Как приручить дракона (СИ) - Капба Евгений Адгурович

— А-а-а-атлично! — обрадовалась опричница. — Доедайте, поедем к смежникам, пока Радзивиллы лапу на арте… Хм! Пока в наших услугах еще нуждаются.

Интересно, жутко интересно! Дивный новый мир! Молодое, здоровое тело! Сходу — две, а то и три самые настоящие, большие тайны!

Очень хотелось спросить про нулевку, про войну, про город, где мы находимся, и про таинственного Ивана Ивановича, и вообще — про все на свете, но… Как историк, я привык обращаться в первую очередь к письменным источникам, во-вторую — к вещественным, и только в третью — к устному народному творчеству. Поэтому — помалкивал. Как все устаканится — изучу, почитаю, выясню. Вон, и Сеть у них есть, то есть — какой-то аналог интернета. Не пропаду, освоюсь! Если чему и учат на историческом факультете — так это работать с огромными объемами информации, переваривать их и выдавать нечто понятное и удобоваримое для широкой публики.

Пруткова, явно нервничая, выпила адски горячий кофе залпом, одной затяжкой докурила папиросу и смотрела на то, как я дожевываю мясо с картошкой.

— Бруки не заляпай, — она так и сказала — «бруки». — Вон как их тебе Лидочка Горшкова отутюжила!

— Они не мнущиеся, — я проглотил мясо и вытер губы салфеткой. — Можно было не гладить. И вообще — плохо погладила, стрелки тут не нужны, не тот фасончик.

— Она позаботиться хотела о солдатике! — усмехнулась Наталья Кузьминична.

— Однако, похвально, — кивнул я. — Ответственная женщина. С четкой гражданской позицией.

Брюки были нормальные, военные карго, с карманами. Рубашка, а точнее, китель — тоже. И то, и другое — оливкового цвета, без знаков различия. Ботинки тоже — оливковые, на тракторной подошве, замшевые, с тряпичными вставками, чтоб нога дышала. Очень удобные. Из невоенного у меня только одна футболка имелась — белая, обычная. Остальное белье — тоже оливковое. Похоже, у Пепеляева с вещичками не густо после армии! Все свое ношу с собой, да?

Надо будет ревизию рюкзака сделать, хоть на документы свои глянуть, может — телефон имеется, или еще что… Но это — потом.

Если есть легальная возможность заработать на стороне — ее стоило реализовать. Похоже, меня зашвырнуло сюда всерьез и надолго, так что предстояло осваиваться. И начинать инфильтрацию и ассимиляцию с заработка — неплохая идея. Судя по ценам в кафешке, три тысячи денег — хорошая сумма, мы тут на двоих на тридцатку посидели. Кстати, деньги — это местная валюта. Как у нас — рубль. Одна деньга, две деньги… Забавно! На три тысячи я себе цивильный костюмчик прикуплю и постричься схожу… Постричься — это обязательно. Во-первых, зарос, волосы уши чешут, непривычно. А во-вторых: хочешь почувствовать в жизни новизну и поднять настроение — постригись. Или татуировку сделай, это даже на дольше сработает!

— Едем? — спросил я и встал из-за стола. — К вашему этому Ивану Ивановичу?

— Он не мой. Он государев и свой собственный. Говорят еще — ордынский, но это не точно.

Еще и орда какая-то… То кофе у них по-ордынски, то Иван Иванович. Сплошные тайны!

Город, по которому мы ехали, походил на десятки, если не сотни, областных и районных центров, которых полным-полно по всему постсоветскому пространству. Разве что тут вместо панельных девятиэтажек и хрущевских пятиэтажек преобладали панельные же десятиэтажки и краснокирпичные четырехэтажки в районах постарше. Никаким евроремонтом тут и не пахло, сайдинг, похоже, был не в моде. А вот лепнина, всякие канделябры-завитушки и маковки в стиле московского Кремля или собора Василия Блаженного — это да. Этого хватало. Псевдорусский стиль — вот как это называется.

На одном из монументальных административных зданий я выхватил взглядом вывеску с названием: «Gomelskaya zemskaya biblioteka imeni Vladimira Strekopytova».

— Ага! — сказал я. — Значит, всё-таки Гомель.

— А ты думал что? — не вынимая папироску изо рта, спросила Пруткова. — Чески-Будейовицы?

Похоже, опричница решила перейти со мной на «ты». Но я, например, ничего такого не решал. Меня, если честно, уже бесили эти ее папироски. Что она там курила — трынь-траву? Аяуаску? Хотя — аяуаску вроде пьют, а не курят. В любом случае — табачищще был ядреный, аж глаза слезились.

Массивный, огромный электрокар, похожий на тесла-кибертрак и бэтмобиль одновременно, она вела одной рукой, потому как переключать передачи тут не требовалось, все делала автоматика. Электрокаров на городских дорогах было великое множество, я в принципе за десять минут езды от больнички до кафе и вот сейчас — не встретил ни одной машины с выхлопной трубой. Они тут что — повально за экологию?

— А я ничего не думал, — пришлось все-таки отвечать, слишком уж пристально она на меня смотрела. А лучше бы — на дорогу пялилась! — Мне некогда думать было: меня контузило, я в коме валялся, сами же сказали. А потом через окно сигал, когда к этой вашей сущности в гости ходил.

— А чего ходил-то? — машина притормозила на светофоре.

— А вот подумалось мне, что я помираю, — признался я. — И очень не захотелось в четырех стенах жизнь заканчивать. Вот и сиганул из окна… Голова кружилась, нашел какую-то палку и пошел… Ну, и встретил.

— Кого?

Я был уверен — она записывает. Или бортовой компьютер машины все фиксирует, или эта гарнитура ее — в ухе, или планшет, например. Потому старался не врать, но и правду по поводу странной ситуации в башке Георгия Серафимовича Пепеляева ненароком не выдать. Конечно, странная лояльность со стороны Прутковой, которая явно обладала немалым весом, раз сумела без проволочек забрать меня из больнички, вызывала массу вопросов. Пока что такая ситуация была мне на руку, давала возможность освоиться. Но при этом — вынуждала отвечать на вот такие вот вопросы…

— Кого-кого… Ну, сложно сказать! Я же не совсем в порядке был, понимаете? Мало ли, что примерещится?

— Юлишь, Пепеляев. Не в порядке он был… Залез в Мнемозинскую Хтонь по самые помидоры, устроил свистопляску в эфире, прикончил Сущность — а потом — «не в порядке»! Колись, давай!

— Ну-у-у… — я почесал бороду и призадумался слегка, пытаясь осознать услышанное. А потом выдал как есть: — Там был дракон. Белый. Довольно крупный. Ну, как два коня размером примерно. Раненый. Он попросил его убить. Ну — я и убил.

— И всё? — она выплюнула папиросу, папироса не попала в полуприкрытое окно, ляпнулась ей на комбез да так и тлела. — Вот так просто — убил хтоническую Сущность?

— Слушайте, ну, что вы от меня хотите, Наталья Кузьминична? Он сказал: убьешь меня — будешь здоров и всё такое. А я был не здоров, и очень хотел поправиться. Да и вообще — он просто страшный, этот дракон. Как его не послушаться? А я не какой-нибудь великий спецназовец или этот, как его… Архимаг! Я…

— Нулевка ты, — кивнула Пруткова. — С историческим образованием. Из Поискового батальона. Понятно, почему Скуратов-Бельский тебя пригласил, чтобы об тебя самоубиться. Он всегда был сторонником баланса, этот ненормальный…

— А?

— Бэ! Sapienti sat, как говорили в Первой Империи Людей. Разумному — достаточно. Захочешь — потом сам прояснишь… Или я тебе проясню, если с ума сойду или напьюсь сильнее, чем обычно. Но со здоровьем у тебя точно проблем теперь до-о-олго не будет. Если тебя никто не убьет.

— Спасибо вам, Наталья Кузьминична, большое, за слова такие теплые! — изобразил шутовской поклон я. Настолько, насколько это было возможно в стесненных обстоятельствах электрокара. — И у вас сейчас папироса промежность пропалит.

— Твою-то ма-а-ать! — выругалась она, подхватила тлеющий окурок и таки выбросила его в окно. А потом опомнилась: — Какого фига? Ничего бы оно не пропалило… Я же в форме!

Форма у них огнеупорная, что ли?

Дальше мы ехали в молчании. Свернули в какую-то промзону, где я сполна насладился видами бетонных заборов, металлических ангаров, грохочущих цехов по производству непонятно чего, разбитых дорог и прочего всякого-разного. Около казенных металлических ворот с ржавыми двуглавыми орлами на створках Пруткова остановила электрокар и посигналила. Ворота открыли какие-то лихие дяди в шлемах-сферах и громоздких бронежилетах, вооруженные черными угловатыми автоматами.