Как приручить дракона (СИ) - Капба Евгений Адгурович

Я проснулся среди ночи, с первым же ударом грома. Открыл глаза моментально и секунду наслаждался этим прекрасным чувством, когда ничего не болит, и надежда, что само прошло начинает теплиться на самом краешке сознания. Тщетная, дерьмовая надежда. Она испарилась, когда вместе со вторым ударом грома боль вернулась. А вместе с болью пришла и злоба. Злоба на эти идиотские трубки, на эту палату и РНПЦ. Если бы не Новоселова — я бы сбежал из города и тихо подох где-нибудь на пригорке, у костра, на берегу речки, на свежем воздухе, вот в такую же грозу.

За каким бесом мне тут гнить еще… Сколько? Пять дней? Неделю? Две недели? В одиночной палате, с идиотскими передачами по телевизору и медсестрами с постными лицами. Они-то все уже про меня прекрасно знали.

Третий удар грома ворвался в палату вместе с порывом сырого ветра, мощным и яростным. Окно хлопнуло и задребезжало, раскрывшись. Настоящий вихрь пополам с дождем прошелся по помещению, разбрасывая банки и склянки, бумажки и какую-то мелочевку. Мне не так-то давно прокапали анальгетики, так что было… Не хорошо, нет. Терпимо. И, наверное, из-за действия анальгетиков я и решился. Решился на побег!

Конечно, руки и ноги слушались меня откровенно плохо, но выдернуть все трубки и вынуть катетер от капельницы сил еще хватило. В конце концов — палата располагалась на втором этаже, РНПЦ стоял на самой окраине Гомеля, и до того самого пригорка у речки тут было рукой подать! До любого пригорка! И окна мои выходили наружу, за ограду! Даже если не дойду — тогда останется надежда, что меня не найдут, и мой одиннадцатый «бэ» потом сложит легенды о том, что Георгий Серафимович Пепеляев поправился, сбежал из больницы и теперь бродит по свету, изучая флору и фауну далеких жарких стран.

Ради этого, по крайней мере, стоило хотя бы попытаться.

Так что я доковылял до самого подоконника на трясущихся ногах, ухватился за батарею, пытаясь сдержать головокружение и, дождавшись очередного удара грома, сиганул вниз — прямо в кучу скошенной травы и листьев, которую местные дворники не удосужились убрать вчера. Да хранит их Всевышний, этих ленивых дворников!

— Пха-а-а… — лежать среди мокрой травы в идиотской больничной пижаме — это было хоть и скверно, но получше, чем прохлаждаться с трубкой в глотке.

По крайней мере, я чувствовал жизнь! А еще — какую-то железную штуковину, которая впивалась мне в бок! Пошарив рукой, я обнаружил черенок от грабель или другого садового инструмента, распознать который не представлялось никакой возможности. Само навершие обломалось, остался только металлический обод с огрызком железяки…

Я решил использовать его как посох: оперся и встал, ощутимо покачиваясь. Крутило ноги, кружилась голова, сердце стучало как сумасшедшее, позвоночник грозил высыпаться через задницу на газон. Организм стонал и выл, но я привычно задвинул эти стоны и вытье в самый дальний уголок сознания и заковылял прочь, к таким близким и таким далеким стволам сосен, которые качались и скрипели под ударами стихии. С усилием я переставлял ноги, заставлял себя дышать, опираться на посох — и идти дальше. Плоть слаба, дух животворит!

Хлестал дождь, гром гремел не переставая, молнии разрезали ночную тьму. Меня била крупная дрожь, я чувствовал, что вот-вот сдамся, и потому на самой лесной опушке остановился, задрал голову вверх, в это грозовое небо, подставляя лицо струям ливня, и захрипел так громко, как был только способен:

— Я ведь неплохо держался, да⁈ Я классно держался, слышишь? Я сделал всё, что успел!

И вдруг какой-то нечеловеческий, глубокий голос, исходящий то ли с самых небес, то ли — из подземных глубин, пророкотал:

— О да, Георгий. Ты очень неплохо держался!

— Кто здесь? — ничего менее идиотского мне в голову не пришло.

— А есть ли разница? Он позволил мне предложить тебе еще поработать, и этого — довольно, — ответил голос.

— Он? Кто — он? Где ты? — я почти на ощупь добрался до ближайшей сосны и уперся спиной о сырой ствол дерева, и выставил перед собой этот дурацкий черенок то ли от граблей, то ли от вил. — А ну — покажись!

— Он… Тот, кому ты кричал. Тот, кого ты спрашивал, — откликнулся мой собеседник. — Тот, на кого ты злишься.

Почему-то я ни разу не подумал о том, что сбрендил. Слишком часто в последние пару лет я имел дело с пограничным состоянием психики, мне было с чем сравнивать, это точно. Голос казался реальным, настолько же реальным, как шум ветра или грозовые раскаты.

И как вот эта невероятная шаровая молния, которая, прокатившись по ветвям сосен, медленно подлетела и замерла перед самым кончиком моего идиотского, нелепого оружия. Сплетенный из электрических разрядов шар искрил и переливался странным многоцветьем на расстоянии вытянутой руки, и это было самое удивительное, что я видел за свою не такую уж и длинную жизнь.

— Так что насчет того, чтобы снова поработать? — голос звучал не из сверкающего болида, нет. Отовсюду! Или — прямо в моем мозгу? — Мне ты подходишь гораздо лучше, чем остальные варианты. Определенно — ты умеешь держаться до конца, и это может помочь.

— Сделка с дьяволом? — не удержался я. — Не пойдет. Я играю за другую команду.

— А-ха-ха-ха! Смельчак, да? Молодец, молодец… Я предлагаю тебе здоровое тело. Новую жизнь. Новый мир. Новые возможности. А ты пообещай мне, что будешь делать то, что умеешь лучше всего и держаться до последнего. А еще — я потребую от тебя одну-единственную услугу взамен… Сразу, после перехода.

— Перехода? Какого… А, впрочем… — в конце концов, даже если я сбрендил, то какая теперь разница? Возвращаться в палату? Ну, нет! — Но я не собираюсь делать подлости, слышишь?

Жить хотелось страшно. А замершая перед моим лицом шаровая молния служила прямым доказательством: творится нечто невообразимое, мистическое, запредельное. Если мне и могло помочь хоть что-то, то это было именно то, что здесь, прямо сейчас, происходит! И плевать, что я всегда представлял себе встречу с высшими силами несколько по-другому…

— Даже перед лицом смерти хорохоришься и морализируешь? Молодец, молодец… Подлость ты не совершишь. Ты совершишь величайшую милость, даруешь страдающему существу свободу! Соглашайся! Считай — тебя заметили, заметили, как ты держался!

— Да!

— Что? — обрадованно удивился голос.

— ДА!

— Третий раз переспрашивать не буду. Помни — одна услуга! Ты обещал!

Шаровая молния рванулась мне в самое лицо, и я попробовал отшатнуться и ударился затылком о ствол дерева… А потом все заполонил яркий-яркий свет.

Я открыл глаза и выдохнул. По-прежнему громыхала гроза, но дождь слегка поутих. Болел затылок — похоже, я сильно приложился о сосну! А больше… Больше ничего не болело! И я не слышал своего сердца! Это было очень странно: его грохочущий ритм сопровождал меня уже последние три или четыре месяца, а теперь — я не слышал! С испугу даже приложил два пальца к сонной артерии и различил четкий, мерный стук: тах, тах, тах… Шестьдесят, может быть — семьдесят ударов в минуту. Фантастика!

А еще — фантастикой было наличие бороды. Бороду я вообще-то носил. Но в больнице с меня ее нещадно сбрили: всякие маски и трубки надевать было несподручно. А тут — борода! Ну, пусть не борода — щетина, но…

— Ты обещал! — грянул голос. — Иди ко мне, Георгий! Иди!

Я ведь так и не выпустил этот черенок, так что оперся на него, встал и… И ноги мои держали меня! О, Господи! О, какое счастье: мои ноги были крепкими и сильными, голова не кружилась, и я, хотя и был слаб, но больше не умирал! Шаг за шагом, ускоряясь, я двинулся на голос, который звал меня из дремучей чащи, оттуда, где виднелись сполохи лесного пожара.

— Иди сюда. Иди и выполни обещанное!

Я шагнул из-под лесного покрова на широкую, обугленную поляну. Там и тут еще вздымались в небо языки пламени, шипела зола под струями дождя… А в центре… Такой сильной волны восторга и ужаса я не испытывал, кажется, с тех самых пор, как на крохотной парусной яхте с друзьями попал в лютый шторм на Черном море. Стихия, мощь, ярость и величие — вот что олицетворяло собой существо, которое предстало передо мной.