Зеленая - Джей Лейк

— Папа! — позвала я. — Пинарджи!

Он дернулся, но на меня не оглянулся. Жужжали мухи; в хижине воняло потом и мочой.

— Я… люблю тебя. — Я не знала, люблю ли отца на самом деле. В конце концов, он ведь продал меня! Любовь ли двигала им, когда он меня продавал? И все же я много лет спала на чистых простынях, ела досыта; меня учили, воспитывали. Шар напрасно боялась меня. Останься я здесь, я стала бы ее более молодой копией.

Свободной, но привязанной к этой земле из опасения все потерять.

Теперь у меня ничего нет. Даже имени.

— Папа! Скажи, как вы с мамой меня называли? Как мое имя?

Он посопел носом и, сунув руку под набедренную повязку, почесался в паху.

— Как меня звали? — Мне не хотелось пугать его, и все же я невольно повысила голос. Неужели я зря проделала такой путь и не узнаю даже собственного имени? Неужели у меня не останется крошечного осколка родины, который я смогла бы забрать с собой? — Как меня звали?! — пронзительно закричала я.

Он завизжал в ответ и испуганно забился в самый дальний угол хижины. Видимо, там он чувствовал себя в безопасности. Мои ноздри уловили запах свежей мочи.

Я отступила и выпрямилась.

— Извини, — пробормотала я.

Отвернувшись, я вздрогнула, увидев совсем рядом Шар с мотыгой. Сначала я подумала, что она хочет меня ударить, и невольно сжалась. Но вскоре поняла: она вовсе не собирается нападать на меня.

— Я тоже не знаю, как тебя звали, — хрипло и не без сожаления призналась Шар. — При мне он вспоминал только свою мать. Но Бейда обмолвился, что у Пинарджи раньше были жена и дочь.

— Значит, никто не произносил моего имени? — По моему лицу текли слезы.

— Нет, девочка…

— Не называй меня так!!! — заорала я, прежде чем поняла, что Шар употребила слово «девочка» вовсе не в том смысле, к какому я привыкла.

— У тебя демоны в голове! — сухо ответила она. После того как я накричала на нее, желание откровенничать со мной, видимо, прошло. — А теперь уходи.

Я не двинулась с места; Шар снова занесла мотыгу над головой.

— На что он потратил деньги?

— Какие деньги?

— Он продал меня, а на вырученную сумму мог бы безбедно провести остаток жизни.

Я отвернулась и зашагала прочь, жалея, что не могу ужалить ее больнее. Она не дала мне ничего… ни-че-го! Отец — и того меньше. Плача, я шла по дороге. Всю жизнь я стремилась вернуться домой, а он оказался для меня навсегда потерян, как и само прошлое. Теперь у меня ничего не осталось — ни здесь, ни где бы то ни было.

Слезы вели меня вперед. Окутанная мраком, я брела по дороге — механически переставляла ноги. Я шла, потому что не видела смысла в том, чтобы стоять на месте.

Больше месяца я путешествовала на запад. В основном я голодала; иногда удавалось что-нибудь украсть. Я понятия не имела, как добыть еду в реке или роще; я могла лишь собирать спелые плоды, которые сами падали мне в руки. Во время своих странствий я во второй раз убила человека. Он был разбойником и собирался меня изнасиловать. Я ударила его ногой в пах и зарезала его собственным ножом. После убийства я упала на колени, и меня вырвало, хотя в желудке почти ничего не было.

Потом я зажгла в честь покойного два небольших костерка и произнесла речь в духе Каменного Берега. Я не знала ничего хорошего о грязном, неряшливом разбойнике. И все же когда-то его мать, наверное, любила его. Я воздала ему почести ради его матери. Потом обшарила его карманы, забрала несколько черствых лепешек, сняла с него хорошие сандалии, вынула из раны нож и пошла дальше.

Убивать во второй раз оказалось не легче, чем в первый, но во второй раз я хотя бы защищала свою жизнь. И все же убийство не имеет обратной силы… Даже сейчас я не могу вспоминать о том, что сделала, без сожаления. После того как человек испускает последний вздох, он уже не может ни простить, ни отомстить. Мой отец тоже был мертвецом — дух его умер, хотя тело еще не осознало этого.

Я двигалась дальше единственно в силу привычки; никакой цели у меня не было. Я забыла даже о своих колокольчиках. Целых три дня моими попутчицами были пожилые женщины, которые почти все время молчали. Одетые в блеклые одежды, они несли с собой увядшие лилии, чтобы почтить богиню — я еще не знала тогда, что скоро стану ее служительницей. Они передвигались медленно, зато у них была еда; кроме того, мне показалось, что они хорошо знают дорогу, которая становилась все оживленнее. Что еще важнее, паломницы не прогнали меня, когда я присоединилась к ним. Через несколько часов какой-то юнец стал слишком пристально на нас смотреть, и я погрозила ему ножом. Самая старшая паломница улыбнулась мне. Тогда я и понятия не имела, что она — едва ли не самая искусная убийца в Селистане.

В середине третьего дня пути мы поднялись на вершину холма, и я впервые увидела перед собой Калимпуру. Город показался мне очень странным. Я привыкла жить в Медных Холмах. Сначала меня держали взаперти за серовато-голубыми стенами, из-за которых доносились разные звуки; затем я гуляла по крышам и подземным ходам. В последние дни пребывания мне удалось рассмотреть блеклые каменные строения под медными крышами. В архитектуре Медных Холмов преобладали прямые линии и узкие окна.

Мы увидели Калимпуру сверху, с того места, где Прибрежная дорога взбирается на холм Пяти Обезьян. Город поразил меня буйством ярких красок, многочисленными изгибами и серебристыми шпилями, увенчанными священными стрелами Рава — стрелы эти служат для отвода молний, которые угрожают городу во время частых летних гроз. Правда, я почти ничего не знала о Калимпуре, когда впервые приблизилась к городу с востока.

Дорога пошла под гору; я во все глаза смотрела на город, показавшийся мне огромным палаточным лагерем. При строительстве калимпурцы не пользуются ни линейкой, ни отвесом. Их здания напоминают застывший в камне шелк или молитвенные флаги, реющие на ветру.

Похоже, здешние боги покидали на землю кирпич, драгоценные металлы и множество рулонов шелка, но забыли собрать свою игрушку как следует.

— Эй! — позвала меня самая старшая паломница.

Согнутая почти пополам, она передвигалась с помощью двух палок. Я удивилась, потому что за все время пути мои спутницы вообще не разговаривали.

— Что, матушка? — вежливо спросила я. Мне не хотелось доставать нож и снова убивать.

Она остановилась и трижды ударила своими палками по дороге. Едущая за нами повозка осторожно объехала нас, хотя мы стояли посреди дороги. Возница выругался было, но, заметив, как у меня сверкают глаза, он вдруг отвернулся и принялся успокаивать своих спутников.

— Богиня Лилия приветствует мое возвращение, — сказала старуха.