Завещание Фродо - Дмитрий Вернидуб

Потеряв в районе горы Верченой Карха, предводители Орды решили осадить Гарденхалл, думая, что гномы из Подземного города укрылись за его стенами вместе с людьми. Ни о каких невысокликах ханы даже не вспоминали, поскольку невысоклики со своим Расширом за столетия морочьей изоляции стали казаться черному народу чем-то нереальным и пустым. Дескать, "всего этого и на один зуб не хватит". Гарденхалл поначалу держался. Так бы и торчали морки под его стенами, если бы вновь не появились посланцы от Заморского колдуна. Вскоре состоялись главные переговоры. Горх пообещал Орде оружия столько, сколько будет нужно, а еды столько, сколько она съест.

- Чего ты хочешь от нас? - спрашивали ханы.

- Хочу, чтобы у меня было лучшее войско на этой земле, - отвечал Горх.

- Зачем?

- Чтобы это был мой мир.

- Хорошо, - согласились ханы.

- Нам мир не нужен - нам нужен хапос (добыча). Мы служим тебе, пока ты выполняешь обещания.

- Есть условие, - добавил Мазлус. - Свою добычу я выбираю сам. Ваше - остальное.

- Хорошо, - согласились ханы.

На этот раз они были подозрительно единодушны.

Самым необходимым для Горха в этой игре оказался красный усмарил - его требовалось больше всего. Отряды вечно голодных морков не могли быстро передвигаться и вести разведку, думая только о еде. Ведь оленя надо сперва выследить, а затем еще таскать с собой его мясо. Пришлось научить морков производить плоть из усмарила. Флягой с волшебным составом распоряжались десятники. Мясо получалось, не ахти какое вкусное, но питательное. Морки набивали им желудок и были довольны. Ничего нет хуже, чем хорошо организованные морки. Тысячелетний опыт набегов и грабежей выработал у них неутомимость и нюх на поживу.

Вскоре Заморский чародей стал вызывать уважение и страх у черного народа. Даже спесивые ханы стали прислушиваться к его советам и пожеланиям. А в конце зимы пал Гарденхалл. Уклисты атаковали крепость круглым огнем, а сам Горх устроил землетрясение. Неприступные стены треснули, и сквозь разломы три четверти Орды устремилось на штурм.

Четвертую Зруюк накануне увел к Верченой. Младший из ханов имел собственную договоренность с Горхом. Он смекнул, что раз могущественный чародей ищет каких-то невысокликов, значит, это сулит не меньшую выгоду, чем пожива в Гарденхалле, который надо еще взять, а после делиться с братьями.

Горх оценил желание Зруюка избавиться от родственничков: "Такой при случае, не задумываясь, перережет остальным глотки, а иметь дело с одним гораздо проще, чем с четырьмя". "Этот черный народ - великая дикая сила, - размышлял маг. - Они одного замеса с акулами: уничтожение - их основная потребность. Такую силу стоит уважать, чтобы подчинить. Почему бы мне ни стать ханом? Просвещенный хан-чародей куда лучше глодающего мослы вонючего чудовища, не умеющего насладиться властью.

Нет, впредь он будет умнее. Из обычного хойба какой солдат? Мозги покалеченные усмарилом используют любую возможность не бороться. Если не брать во внимание уклистов, которых особым образом воспитывают чуть не с самого детства, то о прочем островном быдле и говорить нечего. Без усмарила они все равно подохнут. Справедливое у них распределение или несправедливое, а повстанцы кончатся тогда, когда исчезнет внешняя поддержка. Разбегутся по островам как мыши по норам, когда он вернется. Да и пусть, а то если сразу всех перебить, потом скучно станет. А морки... Эти твари подходят для выполнения его плана лучше всего. Есть у них усмарил или нет - без разницы. В их мозгу только первобытная хищность. Им бы только мясо рвать зубами. Хаос да хапос. Вот и хорошо. А думать за них будет он ". Один из отрядов Зруюка отправился на поиски невысокого народца. Обыскав все пространство к северо-западу от бывшего Расшира, два десятка отборных головорезов повернули на юг, в направлении Черед-Бегаса. Морки бежали налегке двумя цепями. Основной задачей было поймать хоть кого-нибудь, кто хоть что-нибудь знал о невысокликах. Напоровшись на пограничников Бьорга и потеряв в короткой стычке вожака и еще двоих, враг отошел. Встретить в этих краях суровых защитников Худанбара не ожидал никто. И говорило это об одном: там, где люди Бьорга, могут быть и гномы. А гномы - это завидная добыча, вместе со всем их имуществом. О стычке сразу доложили Горху. Про людей он не знал почти ничего, но, исходя из недавнего опыта, рассудил: от гномов недалеко и до невысокликов. Вопреки опасениям переселенцев зима выдалась не очень холодной. И если б не трудности с пропитанием, то можно было сказать, что в целом Новый Хойбилон перезимовал совсем не плохо. Правда, снега нападало очень много - часто наваливало выше роста невысоклика. Но снег быстро таял, временами перемежаясь с дождями и превращаясь в стылую хлябь и привычную грязь. Крепкий лед на залитых наводнением пространствах появлялся всего лишь пару раз, и не держался больше полутора недель. Морки на подступах к Черед-Бегасу не появлялись. Только однажды пограничники столкнулись с небольшим отрядом на дальнем выходе, когда лед стоял дольше всего, но враг, потеряв убитыми троих, предпочел отступить. У морков при себе не было ни награбленного добра, ни пленных, ни еды. Только у одного нашлась какая-то склянка с красной жидкостью без запаха. Когда склянку разбили, состав, превратившись в розовое облачко, испарился. Этому большого значения не придали, решив, что это снадобье, а все, что морку на пользу, другому - смерть. Черед-Бегасская крепость, по крайней мере, основные ее укрепления, была почти достроена и представляла собой грозную цитадель, заслонявшую проход в долину. Строители-невысоклики гордились своей работой и говорили, что если бы не "зажимающий" провизию Грейзмогл, то достроить можно было все, а так - где сил набраться. Но размер ежедневного пайка все равно бы никогда не устроил ни одного жителя Норного поселка. Поэтому ни индивидуальные, ни коллективные жалобы не рассматривались. Пожалеть можно было лишь друг друга или Уткинса. "Бедный, бедный папаша Уткинс", - качали головой невысоклики, наблюдая, как старик иногда обессилено присаживается и, не замечая ничего вокруг, горестно глядит куда-то вдаль, понемногу раскачиваясь. Ни напряженная работа на строительстве крепости, ни дружеские вечерние посиделки вскладчину "у огонька" - ничто не могло притупить боли в разбитом разлукою сердце. Неизвестность была хуже всего. "Где же вы, мои лапоньки?" - удрученно вздыхал несчастный отец, не находя себе места от дурных предчувствий. Он то и дело встречал пограничников, возвращавшихся с дальних выходов. Но они, видя его вопрошающие, полные надежды глаза, отводили взгляды и молча качали головой. Рыжий Эрл пробовал утешать его, дескать, раз никаких следов, значит, не так все плохо. Хуже было бы найти что-нибудь говорящее о том, о чем нельзя и подумать. "Возможно, они ушли куда-нибудь вместе с кем-нибудь из других пропавших, а теперь не могут или боятся вернуться, - говорил Эрл. - Раз больше нет дурных вестей -значит, хорошие не за горами". В один из бесконечных пасмурных дней папаша Уткинс совсем свалился. Гном-врачеватель, провозившийся у его постели все утро, ничем порадовать сопереживающих не смог. "Черная немощь, она и у невысокликов, и у гномов, да и у людей - одна и та же. Только причины разные. Плох ваш Уткинс". Но видно есть на этом свете какая-то связь между событиями самыми мрачными и самыми светлыми. Система противовесов, существующая в мире, редко дает сбой, хотя и это, конечно, случается. Стоя на крепостной стене, Мэд Виндибур удивленно вскрикнул и чуть не уронил себе на ноги здоровенный камень. Бросив случайный взгляд в сторону Норного поселка, младший дядюшка Олли увидел пожилого невысоклика, в припляс идущего по крепостной дороге. - Гляньте, гляньте! Да это же Уткинс чуть не кубарем катится сюда! Во дает, папаша! Годо, и другие строители мигом взобрались наверх, чтобы посмотреть на эту картину. - Опять ты со своими шуточками, Мэд! Дурацкие шутки! - ругался снизу старый Модл. - Бедняга Уткинс от горя помереть собрался, а ты, обормот, имя его по ветру треплешь! - Га-га-га! - рассмеялись на стене. - Наверное, это он с того света в таком настроении возвращается! Озадаченному старику пришлось тоже карабкаться. Умирающий папаша Уткинс выделывал ногами кренделя и размахивал каким-то свитком, целуя его время от времени. - Нашлись! Они нашлись! Малютки мои! - Что он говорит? Что он нашел? Ась? - удивлялся папаша Модл. Но все уже неслись вниз, навстречу чудесно исцеленному. Общей радости не было предела. Оказывается, когда несчастному отцу стало совсем плохо, и он перестал чувствовать свои ноги, в его комнату через дверь влетела здоровенная пестрая птица и как-то странно и непонятно закричала: - Авр-р-р-ал! Все наверх! Пакет Уткинсу, забодай его кальмар! Трясущимися руками невысоклик приблизил к глазам бережно упакованный свиток и обомлел. На нем значилось: "От Тины и Пины". Брюгай, а чудесным посланцем был именно он, летел три дня, время от времени, присаживаясь для коротких передышек на спины дельфов, заблаговременно высланных Флогом. Получилось подобие эстафеты, в которой по знакомству участвовал даже один кашалот. Неизвестно, была ли у него заветная мечта, но он выполнял роль плавучего острова с явным удовольствием. Сестренки Уткинс очень скучали по своему родителю. Прав оказался Рыжий Эрл: удрав от родственников, они сначала испугались своего поступка, а затем просто не знали, как быть. Быстро повзрослев в путешествии (а чтобы повзрослеть, иногда совсем не обязательно становиться намного старше), Тина и Пина вместе со своими друзьями стали искать способ известить горюющего отца. Но письмо было адресовано не только Уткинсу. Олли решил предупредить Алебаса Кротла о грозящей переселенцам опасности. Виндибур, конечно же, не мог знать попадет ли послание куда надо, поэтому ограничился лишь короткими сухими фразами. Олли сообщал магистру Невысокликов о том, что в далекой земле обрел тайное знание и собирается прибыть для помощи своим соотечественникам. Еще Олли писал о колдуне по имени Мазлус Горх, которого всем народам Коалиции должно опасаться, так как он виновник всех несчастий обрушившихся на их головы. Именно этот долговязый почти невысоклик и его прихвостни якшаются с вождями морков. Бирюзовый попугай с фиолетовыми бакенбардами гостил у папаши Уткинса. Старик кормил его и не чаял души в птице, возродившей его к жизни. Разве что ругался Брюгай какими-то непонятными для невысоклика словами, но это только смешило окружающих. В Норном поселке быстро смекнули, что это за птица. "Без старого Брю здесь явно не обошлось, - соглашались знавшие паромщика. - Видно, он и сам где-то рядом бродит". Надо сказать, что говорившие так были недалеки от истины. Мир полон неожиданностей и необъяснимых явлений. И в этом всем еще не раз предстояло убедиться. Случай с письмом дочурок Уткинса и приписка Олли Виндибура, так же неожиданно нашедшегося, вызвали в Черед-Бегасе форменный переполох. Для начала срочно созванному Совету была предъявлена таинственная говорящая птица, которая не преминула сразу же представиться: - Суши весла! Брюгай-флибустьер, провалиться мне в трюм! - Ого, - поразился Алебас Кротл, - ему палец в клюв не клади! - Раз ты умеешь говорить, - обратился к попугаю вождь скотоводов Клейт, - то поведай, откуда прилетел. Брюгай хитро наклонил голову и брякнул: - "Чер-р-тополох" - корабль хоть куда! Капитан Репейник - гр-роза морей! - Вот и еще один невысоклик обнаружился, не так ли, уважаемый Алебас Кротл? - кланяясь, выступил из угла Грейзмогл. - Не хватает только вашего эскулапа и паромщика. - Ты еще одного позабыл, посланник, - с непрекрытой брезгливостью ответил магистр Невысокликов. Грейзмогла он терпеть не мог. - Парня по имени Болто Хрюкл. Но Гуго, гордившийся правом высказываться на Совете, продолжал: - Что-то не похоже на то, чтобы вся эта компания сильно стремилась вернуться к своим соотечественникам, испытывающим лишения. Да и что это за "тайное знание"? Все очень подозрительно. Тут заговорил магистр Гномов Будинрев. - Насколько я знаю, невысоклики ничего не смыслят в мореплавании. Вполне возможно, что упомянутый птицей капитан Репейник - совсем не тот, за кого пытается себя выдать, а все остальные - его пленники. - А как же сообщение Виндибура? - развел руками Алебас Кротл. -Он ведь предупреждает нас об опасности! Я требую уважения к моим согражданам! - Успокойтесь, дорогой друг, - ровным тоном произнес Амид Будинрев. - Возможно, это просто уловка, и таким образом вас пытаются запугать. - Почему нас? А вас? - раскрасневшись, запыхтел магистр Невысокликов. - А нас - бесполезно, - ответил магистр Гномов, и взгляд его сверкнул холодным огнем. Гуго довольно ухмыльнулся, прикрывшись рукавом: неприязненные нотки в разговоре правителей - это как раз то, чего он добивался. Перебранка грозила перерасти в скандал. Но Клейт, вождь скотоводов, попросил уважения к месту проведения Совета. Мудрый старик не принял ничью сторону, но как всегда выделил главное. - Надо смотреть в корень, - он провел ладонью по длинной седой бороде. - Раз говорится, что кто-то очень таинственный и недобрый общается с морками, значит, опасность реальна, кто бы и с какой целью об этом не писал. Поэтому патрули, совершающие дальние выходы, надо усилить, а птицу посадить под арест, до поры до времени. Увидев, что возражений не предвидится, Грейзмогл с молчаливого кивка магистра Будинрева поспешил исполнить последнее. Но сцапать Брюгая посланнику не удалось. Пока члены Совета говорили, попугай переклевал кожаный ремешок, которым его за лапу предусмотрительно пристегнул папаша Уткинс. Как только Гуго протянул руки, птица заорала: - Полундр-р-ра! На абордаж! И атаковала гнома, клюнув его в мясистый нос. Грузный Гуго позорно хлопнулся на зад, а Брюгай с ехидным криком: - Гр-рейзмогл - р-рак болотный! Нури Орбуж тебе не чета! - вылетел из пещеры. За ним, призывно крича и маша руками, бросился папаша Уткинс. Но птица, ярким пятном мелькнув в пасмурном небе, скрылась за верхушками сосен. Можно догадаться, какое впечатление произвели на гномов последние слова попугая. Значит, алебардщик Нури тоже жив, и по какому-то непонятному стечению обстоятельств находится там же, где и остальные! Следовательно, у него должны быть веские причины, чтобы не вернуться к своим - так уж воспитаны гномы. К тому же, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кто теперь стал главным врагом Гуго Грейзмогла. С весной воды на затонувших равнинах меньше не стало. Дожди хоть и стали идти реже, но земля, напившаяся "под завязку", отказывалась впитывать влагу. Бесконечное болото жило в ожидании эры гадов и земноводных, коих такое беспросветное положение вещей весьма устраивало. Хотя и последней гадюке иногда хочется погреться на солнышке, ощущая брюхом тепло нагретых камней. В Норном поселке изредка пробивающимся сквозь тучи солнечным лучам радовались как праздничному фейерверку. Голопузые невысоклики дружно выбегали на улицу и, зачастую стоя по колено в грязи, подставляли льющейся сверху благодати исхудавшие за зиму тела. Гномы удивленно таращились на эти выкрутасы, решительно не понимая, как может прийти в голову почтенным отцам семейств разгуливать голышом на глазах у всех, и при этом оживленно беседовать, например, о забое скота. Папаша Уткинс целыми днями всех убеждал, что вот-вот, уже скоро, к нему приплывут его дочурки, и он сможет их обнять. Подавалось это так, как будто он получал от них письма чуть не каждый день. Скорое возвращение двойняшек обрастало все новыми подробностями. Так что соседи вскоре начали шептаться, мол, невиданная говорящая птица прилетает к Уткинсу по ночам. Но все, даже те, кто в это не верил, кивали, дескать: "конечно", "а как же", "иначе и быть не может", и даже приносили для попугая крошки и зернышки со своего стола. Благодарный отец принимал подношения, а затем ходил в ближайший сосняк кормить с руки лесных птиц, надеясь, что Брюгай вдруг появится с криком: "Авр-рал! Пакет Уткинсу!" Вероятно, тайные посещения потому и зовутся тайными, что делаются ночью, скрытно и почти всегда неожиданно. Все началось с того, что над верхушками елей, на фоне сумрачного вечернего неба мелькнул странный силуэт. Птица, похожая на филина, стремительно опустилась из поднебесья, неся за хвостом нечто похожее на дымный шлейф. Вскоре образование отделилось и поплыло между деревьями тускло светящимся облачком. Это был загробный Брю. Призрак направился к Норному поселку и почти незамеченным скользнул в одну из улочек. Почти, потому что Кривой Кид его видел. Помощник Гуго Грейзмогла тоже крался в одиночку, заглядывая в редкие освещенные оконца. Шпионить за припозднившимися согражданами было его любимым развлечением и работой одновременно. Согласитесь, большая редкость, когда и то, и другое совпадает. Кид был холост (да и кому захочется жить с таким, в полном смысле этого слова, нелицеприятным субъектом), поэтому времени у него было - хоть отбавляй. У невысокликов ходила байка, будто бы бабка Кривого Кида согрешила с лешим, а сам Кид может навести порчу на кур и поросят. Соглядатай нервничал весь вечер. Наутро Грейзмогл потребовал от своих подручных представить отчет за неделю, а провинившихся, как назло, никак не удавалось выявить. Переселенцы словно сговорились вести себя прилично и "не нарушать". А тут такая удача! Пересилив страх, весь липкий от пота Кид двинулся за приведением, бормочущим себе под нос какие-то странные ругательства. Загробный Брю на чем тот и этот свет стоят костерил бестолковых обитателей Норного поселка, вешающих где попало, на чем попало и совсем не вешающих табличек с именами проживающих в норах-домах. Брюгай же, знавший где живет Уткинс, выбился из сил и едва не падал с елки от усталости. - Чтоб мне в кружке утонуть, проглоти ее сом! - громче обычного возмутился Брю, останавливаясь у очередной таблички. На привязанной к палке старой разделочной доске было выжжено: "Пока живу здесь, но надеюсь, что перееду. А еще я пою. Дальний Бибус". - Я и ближнего-то никакого не знал, хорони его лещ! - негодовал призрак. - А его родственнички уже тут как тут - новыми хойбилонцами заделались. Надеюсь, Уткинс, протухни его селедка, не подался в плясуны. Тьфу! Брю забыв, что он нематериален, попытался сплюнуть, но тщетно. Только маленькое облачко, похожее на трубочное колечко, отскочило от головы и растворилось в воздухе. "Чтоб меня! - зажмурил единственный глаз Кривой Кид, но поборов страх, на цыпочках, зашагал дальше. - Уткинс, значит... Так вот с кем водит знакомство любитель экзотических птиц!" Пройдя улочку почти до конца, то и дело останавливаясь и чертыхаясь, покойный паромщик добрался до норы с кучей надписей прямо на двери. Среди прочих образцов хозяйской фантазии типа: "Все Дрыглы здесь" или "К глухому Тэду не стучать" значилось: "Уткинс. Прошу покорнейше. Третья направо, с окном". Отыскав указанное окошко, Брю просочился в форточку. К хождению сквозь стены паромщик никак не мог привыкнуть. Папаша Уткинс еще не спал. Проводив недавно гостя, одного из дальних родственников, он собирался "глотнуть чайку". Каждый раз перед сном пожилой невысоклик перечитывал заветное письмо от дочурок, пил чай, вздыхал и, надеясь на лучшее, засыпал. Только-только чайник стал издавать призывные звуки, как в нагретой комнате враз похолодало. Недоуменно пожав плечами, Уткинс хотел идти за дровами, как за спиной кто-то хрипло хихикнул. - Что, старичина, приморозило? Иди - иди, подкинь дровишек-то, рак-отшельник. На кровати сидел его давний, еще с детских лет, приятель - Брю Квакл. Вот только вид у него был весьма необычный. Скорее вида никакого и не было, только одна светящаяся прозрачность, как будто Брю вылепили из лунного света. - Куда же ты подевался? - воскликнул папаша Уткинс, прежде чем удивиться или испугаться. - У-умер я! - загробным голосом торжественно взвыло привидение. Уткинс, открыв рот, опасливо отступил в дальний угол. Брю все больше и больше нравилось пугать смертных, и с этим он ничего не мог поделать. "Издержки состояния, - как-то пояснил ему призрак человека, зарезавшего своего брата из-за наследства. - Это не лечится". Насладившись впечатлением, паромщик успокоил старого друга: - Да все в порядке, не дрейфь, салага! Убили меня в морской баталии, закопай ее морж. Я теперь, понимаешь, дух, три венка мне на шею. Да, кстати, тебе привет от твоих девчонок. Услышав эти слова, Уткинс в момент забыл, что говорит с привидением, и попытался броситься в пляс. - Мои доченьки, мои лапоньки! - восклицал он. - Да тише ты, танцор ракушечный, - шикнул Брю, - соседей разбудишь! Вы тут прямо рехнулись все. Дальний Бибус поет, а ближний Уткинс пляшет. Цирк, да и только! Паромщик бросил взгляд на открытую форточку, и она тут же захлопнулась. Кривой Кид под окном только хрустнул зубами с досады. Но и того, что он уже увидел и услышал, хватило бы для приговора к пожизненной маршировке на плацу десяти Уткинсов. Тем временем Брю продолжал: - Я явился с того света не для того, чтобы приятелей вразумлять. У меня важное сообщение для вашего Совета, трап ему под ноги, только вот как его сообщить - не знаю. То ли самому на Совет явиться, то ли тебя послать доложить магистру Невысокликов. При этих словах паромщик поправил ранец, в котором лежало убившее его ядро. Ранец придумала Тина, и покойный был бесконечно признателен ей за это. Ядро появлялось в ранце по желанию, когда он собирался передвигаться без посторонней помощи. Накануне Брю и Брюгай совершили целое путешествие, облетев для начала Южное побережье от Дидуина до реки Из. И не зря. На плато у моря они обнаружили то, что искали - лагерь уклистов. Пронесясь у "синих сутан" над головами, разведчики высмотрели самое главное - Горха среди них не было, а значит, его надо было искать у морков. - Полунд-р-р-а, воры! - закричал Брюгай, подлетая к Гарденхаллу. На его еще дымящихся руинах во множестве копошились черные фигурки. В стороне от поверженной крепости виднелось стойбище Орды и шатры ханов. Снизившись, попугай приземлился в ближайшем перелеске. Теперь требовалось проникнуть во вражеский стан. Вызвав ядро в ранец, загробный Брю осторожно двинулся к лагерю морков. Надо сказать, что чугунный снаряд, которым пользовался паромщик, Тина тоже сделала невидимым, так как он имел усмариловое происхождение. Но легче ядро от этого не стало. К тому же, так получалось, что пользоваться Брю мог только предметом, который его и угробил, другие он даже приподнять не мог. Призрак двинул прямиком к ханским шатрам. Опасаться было нечего: еще только начинало смеркаться. Да и чего опасаться привидению среди живущих, пусть даже они и морки? Тем не менее, паромщик осторожничал: 'А вдруг заметят?' Морки жрали мясо. Сырые волокнистые куски они рвали черными, острыми как бритва зубами. Икая и чавкая, тысячи жутких созданий поглощали новые и новые порции. Мясо раздавали десятники. Брю поразило, что при таком огромном количестве съедаемого не было видно следов забоя животных. Шкур, копыт и костей вокруг явно не страдающих опрятностью морков не наблюдалось. "Провалиться мне в трюм, если тут обошлось без волшебства", - подумал убиенный и вдруг увидел, как один из десятников капнул из фляги красной жидкости и что-то пролаял. Перед ним из воздуха появился внушительный кус красной бескостной мякоти, который он сразу же стал полосовать кривым мечом. "Да эти черти кривоногие во всю закусывают усмарилом! - ужаснулся Брю. - Судя по всему, Горх здесь должен пользоваться авторитетом. Чему еще он научит этих тварей, колоти их тунец? И кстати, где его беглое величество?" Подойдя к самому большому по размерам шатру - обиталищу Мохрока, призрак просунул голову сквозь сшитое из шкур сооружение. Хорошо, что Брю не различал запахов, а то точно бы умер во второй раз. Зловоние было катастрофическим. Все ханы, кроме Зруюка, сидели здесь. Между ними стоял котел, в котором что-то булькало. Мохрок, Туркан и Глут, поджав под себя ноги, сидели на полу и глодали кости, явно человеческого происхождения. В руке у Мохрока был дымящийся череп, из которого он кривым когтистым пальцем выковыривал вареный глаз. За трапезой братья похвалялись захваченной добычей и потешались над Зруюком, оставшимся, по их мнению, "с носом". "Заморский чародей ищет то, чего нет, - гоготали ханы, - а Зруюк лижет ему пятки, плавая вокруг Верченой". Горха в шатре не было. Исходя из услышанного, Брю заключил, что "Заморский чародей" находится там же, где и Зруюк. Покойный совсем забыл, что в полумраке шатра его станет видно. Туркан первым заметил выросшую из стены светящуюся голову Брю. Подавившись на полуслове, он тупо уставился на привидение. Глут с гневным воплем выхватил меч, а Мохрок, не долго думая, запустил в паромщика черепом. Брю в ужасе выдернул голову и бросился наутек. Поднялась невообразимая суматоха. Морки метались как очумелые и искали "белого гнома". Само слово "гном", брошенное Мохроком, заставляло их глаза гореть яростным желтым огнем. Мало того, что обнаглевшего лазутчика требовалось изловить, его потом еще разрешалось съесть, естественно, после допроса, преподнеся ханам лучшие куски. Гномье мясо для морка, как известно, деликатес. Ветер дул как раз в сторону перелеска. Брю, не долго думая, "облегчил" ранец и, подхваченный воздушным потоком, взмыл над землей. Когда призрак поравнялся с верхушками сосен, его подобрал Брюгай, взяв курс на север. Пока папаша Уткинс, открыв рот, слушал рассказ потустороннего гостя, Кривой Кид бросился на поиски второго подручного Грейзмогла - своего напарника Боба Горшечника. Тот как всегда спал на складе провианта, который, как считалось, он сторожил. В этот раз Боб его сторожил вместе с архивариусом Клюклом, любимым делом которого было наведываться на склад "для проверки наличия". Пью Клюкл никогда не уточнял, наличие чего ему приспичило поверять, но после того, как он окончательно излечился от "водного недомогания", случившегося у него после осеннего купания в водопаде, резерв вина на складе перестал быть величиной постоянной. Та же история происходила и с ветчиной. Когда Кривой Кид растормошил ревнителей наведения порядка в умах, те сами чуть не приняли его за привидение. Весь перемазанный грязью, с единственным вытаращенным от возбуждения глазом и всклокоченными редкими волосами, выглядел он не лучшим образом. Недолго думая, схватив пустой мешок и веревку, два невысоклика и человек бросились на улицу. Брю как раз перешел к тому, как и где они с Брюгаем обнаружили Горха, но тут в комнатенку папаши Уткинса влетел красноносый архивариус и взвизгнул: "Хватайте меня!" При этом, указав на хозяина. Его спутники оторопело переглянулись. Поняв, что сморозил что-то не то, Клюкл попытался исправиться: "Нас! Да не меня, олухи - них! Тьфу! Это самое..." И ткнул пальцем в хохочущего паромщика. - Хрясни твой гроб, Клюкл, - веселился Брю, наблюдая, как Кривой Кид подступает к нему с мешком, - в конце-концов, еще есть слова: "вас", "мы", "всех"... Архивариус мелко затрясся и замахал руками, сбив с комода подсвечник. В свалке, которая происходила в полной темноте, никто не заметил, как папаша Уткинс по-молодецки юркнул под кровать, а архивариус оказался в мешке с жабой во рту. С какой стати Клюклу понадобилось глотать жабу - загадка. Только в невысокликовских норах эти обитатели не редкость: бывает, и поквакивает какая-нибудь в дальнем уголке. - Тащите его скорее к Грейзмоглу - крикнул хозяин дома, подражая голосу архивариуса. - А я пока Уткинса арестую! Горшечник и Кид потащили брыкающегося и мычащего "призрака" на улицу. - Ловко ты их, медуза тебе под мышку! - похвалил старого приятеля паромщик, выныривая из-под подушки. Уткинс шепотом запричитал: - Теперь мне крышка. Грейзмогл меня со свету сживет, и я никогда не увижу своих дочурок! - Рано в панику впадаешь, папаша, - Брю сдвинул брови. - Этим полипам нас не сожрать, не будь я Брю Квакл, залягай меня баклан! Теперь надо найти кого-то, кому члены Совета доверяют не меньше чем себе. - Я знаю, знаю! - Уткинс хлопнул себя по лысине. - Это Рыжий Эрл. Покинув жилище через окно, приятели направились в крепость. - Ты иди, - сказал вдруг покойный Квакл, - а я догоню. Подую на Клюкла для верности. Нехитрому привиденческому приему паромщика обучил Мурс, дав вдобавок несколько ценных советов. Подкараулив подручных Гуго в придорожных кустах, загробный Брю дунул на мешок. Мешок засверкал морозными искорками и заскулил. "То-то, Клюкл, рак болотный, - удовлетворенно хмыкнуло привидение, - это тебе не чернила изводить, скелет тебе на камбуз". Грейзмогл аж вспотел от злости, когда Кривой Кид и Боб Горшечник вытряхнули из мешка замороженного архивариуса. Скукоженный, покрытый инеем Пью Клюкл, с торчащими изо рта жабьими лапами, как полено повалился на пол. - Свиньи! Остолопы! - кричал Гуго на ничего не понимающих ловцов привидений. - С каких пор этот бумажный червь возомнил себя призраком?! Одноглазый невысоклик и тщедушный губастый человечек только ошалело переглядывались и разводили руками. - А где Уткинс, сбежал? - топал Грейзмогл. - Поймать негодяя! Стоять! Сначала этого растопите! Стража разбудила рыжебородого ратника на самом интересном месте. Ему снилось, что он удит рыбу в небольшой речушке. Клева почему-то долго не было, и тут так дернуло, что удилище чуть не сломалось. Эрл, зайдя по колено в воду, начал подводить улов к берегу, как вдруг из реки высунулся медведь. Пограничник попытался выхватить меч. В ответ медведь возмущенно покрутил лапой у виска и, превратившись в странную рыбину с остроконечным кожаным плавником, весело заверещал и уплыл. - Ну кого там еще принесло, - забурчал Эрл, поднимаясь с кровати все еще под впечатлением ото сна. - Там невысоклик по фамилии Уткинс, ну, тот самый, у которого дочки... И какой-то прозрачный тип, говорит, что с того света! - Этого еще не хватало! - вздохнул пограничник, на всякий случай, беря меч. - То медведи на удочку, то призраки... Рыжий Эрл вышел к воротам и увидел перед собой папашу Уткинса в весьма возбужденном состоянии и нечто, явно кого-то напоминающее. - Здорово, Уткинс! Птица твоя больше не прилетала? А кого ты в этот раз приволок? Папаша Уткинс поспешил объяснить. - Это Брю Квакл, только он уже умер. А птица - его. - Вот так встреча! - ратник изумился еще больше. - Да это же хойбилонский паромщик! Как там на том свете, хоть поспать-то дают? - Кхе! - кашлянул Брю, и из его рта вылетело маленькое облачко. - Это, смотря где... Я там одного ростовщика встретил, едят его рыбы. На нем уже триста лет воду возят. Так он последний раз спал, когда помирал. Грехи не дают, заноза им в пятку. А другим воля: спи - не хочу, да только от безделья сбрендить можно. Одно слово - тот еще свет! - Да... - протянул пожилой стражник, - невеселая перспектива. Тут захлопали крылья, и с криком "Суши весла!" под ноги Уткинсу шлепнулся Брюгай. - Никак не привыкнет: хотел опять мне на плечо сесть, забодай его кальмар, - хихикнул Брю. - Катастр-р-рофа! - подтвердил попугай и принялся за свои перья. - Мы того-этого... - начал папаша Уткинс. Рыжий Эрл усмехнулся. - Вот и мне сдается, чтобы бродить по ночам с говорящей птицей и привидением, нужны веские причины. Пошли ко мне. А вы, - он посмотрел на стражников, - никого не видели. Ясно? Но пограничникам можно было и не говорить. Хоть и изумленные увиденным до крайности, они знали цену молчанию. Вкратце обрисовав ситуацию, загробный Брю почти ничего не рассказал об Олли и приключениях его команды. Зато поведал то, что не успел рассказать папаше Уткинсу. Брю и Брюгай подлетели к Верченой уже в сумерках. Чтобы покойный не отсвечивал в темноте, попугаю пришлось его проглотить. Желудок летящей птицы - не самое уютное место на свете, поэтому, когда паромщик покинул свое убежище, ему показалось, что затхлый болотистый воздух пьянит его. Хотя он, в принципе, не мог этого ощущать. В стане Зруюка царило оживление. Десятники под присмотром нескольких уклистов раздавали усмариловое мясо. Те, кто набивал свое брюхо, принимались лакать какое-то пойло, шатаясь и горланя на черном наречии что-то невообразимое. Это можно было бы назвать праздником, но морки не знают праздников и не в состоянии что-нибудь отмечать. У них такое называется по-другому - предхапосный жор. Собираясь в серьезный набег, черное племя сжирает и выпивает все что можно, таким образом справляя по себе поминки. На этот раз обычай "подкармливал" Мазлус Горх, дав орде младшего хана пойла больше, чем нужно, хотя представить окончательно насытившегося морка невозможно. Ханский шатер стоял на Южном склоне, чуть ниже верхней точки Верченой, а чуть поодаль, врастая тыльной стеной в скалу, возвышался небольшой замок, построенный по всем правилам крепостного сооружения. "Усмариловый, разлюби его минога", - сообразил Брю, в очередной раз выпрыгивая из попугайского желудка и влезая в фонарь идущего к воротам уклиста. Синесутанник прошел мимо охраны и стал подниматься по винтовой лестнице. Войдя в трапезную, где сидели двое, уклист, не гася, повесил фонарь и поклонился. В зале за длинным столом друг напротив друга сидели Горх и Зруюк. Младший из ханов, собрав к переносице и без того косившие черные глаза, рвал зубами внушительный кусок жареной оленины, слизывая фиолетовым языком текущий по рукам жир. Мазлус, брезгливо наблюдая за косматым и вонючим морком, жестом показал вошедшему на свой кубок и опустошенную чашу хана размером с небольшое ведро. Уклист молча взял черпак и направился к деревянной бочке с вином. Вино, похоже, нравилось Зруюку. Делая чудовищные гулкие глотки, он отдувался и смачно порыгивал. - Завтра выступаем, - наконец сказал хан, и глухой лающий голос отразился эхом под сводом залы. - Ты обещал новое оружие. Много. - Я дам столько, сколько воинов сможет его носить, - в тон ему ответил Горх. - Сколько туда ходу? - Два дня по воде. Плыть быстро. Потом земля и хапос. Хапосом морки обычно называют заключительную часть набега - захват добычи. Но Горху не нужен был переводчик, он понимал любую речь. - Мы договорились, что все маломерки мои. Твои - остальные. А до хапоса надо еще крепость взять. Зруюк заржал, вывернув губы и обнажив жуткие кривые клыки. - Это Гарденхалл был крепостью! Морк, наконец, захмелел. Похлопав себя по отвратительно раздувшемуся животу, слегка покачиваясь и косолапя, хан направился к выходу. Горх что-то тихо приказал уклисту. Тот, взяв фонарь, последовал за Зруюком. Загробный Брю, улучив момент, вытек из фонаря и змеей скользнул в высокую траву, слившись с ночным туманом. Глава 3. Возвращение блудных чародеев - Ну вот и Родина! - медленно, почти по слогам произнес Болто, вглядываясь в очертания береговой линии, над которой нависли свинцовые облака. Тучи плотно цеплялись за зубья удаленных пиков, скрывая их от глаз. "Мечта кашалота" держала курс на скалистую бухту, немного южнее выхода к Долине ветров. Тина взглянула на тучи и вздохнула: - Когда только они перестанут душить наши края? Как отменить колдовство проклятого Горха? - Я над этим сейчас работаю, - с чрезвычайно важным видом ответил Олли. - Чужие заклинания, да еще такие мощные - это проблема. - Ура! А вон и Брюгай возвращается! - указав на точку под облаками, вдруг воскликнула девочка. - Славно как! - И главное - вовремя, - поддакнул Хрюкл и подтолкнул к борту возбужденно перебирающую лапами крылатую собаку. - А ну-ка, лети, встречай! Хрюря радостно тявкнула и устремилась в небо. Брюгай летел тяжело. Видимо, этот последний перелет дался ему с трудом. Он сразу же уселся на подставленную собакой спину и сложил крылья. - Х-хе! Лихо мы присобачились! - крякнул призрак паромщика, выглянув из попугайского клюва. - Я уж думал: не ровен час, в воду свалимся, замути ее карась. - Эй, детишки! - гаркнул он, приземлившись. - А вот и ваш дядюшка Брю, три венка ему на шею. Теперь дело пойдет! Со всем разберемся! - Он, наверное, имеет в виду заход в бухту, - заулыбался Болто. - Тут кругом подводные скалы. Эй, призрачный капитан, не подскажете, куда править? - Держи курс вон на то одинокое дерево, матрос Хрюкл. Право руля! Ориентируясь на одинокий, раскроенный молнией дуб, "Мечта кашалота" осторожно вошла в бухту. Пограничники, посланные Рыжим Эрлом навстречу путешественникам, прибыли только через день после высадки экипажа на земную твердь. Их было четверо. Следопыты во все глаза глядели на "Мечту кашалота" и ее команду. - Так ты и есть тот самый Олли Виндибур, который знаком с волшебством? - улыбаясь, протянул руку старший. - Ну и устроил ты переполох! В Черед-Бегасе о тебе наслышаны. Даже те, кому и вовсе не нужно было. Но об этом после. Собирайтесь потихоньку. - Минутку, - Олли поднял ладонь, - я должен прибраться за собой. Мы ведь не можем бросить корабль. Его придется "свернуть". Он очертил рукою круг, заборм