Всеобщая история стран и народов мира. Избранное - Оскар Йегер

Схоластика. Мистика

Наука не только развивалась в пределах церковных воззрений и догматики, но в некоторой степени была монополией духовного сословия. Была лишь одна наука – богословие, и то, что могло быть приобретено знанием, укладывалось в эти рамки, составляя нераздельную ее часть. Это средневековое богословие, бывшее вместе с тем и философией, носит название «схоластики».

Портрет Фомы Аквинского. Гравюра, 1637 г.

Схоластика особенно процветала в этот период. Приведя в систему церковное учение, придав ему научную форму, сделав его правдоподобным для мыслящих умов, она с новой стороны подкрепила превозмогавшую все силу церкви и духовного сословия. К великим учителям XI и XII вв.: Ансельму Кентерберийскому, Беренгарию Турскому, Ланфранку, Абеляру, Бернару Клервоскому, Петру Ломбардскому, – присоединились теперь знаменитые догматики нищенствующих орденов: доминиканец Фома Аквинский (1225–1274) и францисканец Иоанн Дунс Скотт (ок. 1266–1308). Согласно их воззрению, церковное учение содержит объективно неопровержимую истину. Со строгой, глубоко проникающей последовательностью они развивают свою научную систему, исследуя соотношение разума и откровения, существо и естество Божие, углубляются в таинство Троицы, вечности или предельности мира, в отношение человеческой свободы к божьему промыслу; разбирают существо ангелов и степень их знания по сравнению со знанием человеческим, греховность и благодать, искупление и прощение; представляя церковь в виде мистического тела, к которому принадлежат и ангельские чины, они извлекают из этого представления число семи таинств, особо углубляясь в истолкование важнейшего из них – таинства Евхаристии, изощряют всю тонкость своего ума для истолкования того, каким образом благодать Божия действует в таинствах, и опускаются даже до рассмотрения таких догматических и мелочно-обрядных вопросов, для разрешения которых им остается только один выход: прибегнуть к премудрости Божьей, и «Deus novit» полагает конец их сомнениям. Так, путем схоластических тонкостей было объяснено, почему священнослужитель никоим образом не может принимать Тела без Крови – хлеба без вина, – между тем как мирянин может и даже должен делать это: священнослужитель, говорило учение, приносит жертву во имя всех, а «Христос всецело содержится под обоими видами». В этом пункте ярче выступает связь между схоластической догматикой, выраженной в полном совершенстве Фомою Аквинским, и могуществом иерархии. В 1264 г. Урбан IV дал этой связи наглядное и весьма искусное выражение, учредив новейшее из церковных празднеств – «праздник Тела Господня» (Corpus Dei). Рядом со схоластикой и опиравшейся на Аристотеля диалектикой в богословии развивалось и другое направление, которое характеризуется именами Гуго (1141 г.) и Ришара (1173 г.) из обители Сен-Виктор: это была мистика, которая, оставляя себе и веру, и науку, доводила религиозное чувство до непосредственного созерцания божественной истины, – или, по крайней мере, вела к предвкушению такого созерцания.

Шествие Тела Христова. Гравюра, 1536 г.

Самомнение и высокомерное смирение духовного сословия в лице Григория VII дошли до своего высшего, в своем роде неповторимого развития. В одном из посланий к епископу Герману Мецскому (1081 г.) он «с полным смирением» ставит вопрос: «Может ли кто сомневаться в том, что служители Христовы поставлены быть отцами и руководителями королей, князей и всех верующих?» И он достаточно близко подходит к демократическим разглагольствованиям позднейших веков, восклицая при этом: «Кто же не знает, что короли и князья ведут свой род от тех, кто и не ведал о Боге, и достигли своего господства над людьми, ближними своими, с помощью высокомерия, насилия, коварства, разбоя, словом, преступлений всякого рода, посеянных князем мира сего, то есть дьяволом, и властвуют со слепой жадностью и невыносимой гордыней?.. Кто из них дерзнет совершить высшее в вере Христовой: словом своим изобразить Тело и Кровь Господню?»

Рыцарство

Но чудовищное могущество духовного сословия, владевшего до того времени почти единолично силой устного и письменного слова, литературой и проповедью, имело много слабых сторон. Оно покоилось на потребности человека верить в сверхъестественное соотношение мира и человеческой души. Но сама эта потребность была так велика, что люди, постоянно стремясь к материалу для веры, всегда были готовы верить и всему иному, новому, кроме предлагаемого церковью с ее догматами и легендами. С другой стороны, разумно обоснованные научные приемы схоластики при выработке церковного учения пробуждали в умах стремление к критической оценке, дух разумной проверки – сомнение. Это поколебало значение духовенства в низших слоях народа; во многих местах, хотя и не везде, в них распространилось кощунство, несмотря на все варварские казни за него, одновременно с большим общественным поворотом – возникновением рыцарства при крестовых походах, довершенным самими этими походами.

Название «рыцарь» обозначало сначала просто человека, обязанного следовать в походе за каким-либо дворянином – князем, графом, маркграфом – и владевшего от него леном. Рыцари редко сами принадлежали к дворянскому сословию, а набирались часто даже из числа податных. Но сутью было то, что одетые в броню всадники, составлявшие единственную организованную и относительно дисциплинированную часть армии, решавшую своей храбростью исход сражений, аристократически выделялись из общей массы войска.

Общая святая цель, привычка к совместной боевой и лагерной жизни с ее опасностями и досугами, существенная однородность общего невысокого развития сглаживали сословные различия между этими воинами, и они слились в одно общее сословие, в особый класс, что было ощутимее оттого, что в этих армиях объединялись люди различных европейских народов, обладавшие одинаковым общественным положением. Тон задавали французы; таким образом, в этих дальних рискованных походах в рыцарстве вырабатывались общие нравы, общие понятия, игры, добродетели и пороки.

Они усваивались в битвах с чужаками-сарацинами, заимствуя у них, в свою очередь, родственные рыцарству элементы, и эти элементы потом еще более крепли среди распрей на родине, под впечатлением испытанного в дальних походах и битвах. Замечательно было, что при аскетическом жизненном идеале, который исстари выражал собой все высшее в нравственном смысле, вступило в свои права начало боевое, светское, удовлетворявшее естественным стремлениям человека. В рыцарстве ценилась не только храбрость, но и утонченная, царедворская, приличная званию рыцаря выдержка во всем. Возник кодекс вежливости, касавшейся всего, начиная с правил при еде и питье до законов обращения с раненым противником при рыцарских потехах или турнирах, и даже при серьезных поединках и на войне. При создании подобных условных правил утонченной нравственности женщины, пользовавшиеся ограниченным положением при прежних воззрениях, вновь заняли положение, дозволявшее им распространять свое благотворное влияние. Подготовка к рыцарскому званию начиналась рано.

Мальчик поступал сначала в пажи ко двору знатного лица, где учился тонкостям рыцарского образа жизни, потом превращался в прислужника,