. Гимтар выпроводил чернобурочника, велев ему никуда не уезжать. Танас плеснул вина в оба кубка и подошел к властителю.

— Что делать будем, Дан?

Рокон побарабанил пальцами по столу.

— Беру своих, — на конь, и вниз, — вслух размышлял Дан, прикусывая губы. — Хватаю работников в вилле, поднимаемся к Матери предков, пока не замело. На Коленях Матери не замерзнем. Начнем бараки ставить, лес валить. Чую, быть там скоро работному городку.

— Тын поставь, — поддакнул танас, думая о своем. — И крепостицу бы… Время. Время… Прав проклятый имперец — время важно!

— То лишнее… Впрочем… — Рокон глубоко задумался. Танас тоже думал о своем, меря шатер шагами. Наконец он хлопнул в ладоши и подошел к столу.

— Всё верно. Ты езжай, как задумал. Я здесь остаюсь, с войском. Неможно нам имперских вояк под боком, у Колодца, без пригляда оставлять. По весне… — тут Гимтар споткнулся, но дернул себя за бороду и продолжил. — Как уговорено, к Столхед поеду, о новых соседях рассказывать. Но главное — Круг Хранителей соберу, чтобы получить дозволение на добычу соли из Лона Матери.

— Что они без Хродвига теперь нарешают? — задумчиво добавил Рокон. — А ну как стеной встанут, закроют ход в Лоно Матери? Даже за солью?

— Обломаю им бока, — хищно осклабился Гимтар. — По-нашему будет.

Рокон покачал головой… Хорохорится старый, делит не добытую соль. Впрочем, за такое неожиданное богатство стоит биться. С любым врагом стоит биться, даже со скудоумием судейских. С солью Дорча окрепнут и смогут, наконец, жить своей жизнью.

Они еще долго говорили вдвоем о том о сем. Снаружи слышался переполох собираемого лагеря — дорожники по-прежнему тащили со всех углов скарб, разбирали коновязи и шалаши. Если бы нарезающий мерные круги вокруг шатра ближник Дана прервал сейчас свой неторопливый предсказуемый ход, и забежал бы за шатер, то увидел приметную картину. Может, он помянул клиббов, Йотль и прочих богов, увидев ползущую по камням ожившую шкуру. А может, храбрый воин пригвоздил копьем шкуру к земле, и тогда обнаружил бы под ней давешнего дорожного работника, с одурелым видом пробегавшего мимо. Но нерадивый стражник остановился, дабы перекинуться парой слов с другими охранниками. Поэтому шкура без препятствий доползла до густых зарослей, разросшихся у ручья. А когда из-под шкуры показался человек, то мало кто в нем признал бы шального дорожного: серьезное лицо, внимательный, цепкий взгляд, уверенные движения. Пройдя вдоль ручья, он зашел в опустевший, давно покинутый шалаш-землянку рядом с отхожим местом. Дождавшись вечернего сумрака, он запалил кособокий светильник, вытащил из тайника чернила, перо и невесомый свиток, достал из-за пазухи висящий на веревочке странный массивный амулет в форме деревянной решетки и склонился над свитком. Вскоре, когда лагерь успокоился перед завтрашним шумным выездом, в дальнем редколесье послышалось хлопанье крыльев и в небо вспорхнул юркий голубь.

На заре следующего дня лагерь, столько времени простоявший над Паграбой, изрядно опустел: дорожные рабочие отправились к Колодцу, а Ближний круг Дана Дорчариан, горяча коней, заторопился вниз, в Долину. Впрочем, немалая часть горских воинов с Гимтаром во главе осталась. Фракс, не привыкший холодам, слег в горячке, и покорная свита осталась рядом, обихаживая командующего.

Вставший на крыло голубь оставил за собой Долину, миновал брод над Джурой и подлетал к Перекрестку, спеша к суженой, которая заждалась в Голубиной башне, прилепившейся со стороны парка к громаде Атрианского Архива.

Тарх

Первый денек без снега! Наконец-то над Скейданой перестало вьюжить и развиднелось. Проклятый дым на полнеба исчез, и клиббы растащили обрывки по своим норам. Бык давненько приметил склон неподалеку, который обдувало ветерком, сметая снег. На нем среди камней виднелась прибитая морозцем, заиндевелая трава. Тарха подмывало отправится на охоту, и он то и дело поглядывал на примеченный скат, гадая, придут снежные козы драть траву или нет. Сидеть в унылом селении скайдов, гоняя день-деньской тупых бунтовщиков, натаскивая их биться плечом к плечу, не калеча друг друга, надоело до зубовного скрежета.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Поэтому Тарх собрался на охоту. Череп и Плак, переглянувшись и покумекав что-то, согласились. Жили они вместе, втроем, под одной крышей, заняв крепенькую четырехугольную родовую башню скайдов недалеко от колодца. Под строгим взглядом Черепа башню под завязку забили провизией и скарбом, который Тарх утащил, обдирая имперские постройки. Теперь на верхотуру, где раньше в просторной зале жил старейшина с родней, и не взбирались: покои плотно заставили кулями, рогожами и свертками. Тарх и сам уже не упомнил, что где лежит. Им здорово пригодилась лишь мебель старого Забиха, управляющего Постом: ее расставили в караулке рядом со входом, в которой они и расположились. Тарху, Плаку и Черепу всего-то и нужен был, что теплый угол для сна — всё остальное время командиры крутились на улице. Под башней обнаружили просторный подвал с ледником, куда погрузили окорока, копчености и свежатину, забитую недавно. Рядом уложили яйца, круги сыра, куски брынзы, ближе ко входу заставили рядами мешки ржи. Плак поутру выдавал кашеварам крупу и муку на хлеб, трясясь над каждой горсткой. Раз в два дня давал пол-окорока, который повара разваривали в котлах так, что оставался лишь запах. Наслушавшись рассказов Тарха, все боялись голода и падежа — частого весеннего гостя горцев в верхних селах.

Многие из овец, которых убегающие скайды перегоняли к родичам-северянам, отбились от стад и разбрелись по горам. Некоторые вернулись к старым походным кошарам. Тарх, рыскающий у Скейданы, пока ее не завалило снегом, по жалобному блеянью обнаружил два небольших стада и перегнал к селу. У горца уже появилась небольшая ватажка помощников, с которыми он обдирал Старый Пост и бараки. Они и подсобили в перегоне скота.

Оставленные хозяевами хлева оказались заполнены мятежниками, как и остальные постройки Скейданы, имевшие крышу и стены. Поэтому овец распихали по дворам, в которых возвышались огромные стога сена. На следующий же день не досчитались трех овец. Коска Череп быстро дознался, в чем дело. Умники из соседних домов тайком прирезали по овце и наспех запекли в углях домашних очагов, разодрав и слопав украдкой от остальных. Утром Череп вытащил всех на площадь — те, кому не досталось теплой одежды, мерз и клял Копона на чем свет стоит — и вздернул в петле троицу бедолаг, любителей баранины. По одному из каждого дома.

— Они не мое мясо жрали, не его, — неистовствовал Череп, тыча пальцем то себе в грудь, то в Тарха. — Они ваше мясо сожрали! Лучше в котле, понемногу, всем достанется, чем эта падаль тайком от товарищей брюхо набьет!

— «Ага, будто сами по ночам в башне наше мясо не жрут», — услышал Тарх горячий шепот из толпы.

Повернувшись, он встретил только ненавидящие взгляды. О, да! Ненависти в маленькой зимней Скейдане хватало на всех! Когда Череп гонял бывших рудничных, заставляя крутить пращу, — те искренно ненавидели Коску Копона, зуботычинами и пинками учившего выбирать нужную дистанцию, чтобы они не пробили головы соседям по строю. Больше всех ненависти копилось у самых неуклюжих и нерадивых. Тех Череп отсылал к ручью, набирать голыми руками на морозе оглаженные водой, круглые камни для снарядов пращи. На следующий день, когда рудничные отсиживались в холодных домах, отдав теплую уличную одежду колодезным — приходил черед Плака и Тарха. Теперь ненавидели их. За то, что тумаками вколачивали науку подчинения. Сблизиться, не сломав строй, метнуть дротики — один, второй, третий, — орудуя оставшимся из-под щита. Защита, укол. Защита, удар. За тесаки даже не брались — не углядишь, как поубивают друг дружку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})