Тау - Лана Тихомирова

— Эм, я не знаю. Всю жизнь я хожу в джинсах. Это типа брюки. Но сейчас… вы такие нарядные. Мне бы тоже надо соответствовать. Есть какие-то правила что можно одевать, что нельзя?

— Особых правил нет. Если хотите кому-то понравиться, одевайтесь по-наряднее. Если устали, наденьте что-то удобное, — улыбнулась Гайне.

— Это платье вполне пойдет, — Таура вытащила из пакета темно-синее платье. Я одела его.

Следующие минут семь все дружно искали ростовое зеркало, которого у Тамареска отродясь не было. Взяли зеркало из ванной. Вид мой показался мне слишком пафосным, и я взмолилась о чем-то попроще.

Попроще оказалась персиковая легкая юбка и зеленая блуза. Пришло время обуви.

Передо мной на выбор стояли серые сапожки с вышивкой, черные туфли с какими-то камнями и туфли на плоской подошве — все пары, как одна были подкованы листовым железом.

— А вот это обязательно, чтобы железо было на подошве? — спросила я.

— Мода такая, — пожала плечами Гайне.

Я выбрала сапожки. Они были непонятно из чего, но очень удобные и удивительно легкие. Каждый шаг в них отдавался очень интересным звуком.

Мы собрали раскиданные вещи в пакеты.

— Еще, если вам это интересно. Можно накрасить лицо, — сказала Таура.

— О, — вскликнула я, — Это мы не умеем, но очень любим.

Следующие пятнадцать минут были посвящены баночкам, коробочкам и прочим приятнейшим женским мелочам.

Из комнаты я вышла донельзя довольная собой.

— Ну, и где наши мужчины? — поинтересовалась Гайне.

— Опять куда-то смылись, — философски заметила Таура.

— Ну, как?… — из кухни выглянул Тамареск и застыл.

Глава 9. План по жуколовле

Немая сцена продолжалась чуть дольше, чем в прошлый раз. Тамареск оглядывал меня, а Таура и Гайне дружно хихикали за спиной.

— Оч-чень к-красиво, — выдавил из себя он.

— Мерси, — я сделала книксхен, очень уж захотелось повыпендриваться.

Тамареск пропустил меня в столовую, где Гай и Михас сидели за какими-то бумагами. Они тут же встали и оба легко поклонились.

— Рады снова приветствовать вас, — расплылся в улыбке Гай. — А мы вот тут с вашим зверьком забавляемся.

— Надеюсь вы ничего плохого ему не сделали? — спросила я.

— Нет, нет. Мы пытаемся загнать его в клетку, но он не хочет заходить, — задумчиво сказал Михас.

— Потому что это не та клетка, — я подошла к столу, взяла карандаш и нарисовала клетку, — Иди сюда, бука-а-а-ашечка.

Букашечка недоверчиво посмотрела на меня, на клетку, на Михаса, Гая, Тамареска и остальных и попятилась.

Тогда я написала на листе бумаги: "пирожное". Через полминуты откуда-то шмякнулось самое натуральное пирожное с кремом, какие я очень люблю.

— Э-э-э-э, видимо, что-то не так, — сказала я, — пока все обозревали пирожное, которое свалилось сверху я написала на листе: "а".

Букашка, которая чудом увернулась от неопознанного и летающего вкусного, принюхалась и подковыляла к букве, засосала ее и уставилась на меня: "еще давай". Я написала: "б". Букашка принюхалась и чихнула, буква "б" ей чем-то пришлась не по вкусу, так же как и все следующие буквы.

— Видимо, ей твой почерк не подходит, — сделал вывод Михас.

— Что?

— От моего почерка у нее такая морда, словно воняет, как при прорыве канализации, — огорченно сказал Гай.

— Мой она тоже не воспринимает, — сказал Михас.

— Зато мои каракули очень любит, — буркнул Тамареск, — выжрала пол статьи и не наелась.

— Пожалуйста, заманите ее в клетку, — попросила я.

Тамареск повиновался. Писал что-то, а у Буквоежки на морде написано было полное блаженство. Наконец, она оказалась в клетке. Биться не стала, утоптала себе страничку и улеглась спать.

— Спасибо всем большое, за то, что делаете для меня, — сказала я, садясь.

— В сущности, это пустяки. Вы для нас мир создали и ничего, — рассмеялся Михас.

— Так мы едем за жуком или нет?! — спросил Гай.

— Заодно навестим нашего милого знакомого, — сказал Михас.

— Михас, наверное ты не хочешь… — печально начала Таура.

— О чем ты, душа моя? — спросил Михас, — Я думал, мы все вместе поедем.

Таура встала:

— Выйдем на секундочку.

Они вышли.

— Что происходит? — поинтересовался Гай, — Гайне, ты знаешь?!

— Нет, — с видом чистой наивности ответила Гайне.

— По глазам хитрющим вижу, что знаешь! Давай, рассказывай.

— О таких вещах заранее не говорят, — улыбнулась Гайне.

— Да ну, Гай, не смеши меня. Неужели не видно?! — удивился Тамареск.

— Что видно? — спросил Гай.

— Тама, это видно пока только сведущим женщинам. И соотечественникам, — улыбнулась Гайне, в упор глядя на Гая, словно пытаясь силой взгляда передать ему свои мысли.

— Благо, у вас Ардогов чувства развиты куда лучше всех остальных, — поддакнула я.

Тамареск удивленно посмотрел на меня, криво улыбнулся и снова обратился к Гаю:

— Догадался, голова?

— Догадываюсь. Но в таком случае, Михас тоже не поедет. Он же сумасшедший! Когда он узнал, что у них с Таурой будет дочка, он три дня носил ее на руках. Потом, когда выяснилось, что дочка будет не одна, а две, вообще что-то страшное началось. Ты помнишь, Тама?

— Помню, — улыбнулся Тамареск.

— И ничего страшного не было, — пожала плечами Гайне, — он просто заботится о своей жене, как может. Ты никогда так обо мне заботиться не будешь.

— Это упрек?

— Нет, что ты?! — улыбнулась Гайне, — каждый любит так, как умеет. Меня вполне устраивает то, как ты меня любишь.

Гай недоверчиво покосился на спутницу.

— Хотя ты прав. Когда родились все, три Михас был не Михас, а стихийное бедствие, — констатировала Гайне.

Легкое на помине стихийное бедствие ворвалось с Таурой на руках.

— Мы едем! — радостно провозгласил Михас. Он аж светился изнутри.

— Ну, вот и славно, — резюмировал Тамареск, — поздравляю, Михас.

— Поздравляем, — Гай и Гайне от души поздравили друга.

— Бедная Таура, — сказал Гай, — Михас… Он же в малых масштабах ничего делать не умеет. Широкий человек.

Он хотел что-то еще сказать, но его прервали фанфары.

— О, котушка на подушке, — мрачно заметил Тамареск.

— В смыле, лягушонка в коробченке? — неудержалась я.

— Что-то вроде, — ответил Тамареск, — а что такое Коробчонка и лягушонка?

Я не успела объяснить, как дверь в коридоре отворилась сама собой и в комнату вошел очень низенький господин в костюме. На голове у господина покоилась подушечка, а на подушечке сидел кот, на голове которого покоилась корона не корона, но что-то очень похожее.