Последний хартрум - Женя Юркина

бусинами и прочими побрякушками. В отличие от безделушника она носила трофей в чемодане. Ее успокаивала сама мысль, что частица, связывающая с Дартом, находится рядом, но сейчас этого было недостаточно.

Флори рассеянно крутила ключ, пока не придумала, что с ним делать. Ради идеи она отрезала кусочек корсетной ленты – совсем немного, чтобы длины хватило завязать ее на шее. Так ключик, нанизанный на атласную полоску, превратился в подвеску. Флори посмотрела в зеркало. Нежно-розовый атлас почти сливался с цветом кожи, отчего казалось, будто ключ держится сам по себе, найдя место в ямочке меж ключиц. Она расправила ленту, раздумывая о том, что бы Дарт сказал, увидев ее той, кем она стала.

Беспечные мысли прервал звон дверных колокольчиков. Флори не хотела покидать комнату и уж тем более ради того, чтобы открывать гостям, но заставила себя сделать и то и другое. Вряд ли Ризердайн после минувшего разговора будет расположен к общению. Он и в хорошие времена не особо жаловал приемы. Саймон любил напоминать об этом, поскольку далее главным героем рассказа становился он сам – прекрасный мажордом, всегда проявляющий радушие. Его и вправду не хватало. Казалось, безлюдь тоже тоскует по нему.

Пока она преодолевала длинный путь из спальни в холл, дверные колокольчики не умолкали. Если бы не замки, визитер уже ворвался бы в дом и поделился важными новостями. А они, несомненно, были важными. Иначе зачем так трезвонить?

За дверью скрывался Флинн, и, хотя в прошлые встречи он показался Флори спокойным и даже застенчивым, сейчас он напоминал огненный смерч.

– Где Риз? – вместо приветствия бросил он.

– Я ему не нянька, чтобы всегда находиться рядом, – проворчала она, запирая за ним дверь.

– Можешь его позвать? Разговор срочный.

– Ты и сам отлично справишься, – Флори махнула рукой, приглашая Флинна лично отправиться на поиски. Она не желала объяснять, почему избегает Ризердайна.

Флинн не захотел тратить время на препирательства, а сразу устремился к лестнице, надеясь обнаружить Риза в одном из кабинетов, но встретились они гораздо раньше. Очевидно, хозяин дома соизволил отреагировать на дверной звонок, хоть и с запозданием. В гостиной, освещенной лишь отблесками света из холла, они собрались втроем.

– Нам удалось вычислить предателя, – выпалил Флинн. Его истеричная речь создавала иллюзию, будто он весь искрится, а рыжие волосы усиливали это сходство. – Мы знаем, кто отравил фермы и Дом с эвкалиптом. Среди соседей нашлись те, кто видел подозрительного человека, а потом один лавочник подтвердил, что продавал ему несколько химикатов. И оба совпали с образцами…

– Кто это? – холодно спросил Риз. Его не интересовал долгий путь к ответу, только сам ответ.

– Лоурелл.

Даже в полумраке было видно, как лицо Риза побелело от ужаса.

Флинн еще не догадывался, что опоздал с разоблачением. Безлюдь уже отправился на барже в сопровождении предателя. И теперь можно было с уверенностью сказать, что Золотой дом не причалит к берегам Пьер-э-Металя.

Глава 11

Дом под водой

Офелия

Офелия плакала. Горько, но беззвучно, чтобы не услышали. Забившись в дальний угол между книжными стеллажами, так, что никто из вошедших не заметил бы ее. Галстук от формы, заменивший ей носовой платок, промок, и слезы теперь безостановочно текли по щекам, грозясь затопить школу. Едва одна истерика затихала, как накатывала другая – и они, волна за волной, превращались в нескончаемый шторм.

Офелия сидела на полу библиотеки, обхватив колени руками, а вокруг нее вздымались высокие стеллажи, пестревшие книжными корешками. В убежище было так тихо, что она слышала каждый шаг в коридоре – осторожную поступь, беспокойный стук каблуков и гулкий топот. А потом среди этой безликой череды звуков она различила знакомое шарканье, сопровождавшее походку Нила. Офелия и не заметила бы его особенности, если бы учителя не делали ему замечаний. Госпожа Солейл, преподавательница по этикету, так вообще хваталась за сердце, когда Нил проходил мимо. Зато его появление не могло застать врасплох.

Шарканье заглохло где-то совсем рядом. Всего пара-тройка шагов – и он бы нашел Офелию сам. Вместо этого Нил негромко позвал ее по имени, а когда она не ответила, добавил: «Я знаю, что ты здесь».

– Мне лучше побыть одной.

– Ладно, так Дарту и передам.

Тут же передумав, Офелия утерла слезы рукавом и выглянула из своего укрытия. Нил стоял у соседнего стеллажа и рылся в сумке, переброшенной через одно плечо. Что-то искал.

– Ты даже не спросил, чего это я тут прячусь…

– А зачем спрашивать, если знаю? – ответил он, доставая из сумки пару столовых ложек. Затем протянул их Офелии и пояснил: – Приложи к глазам, если не хочешь, чтобы все обсуждали, как ты от слез опухла.

– Спасибо, – невесело усмехнулась она, принимая чудесное спасение для плакс. – Твои слова поддержки звучат чудесно.

Нил улыбнулся.

Офелия вновь скрылась за стеллажами и приложила холодный металл к разбухшим векам.

– Я скоро. Попроси, чтобы подождал чуть-чуть.

– Будешь должна мне эссе, – напоследок бросил Нил и зашаркал прочь.

Спустя несколько минут Офелия высунула шмыгающий нос из библиотеки и, прикрыв лицо волосами, спешно зашагала по коридору. Прежде чем выйти на улицу, она умылась ледяной водой, чтобы скрыть последствия рыданий. Несмотря на ее уловки, Дарт сразу заподозрил неладное и, помрачнев, вместо приветствия сказал:

– Чего это с тобой?

Офелия сделала попытку отшутиться, но провести его не удалось.

– Зачем плакала?

Вопрос застал ее врасплох. Если бы он спросил «почему» – она бы назвала причину; если бы спросил «от чего» – ответила, что от горя и обиды. А он вдруг спросил «зачем». Офелия пожала плечами. Уж сколько раз она рыдала, никогда не задумывалась, зачем это делает. Слезы решали за нее, просто текли – и все.

Некоторое время он терпеливо ждал, от нечего делать разрывая листок платана, подобранный с земли. Офелия наблюдала, как зеленые клочки летят по ветру, и вспоминала об уродливых лоскутах на дне платяного шкафа…

Утром, распахнув дверцы, она обнаружила на вешалках не платья, а искромсанные, изувеченные до неузнаваемости отрепья. Россыпь оторванных пуговиц, карманов, воротничков и смятых обрезков валялась внизу. Единственной нетронутой вещью осталась школьная форма, как будто в последний момент вредители смилостивились над ней.

Ни глупые слезы, ни жалобы директрисе не могли вернуть ей платья – не просто одежду, а важный символ прошлого. Все они были созданы мамиными руками и хранили воспоминания о ней.

Офелия любила наблюдать за маминой работой в мастерской. Она всегда напевала за шитьем, и в каждый стежок, в каждую его нить, вплетался ее голос. Монотонный, тягучий мотив заполнял тесную комнатку, пропахшую